Крик
Часть 10 из 60 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Хорошо. А теперь, господин Лунде, я попрошу вас забыть о пожаре и сосредоточиться на событиях, предшествовавших смерти пациента, которого вы в «Гёустаде» зовете между собой Четыре-Восемь-Восемь.
– Погодите… Мне бы очень хотелось забыть о пожаре и вообще о чем прикажете, но все-таки что там произошло? Все вдруг загорелось, раз – и уже полыхает, как будто коридоры облили бензином… Это же невозможно!
Сара молча буравила его взглядом, выработанным за годы службы специально для таких случаев. В этом взгляде не было ни грамма сочувствия.
Элиас Лунде опустил глаза.
– Итак, расскажите мне, что произошло этой ночью.
Санитар нервно покусал костяшку большого пальца и заговорил:
– В общем… я, как обычно, делал ночной обход в секторе А и вдруг услышал крик. Почти сразу зазвонил дежурный телефон на этаже, но я был слишком далеко от него и решил бежать туда, откуда кричали, в палату Четыре-Восемь-Восемь. Вы правы, мы так его и зовем. Он сидел на полу, привалившись к кровати. Я сразу понял, что старик мертв, – он был белый как бумага и не дышал, а рот… рот был разинут, вот как-то так. – Элиас изобразил гримасу мертвеца и продолжил: – А руками он цеплялся за шею, будто душил себя… Честно, я слегка сдрейфил, когда его увидел… Не знал, что делать. А потом до меня дошло, что у него случилась паническая атака, за которой последовал сердечный приступ.
– Что было дальше?
– Мне вспомнились полицейские сериалы – там всегда говорят, что на месте происшествия нельзя ничего трогать, поэтому я сразу вышел в коридор. Тут подоспел Леонард, а за ним Аймерик, надзиратель из комнаты видеонаблюдения. Аймерик сказал нам, что уже сообщил в полицию о самоубийстве пациента. Мы-то с Леонардом понимали, что это чушь, но еще раз звонить вам и объяснять, что парень ошибся, побоялись – вы бы подумали, что мы и сами тут психи.
Сара одобрительно кивнула, чтобы вдохновить свидетеля на дальнейшее повествование.
– Ваш коллега Леонард добрался до палаты позже, чем вы. Почему?
– Он колол пациентам снотворное, эта процедура требует последовательности и сосредоточенности, нельзя прерываться.
Сара еще раз кивнула, что-то записав в блокноте.
– Давно вы работаете в «Гёустаде», господин Лунде?
– Пять лет. Если точно, с десятого февраля две тысячи одиннадцатого.
– Расскажите мне о пациенте Четыре-Восемь-Восемь.
Санитар поскреб в затылке, как будто его внезапно укусил комар.
– Ну, вообще-то о нем мало что известно. Он страдал амнезией и ни с кем не разговаривал.
– То есть за пять лет вы ни разу не слышали его голоса?
– Только когда он кричал.
– А эти цифры, «четыре, восемь, восемь» у него на лбу? Вы знаете, откуда они взялись?
– Понятия не имею. Другие санитары говорили, что шрамы уже были, когда он поступил в «Гёустад».
– Сколько раз к нему приходили посетители за то время, что вы там работаете?
– Посетители? – удивился Элиас. – На моей памяти ни разу. И мне говорили, что его никто не навещал в больнице все тридцать с чем-то лет. Или сорок.
Регистрационные журналы наверняка сгорели в пожаре, так что Сара понимала – проверить слова санитара вряд ли удастся.
– А кто вам об этом говорил?
– Ну, многие. Например, Леонард. Он там очень давно работает и знает больше, чем я.
Сара, скользнув взглядом по торсу Элиаса, заметила, что он дышит слишком учащенно для человека, который спокойно сидит на стуле.
– Это Леонард велел вам перенести труп в другое место? Задавая вопрос, Сара внимательно следила за реакцией санитара, и та не замедлила проявиться: глаза расширились, он слегка подался назад.
– Я… не понял… Мы не переносили тело. Я ведь уже сказал – ничего в палате не трогали.
– Тело перенесли из сектора А в сектор C, господин Лун-де. У нас есть доказательства. А кроме дежурных санитаров, то есть вас с Леонардом Сандвиком, никого из персонала на этаже не было.
Элиас снова впился зубами в большой палец, затем сбивчиво заговорил:
– Послушайте, я… Честное слово, я тут ни при чем. Клянусь! Я сделал, как велел директор, вот и всё!
– Вы перенесли тело?
– Да… Да, мы с Леонардом получили от директора приказ перенести Четыре-Восемь-Восемь из палаты C32 в сектор А.
– Зачем?
– Директор не хотел, чтобы кто-то увидел рисунки.
– Почему не хотел?
– Не знаю… Мне платят за то, чтобы я работал и не задавал лишних вопросов, а я и так не задаю – мне не нужны проблемы. И потом, что это меняет? Я рассказал вам правду – прибежал на крик, но было слишком поздно. Разница только в том, что это случилось в палате C32, а не в секторе А.
– Что вы увидели в палате C32?
– Я ведь уже сказал. Делал обход, услышал крик… Чудовищный, невозможный крик… Я говорю «невозможный», потому что никогда не думал, что человек способен издавать такой звук. Он начинался, как… как хриплое покашливание, как будто старик прочищал горло, а закончился визгом на каких-то запредельно высоких нотах. Впечатление было, что мне иголки воткнули в барабанные перепонки… Со стариком такое часто случалось, но на этот раз он сам себя превзошел. Я решил все-таки сбегать к нему, взглянуть на всякий случай, но, когда прибежал, он сидел с разинутым ртом и выпученными глазами, держась за горло… – Элиас Лунде перевел дыхание. – Я тут навидался психов за пять лет, но пациента, который пытался бы себя задушить голыми руками, еще не встречал.
– Что было дальше?
– Аймерик сказал нам с Леонардом про звонок в полицию. А потом позвонил директор и велел перенести тело в сектор A, пока полиция не приехала. Мол, там почище, чем в секторе C.
Сара записала показания в блокнот, затем снова посмотрела на Элиаса:
– Эрнест Янгер сказал мне, что по ночам вы куда-то уводили его и пациента Четыре-Восемь-Восемь для проведения… опытов. Кто этим руководил?
Элиас Лунде в отчаянии закрыл лицо руками и помотал головой:
– Блин, вот дерьмо… Я ничего об этом не знаю! Да, иногда нам приказывали привести этих двух пациентов в подвальный этаж, но дальше директор уже занимался ими самостоятельно, нам он не разрешал входить в палату. И кстати, не очень-то хотелось. Даю вам слово, я больше ничего не знаю! Если б знал, сказал бы, чтобы выбраться из этого дерьма…
– Вы заметили что-нибудь странное в поведении Четыре-Восемь-Восемь за последние несколько дней?
– Вроде нет…
– Подумайте.
– Ох… Ну, может, он был взбудоражен больше, чем обычно. И этот крик… Он часто кричал без видимого повода, но сегодня ночью…
– Ладно, спасибо, – подвела итог Сара. – Мне придется продлить ваше содержание под стражей еще на сутки.
Выходя и запирая за собой дверь, она слышала, как санитар сокрушенно бормочет под нос проклятия.
Сара выпила еще кофе, собралась с мыслями и наведалась ко второму свидетелю.
Леонард Сандвик, сутулый седой человек лет шестидесяти, кругами ходил по комнате. Мешки под глазами, взгляд усталый и встревоженный, сразу отметила Сара. Попросив его сесть, она тоже устроилась за столом и велела подробно рассказать о том, что произошло ночью.
– Попробую… – вздохнул Сандвик. – Но сначала скажите, сколько пациентов и сотрудников больницы сумели спастись из пожара.
– Пока не известно. Рассказывайте.
Санитар качнул головой – мол, понял, не я здесь задаю вопросы, – и заговорил по существу:
– Я делал инъекции снотворного пациентам с бессонницей. Было, кажется, около пяти утра. Вдруг раздался крик, жуткий вопль, но я не мог отреагировать сразу – нужно было закончить процедуру. Да и надо сказать, пациент Четыре-Восемь-Восемь у нас славился своими криками, орал не в первый раз, так что меня это не сильно обеспокоило. А потом зазвонил дежурный телефон, и я понял, что возникла проблема. Прибежал в палату и увидел Четыре-Восемь-Восемь – рот разинут, глаза выпучены, руками за горло держится. Мертвый.
– Когда вы поступили на службу в «Гёустад», господин Сандвик?
– Э-э… очень давно. Погодите-ка, вроде бы…
– Вспоминайте, не торопитесь.
– Вспомнил! Двадцать второго ноября семьдесят девятого года, тридцать шесть лет назад. – Он вздохнул. – Да-а, тридцать шесть с лишним, надо же… И как-то ухитрился не спятить за эти годы…
– Значит, вы работали в «Гёустаде», когда туда привезли пациента Четыре-Восемь-Восемь?
– О нет, он уже был там, когда меня наняли.
– Правда? Директор сказал мне, что Четыре-Восемь-Восемь тоже провел в «Гёустаде» тридцать шесть лет.
– Ну, может, его привезли незадолго до моего прихода, но он точно уже был там. Поверьте, уж это я хорошо помню – Четыре-Восемь-Восемь в первое время неслабо портил мне жизнь.
– Вы наблюдали за этим пациентом тридцать шесть лет. Что можете о нем сказать?
– Да немного. Грустный, молчаливый, несчастный человек…
– Он всегда находился в палате C32?
Вопрос застал санитара врасплох. Сара, до этого смотревшая в блокнот, вскинула глаза в ожидании ответа, который запаздывал. Леонард Сандвик покусал нижнюю губу с видом человека, почуявшего неприятности, но все же кивнул, отведя взгляд:
– Да, в C32.
– Нелегко, наверное, было инсценировать его смерть в секторе А.
– Слушайте, не знаю, что вам там наговорил Элиас, но… Поверьте, мы с ним всего лишь выполняли приказ директора. Господин Грунд велел перенести тело – мы перенесли. И поступили так только потому, что боялись потерять работу. Пусть это и неправильно. Мне скоро шестьдесят, другое место я не найду, а мне семью кормить надо. Понимаете? Если б я послал шефа к черту с его приказами, он выставил бы меня за дверь!
– Почему директор решил перенести тело?
– Погодите… Мне бы очень хотелось забыть о пожаре и вообще о чем прикажете, но все-таки что там произошло? Все вдруг загорелось, раз – и уже полыхает, как будто коридоры облили бензином… Это же невозможно!
Сара молча буравила его взглядом, выработанным за годы службы специально для таких случаев. В этом взгляде не было ни грамма сочувствия.
Элиас Лунде опустил глаза.
– Итак, расскажите мне, что произошло этой ночью.
Санитар нервно покусал костяшку большого пальца и заговорил:
– В общем… я, как обычно, делал ночной обход в секторе А и вдруг услышал крик. Почти сразу зазвонил дежурный телефон на этаже, но я был слишком далеко от него и решил бежать туда, откуда кричали, в палату Четыре-Восемь-Восемь. Вы правы, мы так его и зовем. Он сидел на полу, привалившись к кровати. Я сразу понял, что старик мертв, – он был белый как бумага и не дышал, а рот… рот был разинут, вот как-то так. – Элиас изобразил гримасу мертвеца и продолжил: – А руками он цеплялся за шею, будто душил себя… Честно, я слегка сдрейфил, когда его увидел… Не знал, что делать. А потом до меня дошло, что у него случилась паническая атака, за которой последовал сердечный приступ.
– Что было дальше?
– Мне вспомнились полицейские сериалы – там всегда говорят, что на месте происшествия нельзя ничего трогать, поэтому я сразу вышел в коридор. Тут подоспел Леонард, а за ним Аймерик, надзиратель из комнаты видеонаблюдения. Аймерик сказал нам, что уже сообщил в полицию о самоубийстве пациента. Мы-то с Леонардом понимали, что это чушь, но еще раз звонить вам и объяснять, что парень ошибся, побоялись – вы бы подумали, что мы и сами тут психи.
Сара одобрительно кивнула, чтобы вдохновить свидетеля на дальнейшее повествование.
– Ваш коллега Леонард добрался до палаты позже, чем вы. Почему?
– Он колол пациентам снотворное, эта процедура требует последовательности и сосредоточенности, нельзя прерываться.
Сара еще раз кивнула, что-то записав в блокноте.
– Давно вы работаете в «Гёустаде», господин Лунде?
– Пять лет. Если точно, с десятого февраля две тысячи одиннадцатого.
– Расскажите мне о пациенте Четыре-Восемь-Восемь.
Санитар поскреб в затылке, как будто его внезапно укусил комар.
– Ну, вообще-то о нем мало что известно. Он страдал амнезией и ни с кем не разговаривал.
– То есть за пять лет вы ни разу не слышали его голоса?
– Только когда он кричал.
– А эти цифры, «четыре, восемь, восемь» у него на лбу? Вы знаете, откуда они взялись?
– Понятия не имею. Другие санитары говорили, что шрамы уже были, когда он поступил в «Гёустад».
– Сколько раз к нему приходили посетители за то время, что вы там работаете?
– Посетители? – удивился Элиас. – На моей памяти ни разу. И мне говорили, что его никто не навещал в больнице все тридцать с чем-то лет. Или сорок.
Регистрационные журналы наверняка сгорели в пожаре, так что Сара понимала – проверить слова санитара вряд ли удастся.
– А кто вам об этом говорил?
– Ну, многие. Например, Леонард. Он там очень давно работает и знает больше, чем я.
Сара, скользнув взглядом по торсу Элиаса, заметила, что он дышит слишком учащенно для человека, который спокойно сидит на стуле.
– Это Леонард велел вам перенести труп в другое место? Задавая вопрос, Сара внимательно следила за реакцией санитара, и та не замедлила проявиться: глаза расширились, он слегка подался назад.
– Я… не понял… Мы не переносили тело. Я ведь уже сказал – ничего в палате не трогали.
– Тело перенесли из сектора А в сектор C, господин Лун-де. У нас есть доказательства. А кроме дежурных санитаров, то есть вас с Леонардом Сандвиком, никого из персонала на этаже не было.
Элиас снова впился зубами в большой палец, затем сбивчиво заговорил:
– Послушайте, я… Честное слово, я тут ни при чем. Клянусь! Я сделал, как велел директор, вот и всё!
– Вы перенесли тело?
– Да… Да, мы с Леонардом получили от директора приказ перенести Четыре-Восемь-Восемь из палаты C32 в сектор А.
– Зачем?
– Директор не хотел, чтобы кто-то увидел рисунки.
– Почему не хотел?
– Не знаю… Мне платят за то, чтобы я работал и не задавал лишних вопросов, а я и так не задаю – мне не нужны проблемы. И потом, что это меняет? Я рассказал вам правду – прибежал на крик, но было слишком поздно. Разница только в том, что это случилось в палате C32, а не в секторе А.
– Что вы увидели в палате C32?
– Я ведь уже сказал. Делал обход, услышал крик… Чудовищный, невозможный крик… Я говорю «невозможный», потому что никогда не думал, что человек способен издавать такой звук. Он начинался, как… как хриплое покашливание, как будто старик прочищал горло, а закончился визгом на каких-то запредельно высоких нотах. Впечатление было, что мне иголки воткнули в барабанные перепонки… Со стариком такое часто случалось, но на этот раз он сам себя превзошел. Я решил все-таки сбегать к нему, взглянуть на всякий случай, но, когда прибежал, он сидел с разинутым ртом и выпученными глазами, держась за горло… – Элиас Лунде перевел дыхание. – Я тут навидался психов за пять лет, но пациента, который пытался бы себя задушить голыми руками, еще не встречал.
– Что было дальше?
– Аймерик сказал нам с Леонардом про звонок в полицию. А потом позвонил директор и велел перенести тело в сектор A, пока полиция не приехала. Мол, там почище, чем в секторе C.
Сара записала показания в блокнот, затем снова посмотрела на Элиаса:
– Эрнест Янгер сказал мне, что по ночам вы куда-то уводили его и пациента Четыре-Восемь-Восемь для проведения… опытов. Кто этим руководил?
Элиас Лунде в отчаянии закрыл лицо руками и помотал головой:
– Блин, вот дерьмо… Я ничего об этом не знаю! Да, иногда нам приказывали привести этих двух пациентов в подвальный этаж, но дальше директор уже занимался ими самостоятельно, нам он не разрешал входить в палату. И кстати, не очень-то хотелось. Даю вам слово, я больше ничего не знаю! Если б знал, сказал бы, чтобы выбраться из этого дерьма…
– Вы заметили что-нибудь странное в поведении Четыре-Восемь-Восемь за последние несколько дней?
– Вроде нет…
– Подумайте.
– Ох… Ну, может, он был взбудоражен больше, чем обычно. И этот крик… Он часто кричал без видимого повода, но сегодня ночью…
– Ладно, спасибо, – подвела итог Сара. – Мне придется продлить ваше содержание под стражей еще на сутки.
Выходя и запирая за собой дверь, она слышала, как санитар сокрушенно бормочет под нос проклятия.
Сара выпила еще кофе, собралась с мыслями и наведалась ко второму свидетелю.
Леонард Сандвик, сутулый седой человек лет шестидесяти, кругами ходил по комнате. Мешки под глазами, взгляд усталый и встревоженный, сразу отметила Сара. Попросив его сесть, она тоже устроилась за столом и велела подробно рассказать о том, что произошло ночью.
– Попробую… – вздохнул Сандвик. – Но сначала скажите, сколько пациентов и сотрудников больницы сумели спастись из пожара.
– Пока не известно. Рассказывайте.
Санитар качнул головой – мол, понял, не я здесь задаю вопросы, – и заговорил по существу:
– Я делал инъекции снотворного пациентам с бессонницей. Было, кажется, около пяти утра. Вдруг раздался крик, жуткий вопль, но я не мог отреагировать сразу – нужно было закончить процедуру. Да и надо сказать, пациент Четыре-Восемь-Восемь у нас славился своими криками, орал не в первый раз, так что меня это не сильно обеспокоило. А потом зазвонил дежурный телефон, и я понял, что возникла проблема. Прибежал в палату и увидел Четыре-Восемь-Восемь – рот разинут, глаза выпучены, руками за горло держится. Мертвый.
– Когда вы поступили на службу в «Гёустад», господин Сандвик?
– Э-э… очень давно. Погодите-ка, вроде бы…
– Вспоминайте, не торопитесь.
– Вспомнил! Двадцать второго ноября семьдесят девятого года, тридцать шесть лет назад. – Он вздохнул. – Да-а, тридцать шесть с лишним, надо же… И как-то ухитрился не спятить за эти годы…
– Значит, вы работали в «Гёустаде», когда туда привезли пациента Четыре-Восемь-Восемь?
– О нет, он уже был там, когда меня наняли.
– Правда? Директор сказал мне, что Четыре-Восемь-Восемь тоже провел в «Гёустаде» тридцать шесть лет.
– Ну, может, его привезли незадолго до моего прихода, но он точно уже был там. Поверьте, уж это я хорошо помню – Четыре-Восемь-Восемь в первое время неслабо портил мне жизнь.
– Вы наблюдали за этим пациентом тридцать шесть лет. Что можете о нем сказать?
– Да немного. Грустный, молчаливый, несчастный человек…
– Он всегда находился в палате C32?
Вопрос застал санитара врасплох. Сара, до этого смотревшая в блокнот, вскинула глаза в ожидании ответа, который запаздывал. Леонард Сандвик покусал нижнюю губу с видом человека, почуявшего неприятности, но все же кивнул, отведя взгляд:
– Да, в C32.
– Нелегко, наверное, было инсценировать его смерть в секторе А.
– Слушайте, не знаю, что вам там наговорил Элиас, но… Поверьте, мы с ним всего лишь выполняли приказ директора. Господин Грунд велел перенести тело – мы перенесли. И поступили так только потому, что боялись потерять работу. Пусть это и неправильно. Мне скоро шестьдесят, другое место я не найду, а мне семью кормить надо. Понимаете? Если б я послал шефа к черту с его приказами, он выставил бы меня за дверь!
– Почему директор решил перенести тело?