Красный Герцог

- Братик! – удивлённо и радостно крикнула Анна, увидев своего брата незаметно севшего рядом с ней. Она смотрела на него сияющими от восторга глазами. Замок ей безумно понравился, она уже и забыла об аварии, просто сидела и наслаждалась новой обстановкой. - Посмотри, что я нашла! - Вслед за этими словами Анна достала из-за своей спины знакомую для Генриха книгу в желтой обложке. Девочка раскрыла её, и Генрих увидел, что буквы в ней были печатными. Облегчение снизошло на офицера, первоначальный вид поверг его в легкий шок, – его посетила страшная мысль, что это был дневник незнакомца.

- Точно такая же книга, как и у нас! Она только другого года, но сама точь-в-точь! - Сделав небольшую паузу от показа брату ценной вещицы, Анна притихла и грустно продолжила говорить. - Генрих… а мама и папа, когда приедут?

Эти слова заставили Генриха занервничать, так же сильно, как и при виде желтой книги. Он не знал, что ответить своей сестре. Ему было больно думать о родителях и о том, что именно он виноват в их смертях. Лишь сказав невинное слово: «они…», его перебили. Эльвира. вскочив на ноги взяла Генриха за руку и сказала Анне, что им срочно нужно отойти, но они скоро вернутся, вместе им удалось покинуть библиотеку. Потянув Генриха за собой, Эльвира оставила маленькую девочку в полном одиночестве. Юноша был сильно удивлен данным поступком: рука Эльвиры крепко сжимала его ладонь, но в тоже время была очень нежной и лёгкой. Генрих не хотел сопротивляться, ему были приятны такие ощущения, и он в ответ сжал руку доктора, тоже нежно и крепко. Уведя офицера подальше от библиотеки, девушка остановилась.

- У тебя пошла кровь, - сказала Эльвира, смотря прямо на перемотанную голову, где сквозь белую ткань проявилась алое пятно, - рану надо обработать.

Эльвира отпустила руку Генриха, ощущая, как на её щеках выступает румянец. Он молча повиновался своему доктору и пошёл вслед за ней в кабинет. Не прошло и часа после того как осколок вытащили, за это время струп успел образоваться на месте ранения, но из-за нервного состояние пациента, он был повреждён, поэтому рана на голове снова раскрылась. Генрих сидел на койке, с его головы сняли все бинты, и, ему представилась возможность посмотреть на рану. Глубокий порез разрезал бровь и верхнюю часть глаза, внутри пореза можно было наблюдать, как бесполезно болтается хрусталь. Пока Генрих разглядывал своё ранение, к нему успела подойти Эльвира и осторожным движением, убрав зеркало от лица пациента, присела напротив него. Когда дезинфекция проходила в первый раз, Генрих не обращал внимания на доктора, – его разум застилала лишь ужасная боль. Сейчас он смотрел в большие, ярко зелёные глаза Эльвиры, в которых видел своё собственное отражение.

Аккуратное и милое лицо девушки находилось в нескольких сантиметрах от Генриха. Она бережно пыталась промыть рану и думала о более красивой и удобной повязке. Офицер эту процедуру ощущал с волнами нарастающей боли, но он был увлечён совершенно другими вещами. Генрих молча смотрел на красивое лицо девушки и ощущал мягкий аромат медового парфюма, исходящий от неё. Он был успокаивающим, почти опьяняющим, – Генрих впервые так близко находился к незнакомой для него девушке. Своими прикосновениями она была нежна, её взгляд нёс в себе доброту, а сопровождающий её запах застревал в голове. «Хорошенькая» - подумал Генрих, почти сказав это вслух.

Когда операция была завершена, и доктор убедилась, что рана не кровоточит, то она отошла от пациента и вернулась к своему столу, в котором принялась что-то искать. Всё это время Генрих не сводил с неё взгляда: он смотрел на неё как на ангела, который избавил его от ноющей боли, хоть та всё ещё преследовала его. Когда Эльвира нашла то, что искала в ящике стола, то с улыбкой на лице подняла взгляд на Генриха. Заметив, как юноша смотрел на неё, она сама начала смущаться и опустила свой взгляд, также непроизвольно краснея от смущения.

Ранее Эльвире было чуждо внимание посторонних мужчин. Большую часть жизни она жила с отцом, а когда подросла, то потратила много времени на обучение в медицинском институте. Она видела и других солдат, но прямые и не скрытые действия Генриха показывали его настоящие мысли. С трепыхающимся сердцем она подошла к нему и вручила глазную повязку. Это был небольшой кусок дублёной кожи на длинной льняной веревке, что должна обвивать всю голову. Генрих принял такой подарок, это было более удобно, чем несколько слоёв тяжелых бинтов. Он надел эту повязку и вопросительно посмотрел на Эльвиру.

- Ну как? - спросил он у доктора. Ему был важен его внешний вид, ведь он не хотел пугать сестру. Услышав эти слова, Эльвира перестала смущаться, она только села на койку рядом с Генрихом, и смотря на его повязку, сказала:

- Теперь вы - вылитый пират.

Услышав это, Генрих опешил, он не ожидал ответа в виде шутки, но непроизвольно улыбнулся, так как ему было действительно приятно. Он уже давно не слышал шуток, а то, что пытался делать Вольфганг, когда продолжительно скучал, начинало сильно приедаться.

- Генрих, можно на «ты», - юноша дальше смотрел в глаза девушки, продолжая смущать её.

Вспомнив, что у неё ещё много работы, Эльвира резким движением поднялась с койки.

- Раз уж так, Генрих. Мне нужны твои документы и всех остальных солдат. – После этих слов девушка направилась к своему столу, где её ждала куча работы с бумагами, где следовало проверить и зарегистрировать всех новоприбывших.

Обязанностью доктора была выписка особенностей солдат и архивация их дел по особо составленному порядку. Генрих встал и достал из внутреннего кармана слегка помятый документ, который получил ещё до отъезда. Он сообщил, что скажет остальным что делать, только самих солдат нужно будет найти. Эльвира сообщила, что на втором этаже расположены спальни слуг, там могут проживать солдаты. Личные покои “владык”, как называли себя бывшие жильцы, были на третьем этаже. Перед уходом Генрих поинтересовался, как здесь обстоит с питанием, ведь нужно позаботиться, чтобы никто не голодал.

- Пока я была одна, то готовила только для себя. Я не повар, поэтому на всех готовить не буду, - ответила Эльвира, не отрывая глаз от личного дела Генриха. Прочитав некоторые строчки, она заметно побледнела.

- Что ж, в таком случае я поговорю со своими людьми, может они смогут заняться готовкой. Некоторым более активным нужно найти дело. - Сказав эти слова, Генрих улыбнулся уткнувшейся в бумаги девушке и покинул кабинет.

Выйдя в общий зал, офицер возвращался обратно в библиотеку, по дороге он встретил пару солдат, которым сообщил про документы и покои. Забыв про работу повара, Генрих направился дальше. Некоторые подчинённые после тяжелой работы по переносу ящиков устали и уснули прямо на местах своего отдыха. Генрих чувствовал, что слишком странное отношение у него возникло с Эльвирой, что-то неуловимое происходило между ними. Если его действия казались неправильными с этической и профессиональной точки зрения, то он желал закрыть на это глаза, ведь его новые чувства были очень приятны. «Хорошенькая» - повторил про себя Генрих, нелепо улыбаясь деревянному полу под собой.

Открыв дверь в старинную библиотеку, Генрих обнаружил свою сестру, которая сидя на полу, прижимала своё лицо к коленям и плакала. Испугавшись от вида этой картины, юноша молниеносно побежал к ней. Обняв Анну, Генрих начал медленно гладить её по голове и успокаивать. Он осторожно приподнял её личико и поинтересовался что случилось.

- Ты меня оставил! Одну! Опять! - Девочка взорвалась новым потоком слёз и снова зарыла лицо в коленях. Анна после этого пыталась ещё что-то сказать через закрытое лицо, и её слова отдалённо походили на: «…ты обещал!» Сердце Генриха разрывалось на части – он не ожидал, что несколько минут в одиночестве смогут так сильно повлиять на Анну, учитывая, что девочка была увлечена книгами. Посмотрев на часы, что стояли над камином, Генрих обнаружил, что с его ухода прошло два часа. Он даже и не заметил, как быстро прошло это время, они с Эльвирой будто находились вне этого времени. Анна оставалась одна в незнакомом для неё месте, где среди прочих людей она знала только Генриха, который ушёл и долго не возвращался. Паника напала на неё, она никак не могла успокоиться очень долгое время. Генрих крепко обнял свою сестру, и осторожно приговаривал слова извинения ей на ушко.

Раньше он успокаивал Анну, читая ей сказки, и, взяв одну из книг у своих ног, обнял сестру и начал читать. При треске огня, слушая знакомый ласковый голос, девочка успокоилась и вытерла слёзы о подол платья. Она положила голову на колени Генриха и дальше слушала его чтение. Анна рассматривала деревянный потолок и новый аксессуар на голове брата; невозмутимость родственника перед раной дарила ей уверенность и спокойствие. Вскоре ребёнок уснул, Генриху удалось это заметить только тогда, когда она неряшливо перевернулась на бок. Всё это время он продолжал читать книгу, местами пытаясь самому не уснуть на месте. Ему не хотелось будить сестру, – она дальше лежала на его коленях, и малейшее движение могло её разбудить. Поэтому Генрих просто отложил книгу в сторону, и, сняв свой мундир, укрыл им Анну. Он поглаживал свою сестру по голове, надеясь, что у него получиться сделать её жизнь более яркой, приятной и безопасной.

Со стороны двери раздался неожиданный скрип. Генрих обернулся в сторону звука настолько, насколько это позволяла его неудобная поза. В дверях стоял Вольфганг. Юноша был без своего обычного обмундирования, на нём находилась только легкая рубаха и слегка пыльные штаны, в руках он держал две небольшие железные кружки. Генрих жестом попросил друга вести себя тихо, и Вольфганг осторожно подошёл к нему и протянул одну из кружек. Офицер принял такой заботливый подарок и, принюхавшись, учуял запах чёрного чая.

- Кто его приготовил?

- Я отправил Зигфрида и Годрика на кухню, – это их первые плоды.

Услышав это, Генрих в очередной раз был благодарен своему старому другу. Не первый раз Вольф выручил его, выполнив обязанности, на которые он был временно не способен. Если бы это увидели другие офицеры, или кто-то гораздо выше, они бы сильно начали сомневаться в возможностях и выборе приоритетов Генриха.

- Спасибо, друг. Твоё здоровье.

Они сидели не тёплом ковре и наслаждались чарующей атмосферой безмолвной и старой библиотеки, которая за всё время успела впитать в себя запах книг и аромат горящих поленьев. В голове неожиданно появилось чувство раскрепощённого и весёлого бесстыдства, Генрих начал говорить на все темы, которые всплывали в его голове. Даже на те, которые были не для лишних слушателей.

- Что-нибудь было внизу?

- Ничего. Машины сгорели, а Фенрига мы похоронили под ясенем.

- Хорошо.

Желая новых тем для разговора, Вольфганг начал задавать интересующие его вопросы:

- Как тебе медсестричка? Хорошенькая?

- Хоро… Милая. Милая девушка.

Вольфганг увидел, как его собеседник слегка покраснел от такого вопроса и быстро смекнул, что к чему; на его лице появилась ехидная улыбка. Он слегка ударил друга по руке и тихо произнёс:

- “Милая девушка”?! Ну-ну.

- Я слишком много с тобой общаюсь…

- Ау, больно!

Генриху было уже неудобно сидеть с Анной на коленях. Становилось поздно, пора было уже всем отправляться спать. Возможно, все остальные уже спали. Генрих попросил своего друга помочь ему с сестрой, тогда Вольф подошёл к ним и осторожно поднял голову девочки, пытаясь не тревожить её покой. Офицер встал и поднял сестру на руки. Собираясь, он наблюдал, как Вольфганг пошёл тушить огонь в камине используя содержимое кружки. Пламя как-то странно зацепилось за маленькие капли, но всё же потухло.


- Что ты туда подлил?

- Пордарочек из Керхёфа, - ответил Вольфганг заплетающимся языком.

Выйдя из библиотеки, они медленно пошли по темным коридорам Норденхайна. Канделябры и свечи потухли, в совершенно незнакомых помещениях было невозможно ориентироваться. Под рукой у Генриха и Вольфа не было ламп или других осветительных приборов, поэтому приходилось бродить в темноте, ориентируясь только на едва знакомые углы и лунный свет, что просачивался через окна. Маленькая девочка на руках была для Генриха то очень легкой, то непосильно тяжелой. Он осторожно перебирал ногами, пытаясь её не уронить. Офицер только недовольно смотрел в спину своего друга за то, что тот попытался споить обоих.

Поднявшись на второй, а затем на третий этаж. Из окон на пол и стены падал лунный свет, частично освещая путь. Генрих впервые поднялся на этот этаж, он не знал, какая из множества дверей по левому краю ведёт в комнату, где можно поселить Анну. С Вольфом они шли вдоль всего ряда и открывали каждую встречающуюся им дверь.

Первая комната походила на личный кабинет, где стоял гигантский стол, шкафы, камин и широкий глобус. За рабочим столом виднелась стеклянная дверца, которая выходила на маленький балкон. Она была открыта, и из неё рвался ветер, беспорядочно тревожа шторы. Генрих не смог в полутьме разглядеть кабинет, но маленькая частица, что он увидел, ему понравилась. Следующей комнатой они открыли спальню, и, пройдя внутрь, Генрих услышал тихое сопение из глубины помещения, – кто-то лежал на большой кровати и, укутавшись в одеяло, сопел. Учуяв знакомый медовый парфюм, Генрих поспешил покинуть комнату Эльвиры. Следующая комната сильно походила на детскую: в ней находились большие заполненные доверху сундуки с игрушками, конь-качалка и кровать с занавесками. Эту красивую на вид комнату Генрих отдаст Анне. Брат с сестрой подошли к кровати и, не услышав звуков возможных жильцов, Генрих положил девочку на спальное место. Анна спала настолько крепко, что ни транспортировка, ни неуклюжие попытки уложить её на кровать не смогли прервать глубокий сон.

Генрих и Вольфганг покинули детскую и направились дальше по коридору. Следующими комнатами также были спальни, они ничем не выделялись от второй комнаты, и, можно было предположить, что тут тоже спали взрослые. Ребята не стали разделяться, а сели на пол рядом с кроватью в самой последней спальне. Холодный ветер, исходящий из открытого окна, проходил по полу и окутывал молодых людей. Теперь у них была возможность поговорить друг с другом более привычным способом, – без шепота и страха, – им не нужно было беспокоится, что девочка проснётся и услышит что-то лишнее. Вольфганг, как и в Керхёфе, раскрыл свои мысли на тему страха собственной смерти. Он говорил, что такими темпами их попытки сбежать от войны, заберут всех в отряде.

- Я не хочу больше чертить могилы…

Генрих понимал своего друга и, учитывая все ужасные события, произошедшие с ними, согласился. Он сделает из этого замка идеальный дом, где можно будет ходить без опаски. Помимо самого замка, потребуется сделать всё необходимое, чтобы нападение больше не повторялось. Он посчитал, что люди из Фюссена должны что-то знать – сельскохозяйственная техника была единственной зацепкой на виновников нападения. Генрих в ближайшее время начнёт поиски. Несмотря на то, что нашлись люди из Фюссена, что решили напасть на военных и вставить палки в колёса правительственной машины, не все люди в той деревне должны быть негативно настроены к новоприбывшим соседям. Всё это время Вольфганг внимательно слушал своего друга и молчаливо кивал головой.

- Знаешь, все события, что с нами происходили, поистине являются кошмаром. Смотря назад на своё прошлое, я вижу маленького мальчика, который наивно жил вдали от большого города, вдали от жестокой жизни и мира. Как бы долго он не пытался спрятаться от этого ужаса, – его находят, ему не позволят долго оставаться в стороне. Это мир, как зверь, огромный и жадный. Ему нужны жертвы для его страшной игры. И чем дольше мы отдалялись от дома, от того дня, когда покинули родные края, тем страшнее становилась жизнь. Поэтому я боюсь, что дальше будет только хуже. За то время от моих рук погибло четыре человека, и, старый «я» никогда бы себе такого не простил. Я изменился настолько, что стал совершенно другим человеком. Когда-нибудь, наверное, это заметит и Анна. Поняв, что я стал другим, она будет меня бояться и ненавидеть. Только мне ничего другого не остаётся, чтобы защитить её… мне, возможно, потребуется пожертвовать всем, что у меня есть. - Оказавшись в не трезвом состоянии, от добавленного алкоголя в чай, Генрих впал в полное раздумье о собственной жизни. Закончив свой длинный монолог, он заметил, что Вольф уже давно спал, запрокинув голову набок.

Возможно, юноша был на грани сонного состояния ещё тогда, когда Генрих только начал рассуждать о дальнейших планах и уже поддакивал, находясь во сне. Офицер решил не будить своего верного солдата и, сняв покрывало с кровати, прикрыл им сопящего друга. Встав с пола и направившись к выходу, Генрих шел так тихо как позволяло его непослушное тело. Ему удалось покинуть комнату, и он остался в полном одиночестве. Тёмный коридор враждебного и незнакомого Норденхайна представился ему во всей своей красе: холодные на вид стены и голубой свет луны. Сделав пару шагов, Генрих оказался у окна.

В нём он видел далёкие огни, находящиеся внизу горы, – это были свечи, что служили источником света в домах Фюссена. Между Генрихом и этими огоньками находились плотные лесные массивы. Люди занимались своими делами: они планировали новое нападение на военных или готовились к завтрашней работе в поле. Неизвестность пугала Генриха, но всё же он находился далеко от них. Ночной свет создавал вид из окна более зловещим, чем он мог показаться изначально. Малая освещённость и алкоголь в крови позволяли мозгу юноши играть с его глазами. Казалось, что он видел движения среди деревьев, будто что-то стоит в густых кустах и следит своим хищным взглядом. Как бы Генрих часто не вспоминал события с кабаном в лесу, как бы сильно они на него не повлияли, страх перед прошлым был чересчур наивным. Чудовищ не существует. Об этих воображаемых существах говорят только дети и наивные люди, что не знают всего устройства мира. В этом мире есть только люди и животные, одни «чудовища» для других.

Каким бы чарующим и одновременно устрашающим не был вид из окна, Генрих был вынужден отвернуться. Он направился к предпоследней комнате, которую мог бы назвать своей собственной. Эта спальня на третьем этаже древнего замка была идентична остальным двум, она идеально подходила для взрослых людей: нет никаких цветочков и животных, игрушек и специальной мебели. Отличие этой комнаты было в том, что в углу стояла неосвещённая фигура. Ночной мрак идеально скрывал все важные детали, мешая что-либо разглядеть в ней. Генрих знал, что некому здесь находиться, но испытывая лёгкий природный страх перед темнотой и неизвестностью, решил подойти поближе к мрачному силуэту. Чем ближе он становился к фигуре, тем сильнее он нервничал, его пугало неподвижное тело в углу, которое дальше стояло на месте, как животное, что выжидает свою дичь из засады. Офицер уже был готов к тому, что фигура начнёт двигаться и сразу набросится на незваного гостя. В определённый момент в голове юноши возникла идея открыть шторы. «Впущу достаточно света, чтобы разглядеть его, но не подам виду, что заметил» - подумал Генрих. Слегка сменив направление, он пошел к окну. Генрих неторопливо отодвинул закрытые шторы и обнажил широкое окно. Отражаясь от черепиц на высокой башне, свет попадал прямо на Генриха.

Не отрываясь от своего места и пытаясь краем глаза посмотреть на незнакомую фигуру, Генрих ощутил боль в левом глазу. Он так сильно старался посмотреть в бок, что его левый орган зрения принял больное для хозяина положение. Почувствовав это, Генрих отшатнулся из-за жгучей боли, – ему было уже всё равно на фигуру в углу. Как только боль стала утихать, юноша поднял голову. Света было достаточно, чтобы можно было что-то разглядеть помещение; в углу действительно стояла необычная фигура, она не мерещилась офицеру. Это было полное обмундирование рыцарских доспехов. Увидев их, юноша даже удивился, – родители рассказывали ему о подобных костюмах, но в жизни они выглядели более устрашающими. На ощупь они были холодны, будто даже более холодны, чем должны быть на самом деле. Прикасаясь к ним, Генрих ощущал нечто отталкивающее, но списал это на первичное удивление.

Развернувшись в сторону кровати и покинув общество стального стража, Генрих отошел от окна. День был крайне тяжелым: юношу до сих пор мучили раны и переживания. Он был измотан как морально, так и физические. Упав на кровать, он вцепился руками в мягкую белоснежную подушку, пытаясь уснуть. Кровать была во много раз мягче чем те, что Генрих встречал ранее. Это было настоящее королевское ложе, где спали люди только голубых кровей. Она была как цельный кусок ваты, повторяя каждую частичку тела своего хозяина. Как бы долго Генрих не наслаждался этими ощущениями, что-то его тревожило. Перевернувшись на бок и подняв свой взгляд на рыцарские доспехи, он начал смущаться их. Неужели они были причиной этого неостановимого ощущения? Нет. Груда железа в виде человека не смогла бы оставить столь глубокий след в сознании. Генрих не понимал, что с ним происходит. Лежа на кровати, он стал осматриваться. Совершенно пустая полутёмная комната со старинной мебелью. Взгляд юноши упал на шторы, которые подсвечивались со стороны улицы. Из-за отражающегося света они казались синими. Синие шторы были у Анны в комнате, когда ничего этого не было. «Анна, она сейчас спит одна. Если она проснётся, будет ли она напугана одиночеством?» - думал Генрих. Он уже оставил сестру совершенно одной, что сразу же привело к плачевному результату. Дальнейшие повторения этой ошибки не приведут ни к чему хорошему: девочке придётся очнуться в незнакомом месте, совсем одной. Обдумав эти мысли, Генрих поднялся с кровати и направился к выходу. Пройдя по такому же враждебному на вид коридору, юноша прошёл в детскую, где на широкой кровати сопела маленькая девочка.

Сокращая дистанцию до кровати, юноша обнаружил, что девочка неряшливо вертится во сне и слегка отбивается ногами от невидимого нападающего. Генрих сел рядом со своей сестрой и погладил её по голове, прогоняя неприятные сны. Ребёнок успокоился и стал лежать на кровати неподвижно. Поняв, что теперь они оба связаны, как никогда раньше, Генрих осторожно лёг рядом со своей сестрой. Обняв её покрепче и прижав к себе, он наконец смог спокойно уснуть. Ему было тепло, он чувствовал себя в полной безопасности, нужным и сильным.

Огромный, зелёный лабиринт с высокими стенами, поднимающимися на многие километры вверх. Его стены были сотворены из плотных перепутий веток и листьев. Местами выступали красивые красные цветы. Оказавшись в неизвестной ситуации, Генрих ощущал, что должен идти по этому странному лабиринту, чтобы искать что-то важное. Он бродил по тоннелям и сворачивал на пути, которые считал правильными, – ни разу ему ещё не удалось оказаться в тупике. Невидимая нить указывала юноше путь. Не имея возможности к ней притронуться, Генрих ощущал, что двигался в сторону чего-то страшного и скрытого. Чем ближе Генрих подходил к сокровищу лабиринта, тем более мрачной становилась обстановка вокруг: вместо голубого неба, что было над ним в самом начале пути, весь небосвод был покрыт тёмными тучами, через которые не мог пробиться солнечный свет. Несмотря на то, что солнца не было видно, лабиринт сохранял слабую освещенность, которая исходила от живых стен. Оградная травянистая масса постепенно стала походить на колючие ветви терновника, где вместо цветов висели иссохшие коконы, высвобождающие из своего нутра омерзительный запах гнили. Генрих продолжал свой нелёгкий путь, таинственное же притяжение становилось всё сильнее. В какой-то момент он пожелал повернуть обратно в более приятную обстановку, но никак не мог развернуться и остановиться.

С каждым шагом окружение становилось всё хуже и хуже. Окружающая вонь росла; из терновых стен стали появляться контуры лиц, без каких-либо отличительных черт. Имея только отверстия для глаз и рта, они сопровождали Генриха на всём оставшемся пути. Наблюдая за юношей через свои пустые глазницы, белые маски начали издавать едва различимые голоса, которые сливались в единый звук, что граничил между молодым альтом и пожилым сопрано, они твердили различные проклятия и обвинения в сторону Генриха. «Почему ты не сказал?», «Почему ты покинул нас?», «Как долго ты ещё будешь бросать нас?» Голоса не умолкали и только становились громче. За самым последним поворотом юноша увидел, что на стенах отсутствовали лица, но вместо них красовались огромные свежие дыры и свисающие, разорванные, корни. В самом конце стояло невиданное ранее ни в книгах, ни в жизни создание.

Двухметровое нечто, – наряду со сказочным монстром Франкенштейна, – состояло из множества не принадлежащих ему по природе частей. Страшная помесь из живых и неживых кусков, но сильнее всего выделялась сама форма создания: голова волка и форма тела человека – детище творца с больной фантазией, сшитое из других частей, тело чудовища местами было закрыто пришитыми пластинами дубленной кожи и кусками плотного меха, а вместо лап красовались протезы из дерева и железа, представляя собою загадочные и ужасные механизмы. Стоило существу бросить взгляд на Генриха, как юноша мог видеть ярко-красный глаз, залитый кровью от сильного гнева. Второй же зрительный орган был скрыт за гигантской опухолью, свисающей с самого лба.

Испытывая неописуемый страх перед неизвестным, Генрих всеми силами хотел остановить свой непрекращающийся марш вперёд. Он пытался упасть на спину или специально вывернуть ноги в противоположную сторону, но ничего не выходило. Ужасающая особь не проявляла видимой агрессии к гостью, а наоборот, оно было радо видеть юношу, как старого приятеля, которого разделили долгие годы. Оно подняло свои лапы-механизмы в разные стороны, повторяя добродушный жест перед объятием.

Открыв свои глаза, Генрих лежал на мягкой кровати в комнате своей сестры. Из-за страха, что он испытывал в собственном сне, ему удалось проснуться раньше Анны. Смотря через плечо сестры, он наблюдал, как сквозь шторы на окнах виднелась одна из башен замка. Само строение сильно выделялось на фоне восходящего солнца, но в помещении было ещё достаточно темно. Генрих бы и дальше лежал неподвижно на кровати с сестрой, и надеялся на её скорое пробуждение, но в один момент к нему пришла интересная мысль: разбудить сестру точно так же, как он делал дома – резко раскрыв шторы. Хоть девочке и будет неприятно, но всего лишь на мгновение, но потом она сразу почувствует ту самую домашнюю атмосферу, в которую больше никогда не сможет вернуться.

Генрих осторожно поднялся с кровати и направился к окну. Шторы свисали до самого пола и были толще пальца, они словно были созданы из цельной шкуры немыслимо громадного зверя. Осторожно взявшись за шторы из нескольких слоёв тармалама, Генриху пришлось пробежаться вдоль окна пару метров, чтобы сдвинуть ткань с места. Не моментально, но всё же быстро, солнечный свет наполнил комнату Анны, и девочка уже знакомо начала недовольно ворчать.

Вместо того, чтобы привычным делом перевернуться на другую сторону, Анна поднялась и начала протирать свои слипшиеся глазки. С улыбкой на лице она посмотрела на брата, в ней не было ни единой капельки осуждения.

- Доброе утро, братик.

Услышав эти добрые и приятные слова, – впервые за многие месяца, – Генрих был готов заплакать.

Подойдя к сестре, он нежно потрепал её по растрёпанным волосам, и понадеялся, что повара работают полным ходом, и все жильцы вскоре смогут позавтракать. Выйдя в общий коридор, они направились к лестнице, но по дороге рядом с ними открылась дверь. Генрих запомнил все комнаты и знал, кто должен был находиться в этой. Он, как и ожидал, увидел на пороге сонную Эльвиру. Выйдя к своим бывшим пациентам в одной сорочке, она увидела Генриха и покраснела, но вскоре перевела взгляд на маленькую девочку.

- А как же утреннее умывание? - поинтересовалась девушка, наклонившись поближе к Анне.

Девочка, невинно улыбаясь, смотрела на Эльвиру и Генриха. Юноша впервые увидел доктора в таком необычном виде: неухоженные волосы и стеклянные сонные глаза. Этот вид никак не портил внешнюю красоту Эльвиры, а даже делал её более дикой и неподвластной. Убедившись, что она сама по себе прекрасна, Генрих только невинно улыбнулся. Голубого цвета ночнушка из легкой ткани слегка обхватывала осторожное тело Эльвиры, превращая её в некий образ древнегреческой нимфы. Услышав про умывание, офицер попытался вспомнить, что ему удалось мельком увидеть окрестности замка, но он не наблюдал здесь колодца, а это означало только одно - здесь есть трубопровод. Ему изначально казалось, что в таком замке не должно быть таких чудес технологий, хотя замок выглядел действительно очень старым, – даже у Генриха дома не было трубопровода. Всю воду они брали из колодца. Всегда. Немного опешив от удивления, он сказал доктору:

- Буду признателен, если ты ей покажешь.

Не смотря даже на Генриха, Эльвира осторожно взяла Анну за руку и указала другой на дверь в самом конце коридора.

- А вам туда, - сказала она, тихо уходя с маленькой девочкой.

Генрих посмотрел в указанном направлении и заметил, что в конце коридора наблюдалась последняя дверь, которую он заметил ночью, но ещё не успел осмотреть. Направившись к ней, офицер решил разбудить своего старого друга. Постучав в дверь, он стал ожидать, когда её откроют. В начале послышались недовольные звуки и скрип половицы, затем открылась сама дверь. Перед Генрихом показался Вольфганг, который выглядел, – мягко говоря, – не свежо. Взъерошенные чёрные волосы, красные и мутные глаза, всё лицо передавало вид усталости, а изо рта доносился более сильный запах алкоголя, чем раньше. Генрих понял, что его друг решил посреди ночи допить «подарок из Керхёфа». Показав своим естеством легкое отвращение при виде Вольфганга, Генрих сказал ему, что нужно умыться.

Потеряв какую-либо инициативу и желание что-либо делать самостоятельно, Вольф, как марионетка, направился вслед за своим офицером и другом. Они прошли в последнюю комнату, где непонимающе смотрели на систему подачи воды. Генриху доводилось встречать схожие механизмы, еще в отеле он опробовал их в работе, но местная система выглядела совершенно иначе. Попробовав чисто интуитивно нажать на случайные рычаги, ему удалось включать воду. Приспособившись к новому механизму, он попробовал взбодрить своего друга: набрав холодной воды в ладонь, он ловко метнул её Вольфу в лицо. Не ожидав такой подлости, юноша вскрикнул и закрылся руками. Теперь же он был не таким сонливым и уставшим. Молча умывшись, они направились к девушкам.

Пока юноши продолжительное время совершали свои ритуалы утренней гигиены, девушки уже успели умыться и собраться. Они встретились у лестницы на нижние этажи, где направились вслед за Эльвирой к кухне. Проходя через уже знакомые коридоры, новоприбывшие хотели запомнить строение замка, чтобы можно было добраться до желанного места без лишнего сопровождения. Дойдя до кухни, Генрих был рад тому, что Зигфрид и Годрик стояли за плитами и готовили еду: они в поте лица занимались приготовлением завтрака для всех жителей замка. Увидев своего офицера в добром здравии, повара были рады и предложили ему сесть за стол обеденного зала, где тот сможет отведать свежий завтрак. В ходе небольшого разговора, Генрих убедился, что солдаты не держат ни на кого зла за такую работу – им, просто, нужно было отвлечься на новом месте. Готовка на кухне была самым идеальным решением, кое-кто даже хотел проявить свои врождённые способности.

Генрих с Анной и Эльвирой отлучились в обеденный зал, где сели за огромный стол. Сидя на большом расстоянии друг от друга, они ощущали это немаленькое расстояние и понимали, насколько была велика эта мебель. (Чтобы добраться с одного конца до другого, нужно было сделать не меньше двадцати шагов.) Вольфганг отказался от “столь величественного места” и, даже под уговорами своего старого друга, не принял предложенного места. По его словам, кто-то должен был дальше следить за солдатами, их поведением и бытом. Поэтому он удалился в помещение для слуг, где с того дня стали питаться все солдаты. Генрих был благодарен своему другу за такую сильную заботу, без него он бы не смог справиться с многими трудностями. Именно Вольфганг поддерживал сплочённость всего отряда, местами справляясь даже лучше, чем сам офицер.

Завтрак новым жильцам замка вынесли покрасневшие от жара плит повара: широкие подносы с едой положили каждому сидящему за большим столом. Удалившись, они направили небольшие тачки с другими блюдами в помещение для слуг. Даже через серебряную крышку подноса, Генрих ощущал запах жаренной рыбы и укропа. Нюх его не обманул, но помимо того, что он смог уловить, был ещё и сочный картофель. Последний раз попробовав безвкусную еду из пайка, юноша был рад вернуться к горячей и свежей пище. Несмотря на обычность ингредиентов, блюда вышли изумительными. Генрих даже изначально не знал причину столь необычного ощущения: могли ли быть всему виной специфическая посуда или специальные приправы бывших владельцев. Эльвира относилась к такой еде более спокойно, будто каждый день питалась схожими блюдами. Анна была в восторге, и по началу долго смотрела на еду, восхищаясь её красотой и ароматом.

Во время приёма пищи, Анна рассказывала, как ей нравится здесь всё: какие мягкие кровати, какие прекрасные виды в самом замке и за его пределами. Этот маленький промежуток очень сильно напоминал то, как проводила время за едой семья Генриха, как они обсуждали различные темы за столом. Эти мысли сменялись беспокойством и тоской. Уже никогда их семья не соберётся за одним столом в полном наборе. Никогда дети не услышат смех своих родителей. Такая мысль могла возникнуть и у Анны, тогда бы она начала задавать неудобные для своего брата вопросы. От ответа Эльвиры, что девочка увидела только маленькую часть красот, Анна только пищала в предвкушении чего-то интересного. Генрих был рад, что здесь была другая девушка, которая сможет отвлечь Анну от возможных опасностей. Эльвира выглядела очень мягкой и доброй. Поднимая свой взгляд от подноса и смотря на девушку напротив, Генрих никак не мог насладиться её красотой. Рыжие волосы цвета заходящего солнца, блестящие при ярком свете алые губы и эти зелёный глаза, похожие на бескрайние пастбища. Смотря на столь прекрасное творение, Генрих начинал ощущать легкое беспокойство.

Девушки увлечённо говорили друг с другом, забывая, что они здесь не одни. Желая позволить Анне насладиться компанией и исследовать замок, Генрих молча покинул их. Выйдя из-за стола, он поблагодарил всех присутствующих и покинул зал. Всё это время его сестра только удивлённо смотрела на него, испытывая переменчивые чувства между спокойствием и беспокойством. Генрих не хотел, чтобы Анна присутствовала рядом с ним в те времена, когда он будет планировать и обдумывать возможные средства защиты семьи, а также способы предотвращения дальнейших нападений. Покинув одно поле боя он вошёл на другое, где теперь будет сам творить свою симфонию войны.