Ковен заблудших ведьм
Часть 60 из 62 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Прекрасно понимая это, Ферн ухмыльнулась, глядя мне в глаза, и возвела руки над головой. Ей почти удалось перекричать нашу песнь:
– Под взорами небес, зловонье изливая, она раскинулась чудовищным цветком…
Я узнала это стихотворение – Шарль Бодлер, так изящно переделанный в известную на весь колдовской мир губительную порчу, что ломает ребра, пока не доберется до сердца и не раздавит его. Я уже чувствовала, как ноют бока, будто в них впиваются щипцами. Ведьмы, стоящие к Ферн ближе всех, начали ронять нити, хватаясь за грудные клетки. Спустя минуту я схватилась тоже, падая на колени. Дышать стало невыносимо.
Нет, нет! Еще чуть-чуть…
– Вот и все, – улыбнулась мне Ферн. – Струились, как смола, из остова живого, и…
Ее заклинание близилось к пику, а моя жизнь к закату, но вдруг она подавилась словами, а следом – собственной кровью.
Ладони прижались к животу, на котором стремительно расползалось красное пятно. Глаза Ферн округлились, и взгляд проник сквозь плотно сомкнутый круг ведьм, лихорадочно ища того, кто вел свою собственную битву у кромки озерной воды. То была битва и с самим собой, и с родным братом.
Все произошло так быстро, что никто даже не успел понять.
– Почему ты просто не вырубишь меня?! Ну же, Коул!
– Да я стараюсь, как могу, Гидеон! С каких пор ты стал таким сильным?!
– Это все из-за ковена Ферн… Наша связь… Я черпаю ее силу. Черт!
Звон стали и проклятия, которыми сыпали оба брата, поглядывая в сторону Ферн в надежде, что та умрет раньше, чем кто-то из них двоих. Гидеон атаковал снова, снова и снова. Их с Коулом бой, невзрачный на фоне ведьмовских распрей, шел параллельно и был едва ли не яростнее, чем наш. Коул бесконечно отступал, защищаясь: его навахон ни разу не задел Гидеона, разрезая пустой воздух, настолько быстро тот перемещался по берегу. Дрейфуя по нему следом, уворачиваясь от метких наскоков и копья, Коул предпринял очередную попытку повалить Гидеона наземь и обездвижить. Но тот, ослепленный гранатовым светом метки, без церемоний перевернул его и приложил лицом о камень, торчащий из песка.
– Это будет продолжаться, пока я не убью тебя! Оглянись, – вскричал Гидеон, бросив взгляд туда, где раскачивался хоровод ведьм. У него на глазах рухнули навзничь еще двое, выташнивая на землю разжиженные органы. – Ферн всегда выигрывает… Думаешь, будь ее так просто победить, никто бы этого до сих пор не сделал?! Вон твоя Одри! Ты видишь, что с ней происходит?! Они все умрут раньше, чем успеют закончить свой ритуал. Но… – Гидеон вдруг осекся и сжал обеими руками копье. Виноградные лозы на нем впились ему в пальцы. – Джулиан сказал: «Та, что всю жизнь пила соленую воду, не устоит перед каплей меда…» Если она полюбила меня… Если она вообще умеет любить…
Гидеон занес над братом копье. Коул откашлялся от крови, пузырящейся на его разбитом подбородке, и вскинул голову:
– Что? При чем здесь Джулиан? О нет, Гидеон… Не вздумай!..
– Говорят, младших детей всегда любят больше… Это правда. Даже я люблю тебя сильнее, чем себя самого.
Красное пятно, расползающееся по животу Ферн, – точно такое же растеклось на рубашке Гидеона, когда он, обернув острие копья по часовой стрелке, вогнал его в себя до упора.
«Покуда горит твоя звезда, горит и моя. Погаснет твоя звезда – погаснет моя. Неразрывно, связано, вечно».
Ферн упала на колени, а Гидеон упал рядом с Коулом. Чернильная метка на их руках тускнела до розового рубца. Прижав к окровавленному животу вторую ладонь, Ферн забормотала исцеляющее заклятие, пытаясь залатать рану, но тщетно. Ритуал шел, и нить плелась дальше: связанная с Гидеоном, Ферн не могла исцелить себя, не исцелив при этом и его. А столько магии у нее уже не было…
Впервые я посмотрела на нее с сочувствием, а она на меня – с пронзительным ужасом. И неизвестно, что напугало ее больше – осознание того, что битва проиграна, или того, что она лишилась единственного человека, который заполнял то место в груди, где у живых людей находится сердце.
«То, что должно было стать твоей силой, стало твоей же слабостью».
– Петля, узелок и петля…
Я пропустила последнюю нить сквозь пальцы и туго ее затянула.
– Symudiad, – шепнула Ферн, и прежде чем под унисон голосов Тюльпана затянула на нити финальный узел, навсегда обезвредив ее ведьмовское начало, она исчезла.
Я почувствовала, как слабеют руки, выпуская тлеющую нить. Упав на песок, отпущенная другими ведьмами Шепота, пряжа загорелась и обратилась в прах у нас на глазах. До завершения ритуала не хватило всего одного узелка, но и этого было достаточно, чтобы Ферн больше никогда не представляла ни для кого угрозы. Чтобы она, израсходовав остатки магии на побег, истекла кровью там, вдалеке, и умерла, как умирают обычные люди.
Ветер, неся с собой из города запах тыквенных семечек и яблочного мармелада, наконец-то улегся, а дым фантомов развеялся. Тюльпана рухнула на траву, переводя дух, и Диего привалился к ней спиной. Кажется, он даже потерял сознание, но быстро вернулся в него, когда Морган принялась залечивать его порезы, предварительно освободив Исаака от часов. Призраки умерших растаяли на глазах вместе с ковеном Шепота, выполнившим свой долг, а оттого растворившимся в ночи без прощания. Блуждающие огоньки освещали им путь. Они осветили его и мне, когда я сквозь головокружение побрела к концу берега, где Коул тряс Гидеона за плечи, отказываясь верить в происходящее.
– Одри, сюда!
Когда я склонилась над ним вместе с остальными, Гидеон уже не дышал. Лежа на руках Коула, неподъемный и бездыханный, он вперил взгляд в небо, такое же черное, как траурная вуаль. В зеленых глазах уснуло лето. Коул плакал, сам того не замечая, и зажимал рану на животе Гидеона рукой, выдернув торчащее копье. Кровь давно не шла – вытекла почти вся, что была, превратив песок в красную глину. Обнаружив в ней даже собственные пальцы, я приподняла голову Гидеона, пытаясь разделить с ним угаснувший дар исцеления, но, даже будь я Верховной, его время вышло.
Самайн – триумф мертвецов. День, когда умирают братья.
– Зачем он это сделал?!. Зачем, зачем, зачем…
Коул зарычал, припав лбом к холодному лбу Гидеона. В полумраке затухающих огоньков они были совсем неразличимы, как мы с Джулианом в детстве. Точеный профиль, ямочки на щеках, кофейные кудри – у Гидеона жестче и короче, у Коула – непослушнее и длиннее. Он перебирал их, гладил, стискивая между костяшками, пока не услышал:
– Я могу попробовать.
Исаак мягко тронул меня за плечо, бледный и кашляющий после пережитой одержимости, но принявший в свои объятия, чтобы освободить место для Морган. Ее губы, покусанные морозом, горели. Она осторожно пододвинула Коула, вглядываясь в окаменевшее лицо Гидеона. Такое невинное… Все мы вновь становились детьми, когда умирали.
Морган вдавила маленькие ладошки в рану на его животе, заставляя остатки крови брызнуть, а затем сдвинула руки выше. Обхватив обручем шею, она растерла по его коже собранную кровь, покрывая пурпуром каждый открытый участок. Морган не дышала, погрузившись в магию с головой. В ту магию, что никогда прежде не существовала – даже некромантия воскрешала мертвых на время, но не возвращала их к жизни. Это казалось противоестественным, нарушающим природный порядок вещей… Впрочем, как и те восемь даров, что знали ведьмы сегодня, но которые были немыслимы тысячи лет назад.
Все вокруг замерло. Морган медленно наклонилась и запечатлела на губах Гидеона невесомый поцелуй. То было касание первобытной магии, которой она щедро поделилась с ним, чтобы в следующую секунду сердце Гидеона снова забилось. Ритмично, сильно, пусть и трескуче, как барахлящий динамик патефона.
Я едва не потеряла сознание от облегчения, уже успев представить во всех красках похороны и то, что придется пережить Коулу, как последнему из рода Гастингсов.
– Гидеон!
Коул осторожно притронулся пальцами к его ране: рубашка была разорвана в том месте, где сквозь нее прошло острие копья, но плоть срослась, невредимая. Этого хватило, чтобы Коул обнял брата и прижал к себе, не замечая, что тот не спешит обнимать его в ответ: ватные руки так и остались лежать вдоль тела. Диего, почуяв неладное, осторожно наклонился, незаметно заглядывая Гидеону в глаза, ища в них искры сознания, но не находя. Тот лишь моргнул – медленно, как кошка, а затем обвел бездумным взглядом каждого из нас, будто не узнавал… Будто даже не пытался узнать.
– Ну как? Получилось? – хрипло спросила Морган, повиснув на руках Диего и явно нуждаясь в экстренной порции вафель с кленовым сиропом.
– Вроде бы, – промычала Тюльпана озадаченно и крайне неуверенно.
Я поджала губы и дернула Диего за рукав рубашки, на что тот покачал головой.
– Нужно отвезти Гидеона в Берлингтон, – только добавил он. Притворялся он так же безупречно, как и я. – Думаю, Гидеону нужно… время, чтобы прийти в себя. Здесь все равно нельзя оставаться.
– Да-да, конечно, – забормотал Коул, ослепленный счастьем от того, что его брат не мертв, чтобы заметить, что он и не совсем жив. – Гидеон, какой же ты дурень! Я больше никогда тебя не оставлю, клянусь! Все будет хорошо, обещаю.
Подскочив с песка, Коул помог Исааку поднять Гидеона под руки и опомнился лишь тогда, когда ступил на траву.
– Иди, – подтолкнула его я, крепко поцеловав в губы перед этим, чтобы наконец-то очнуться и убедиться, что не сплю. – Мы скоро приедем.
Коул кивнул и снова посмотрел на Гидеона: тот вяло крутил головой. Синяки на щеках налились, но они были мелочью по сравнению с той трещиной, что дал его рассудок. Стараясь, чтобы Морган этого не заметила, Диего потянул ее к озеру. Все еще потрясенная и измотанная, я двинулась за ними в обход следов, что остались на песке от десятков ведьм. Разбитые тыквы хрустели под босыми ногами сочными обломками.
– С Гидеоном, конечно, плохо получилось, и нам бы стоило это обсудить, но… Ты отрастила жабры? Где они? Хочу посмотреть!
Я крякнула, когда Тюльпана ткнула меня в бок, щекоча. Спрятав в карман клубок пряжи, она довольно улыбнулась. Наши ноги утопали в холодной воде и влажном податливом песке, но мы обе больше не мерзли, согретые осознанием того, что все кончилось.
– Крутой ритуал, – сказала я, заметив, как Тюльпана косится на меня, дожидаясь этих слов.
– Крутой план, – ответила она.
Я почувствовала тяжелую руку Диего в перстнях, опустившуюся мне на плечо. Тюльпана поморщилась, но не сбросила его вторую ладонь с себя, приняв тесные объятия вместе с Морган, встрявшей между нами.
– Зои так и не пришла, – озвучила я, с тревогой глядя на темный горизонт. – И Гидеон… Что с ним?
– Давай решать проблемы по мере их поступления. Вы ведь понимаете, что Ферн могла выжить? – осторожно спросила Тюльпана. – Ковен Шепота не закончил… Остался последний узел…
– Если выжила, ей же хуже. Магии у нее не осталось, а ведьме без умения колдовать тяжко придется, – ядовито протянул Диего.
– А где мы жить теперь будем? – поинтересовалась Морган, подперев его подбородок своей макушкой.
– И как мы можем быть ковеном, если у нас нет Верховной? – поддержал тот скептично.
– Спокойно, ребята! Сейчас все исправим.
Подобрав платье, чтобы не намочить, я шагнула в глубину озера. Когда вода захлестнула колени, я наклонилась и зачерпнула ее в ладонь. Та мерцала в бликах луны, храня в себе гораздо больше тайн, чем могло показаться на первый взгляд.
– Ах вот оно что… – цокнула языком Тюльпана, выражая не то одобрение, не то разочарование, что не додумалась сделать это первой.
Я выпила озерную воду, чувствуя, как вместе с прохладой по горлу бежит первозданная магия, утоляя жажду. Верховенство невозможно уничтожить – впитавшись в озеро Шамплейн после смерти Джулиана, оно было готово принадлежать каждому, кто сочтет себя достойным. Как легендарный Экскалибур, заточенный в камень.
– Caray! – воскликнул Диего, топнув ногой. – Я мог бы стать Верховным ковена Шамплейн! Всего один глоточек… Обидно!
Морган толкнула его локтем в ребра, и все трое рассмеялись. Мне нравился этот смех – беззаботный, дружный. Такому смеху самое место в семье за рождественским столом. Я бы отдала все на свете, чтобы слышать этот звук как можно чаще.
– Вы не обязаны, – сказала я, когда, вернувшись к ним на берег, заметила в руке Диего кожаный ремешок порванного браслета. Как и в прошлый раз, он надеялся заменить им атласную ленту для принесения ковенанта. – Когда Шамплейн исчез, вы перестали принадлежать ему. Отныне вы свободны от всех уз и можете избрать любую дорогу. Даже ту, что проходит в сотнях миль отсюда. Вы мне больше ничего не должны. В том числе ты, Тюльпана. – Я наградила ее, отчего-то пунцовую с бегающими туда-сюда глазками, теплым взглядом. – Аврора привязала тебя ко мне насильно, но твой долг исполнен. Ты можешь вернуться в Нью-Йорк или уехать, чтобы…
– А ты можешь заткнуться, – фыркнула она, выдергивая шнурок из руки Диего. – Только давай без розовых соплей, а то я передумаю.
Я ошарашенно следила за тем, как она связывает им наши ладони, лежащие друг на друге. Тронутая до глубины души, я едва сдержалась, чтобы не задушить ее в порыве нежности – своего нового друга и члена семьи, которым она в этот раз добровольно согласилась стать. Следом за ней встрепенулись Морган и Диего: оба просунули свои руки под шнурок. Четверо ведьм, связанные им точно так же, как и ковенантом.
– Ты знаешь, кто ты есть, – сказала я Морган, остановив ее. – Эхоидун не вступает в ковен – она создает свой…
– В таком случае я не хочу быть Эхоидун, – заявила Морган без тени сомнений, и ее пальцы сплелись с пальцами Диего, улыбнувшегося уголком губ. – Я хочу быть ведьмой ковена Шамплейн. С этого вздоха и до последнего.
Мы переглянулись и, стиснув руки друг друга, почувствовали трепет магии, соединяющей нас. Все трое произнесли:
– Supremi venefica Audrey Defoe. Аллилуйя, сестра!
Эпилог
За ней всегда тянулся кровавый след. Каждый город, в который она заходила, платил ей оброк человеческими жизнями. Каждый дом, в котором она находила приют, был разрушен до основания. Каждый человек, встретившийся ей на пути, жалел об их встрече. Незаметная, как тень, отбрасываемая стаей птиц, что заслонили солнце. Губительная, как родовое проклятие, забирающее потомка за потомком.
В этот раз след ее был осязаем: шов снова разошелся и кровь стекала по животу. Она никак не могла смириться с мыслью, что теперь выздоравливает не за один час и даже не за одну неделю. Но у нее нет столько времени – она должна спешить! Пока они еще помнят о ней. Пока не успели поверить, что все закончено. Не для того она выбиралась из заточения, чтобы, встречая солнце, не получать ни капли удовольствия от его лучей. Как можно наслаждаться жизнью, когда ею наслаждаются и они?!
– Под взорами небес, зловонье изливая, она раскинулась чудовищным цветком…
Я узнала это стихотворение – Шарль Бодлер, так изящно переделанный в известную на весь колдовской мир губительную порчу, что ломает ребра, пока не доберется до сердца и не раздавит его. Я уже чувствовала, как ноют бока, будто в них впиваются щипцами. Ведьмы, стоящие к Ферн ближе всех, начали ронять нити, хватаясь за грудные клетки. Спустя минуту я схватилась тоже, падая на колени. Дышать стало невыносимо.
Нет, нет! Еще чуть-чуть…
– Вот и все, – улыбнулась мне Ферн. – Струились, как смола, из остова живого, и…
Ее заклинание близилось к пику, а моя жизнь к закату, но вдруг она подавилась словами, а следом – собственной кровью.
Ладони прижались к животу, на котором стремительно расползалось красное пятно. Глаза Ферн округлились, и взгляд проник сквозь плотно сомкнутый круг ведьм, лихорадочно ища того, кто вел свою собственную битву у кромки озерной воды. То была битва и с самим собой, и с родным братом.
Все произошло так быстро, что никто даже не успел понять.
– Почему ты просто не вырубишь меня?! Ну же, Коул!
– Да я стараюсь, как могу, Гидеон! С каких пор ты стал таким сильным?!
– Это все из-за ковена Ферн… Наша связь… Я черпаю ее силу. Черт!
Звон стали и проклятия, которыми сыпали оба брата, поглядывая в сторону Ферн в надежде, что та умрет раньше, чем кто-то из них двоих. Гидеон атаковал снова, снова и снова. Их с Коулом бой, невзрачный на фоне ведьмовских распрей, шел параллельно и был едва ли не яростнее, чем наш. Коул бесконечно отступал, защищаясь: его навахон ни разу не задел Гидеона, разрезая пустой воздух, настолько быстро тот перемещался по берегу. Дрейфуя по нему следом, уворачиваясь от метких наскоков и копья, Коул предпринял очередную попытку повалить Гидеона наземь и обездвижить. Но тот, ослепленный гранатовым светом метки, без церемоний перевернул его и приложил лицом о камень, торчащий из песка.
– Это будет продолжаться, пока я не убью тебя! Оглянись, – вскричал Гидеон, бросив взгляд туда, где раскачивался хоровод ведьм. У него на глазах рухнули навзничь еще двое, выташнивая на землю разжиженные органы. – Ферн всегда выигрывает… Думаешь, будь ее так просто победить, никто бы этого до сих пор не сделал?! Вон твоя Одри! Ты видишь, что с ней происходит?! Они все умрут раньше, чем успеют закончить свой ритуал. Но… – Гидеон вдруг осекся и сжал обеими руками копье. Виноградные лозы на нем впились ему в пальцы. – Джулиан сказал: «Та, что всю жизнь пила соленую воду, не устоит перед каплей меда…» Если она полюбила меня… Если она вообще умеет любить…
Гидеон занес над братом копье. Коул откашлялся от крови, пузырящейся на его разбитом подбородке, и вскинул голову:
– Что? При чем здесь Джулиан? О нет, Гидеон… Не вздумай!..
– Говорят, младших детей всегда любят больше… Это правда. Даже я люблю тебя сильнее, чем себя самого.
Красное пятно, расползающееся по животу Ферн, – точно такое же растеклось на рубашке Гидеона, когда он, обернув острие копья по часовой стрелке, вогнал его в себя до упора.
«Покуда горит твоя звезда, горит и моя. Погаснет твоя звезда – погаснет моя. Неразрывно, связано, вечно».
Ферн упала на колени, а Гидеон упал рядом с Коулом. Чернильная метка на их руках тускнела до розового рубца. Прижав к окровавленному животу вторую ладонь, Ферн забормотала исцеляющее заклятие, пытаясь залатать рану, но тщетно. Ритуал шел, и нить плелась дальше: связанная с Гидеоном, Ферн не могла исцелить себя, не исцелив при этом и его. А столько магии у нее уже не было…
Впервые я посмотрела на нее с сочувствием, а она на меня – с пронзительным ужасом. И неизвестно, что напугало ее больше – осознание того, что битва проиграна, или того, что она лишилась единственного человека, который заполнял то место в груди, где у живых людей находится сердце.
«То, что должно было стать твоей силой, стало твоей же слабостью».
– Петля, узелок и петля…
Я пропустила последнюю нить сквозь пальцы и туго ее затянула.
– Symudiad, – шепнула Ферн, и прежде чем под унисон голосов Тюльпана затянула на нити финальный узел, навсегда обезвредив ее ведьмовское начало, она исчезла.
Я почувствовала, как слабеют руки, выпуская тлеющую нить. Упав на песок, отпущенная другими ведьмами Шепота, пряжа загорелась и обратилась в прах у нас на глазах. До завершения ритуала не хватило всего одного узелка, но и этого было достаточно, чтобы Ферн больше никогда не представляла ни для кого угрозы. Чтобы она, израсходовав остатки магии на побег, истекла кровью там, вдалеке, и умерла, как умирают обычные люди.
Ветер, неся с собой из города запах тыквенных семечек и яблочного мармелада, наконец-то улегся, а дым фантомов развеялся. Тюльпана рухнула на траву, переводя дух, и Диего привалился к ней спиной. Кажется, он даже потерял сознание, но быстро вернулся в него, когда Морган принялась залечивать его порезы, предварительно освободив Исаака от часов. Призраки умерших растаяли на глазах вместе с ковеном Шепота, выполнившим свой долг, а оттого растворившимся в ночи без прощания. Блуждающие огоньки освещали им путь. Они осветили его и мне, когда я сквозь головокружение побрела к концу берега, где Коул тряс Гидеона за плечи, отказываясь верить в происходящее.
– Одри, сюда!
Когда я склонилась над ним вместе с остальными, Гидеон уже не дышал. Лежа на руках Коула, неподъемный и бездыханный, он вперил взгляд в небо, такое же черное, как траурная вуаль. В зеленых глазах уснуло лето. Коул плакал, сам того не замечая, и зажимал рану на животе Гидеона рукой, выдернув торчащее копье. Кровь давно не шла – вытекла почти вся, что была, превратив песок в красную глину. Обнаружив в ней даже собственные пальцы, я приподняла голову Гидеона, пытаясь разделить с ним угаснувший дар исцеления, но, даже будь я Верховной, его время вышло.
Самайн – триумф мертвецов. День, когда умирают братья.
– Зачем он это сделал?!. Зачем, зачем, зачем…
Коул зарычал, припав лбом к холодному лбу Гидеона. В полумраке затухающих огоньков они были совсем неразличимы, как мы с Джулианом в детстве. Точеный профиль, ямочки на щеках, кофейные кудри – у Гидеона жестче и короче, у Коула – непослушнее и длиннее. Он перебирал их, гладил, стискивая между костяшками, пока не услышал:
– Я могу попробовать.
Исаак мягко тронул меня за плечо, бледный и кашляющий после пережитой одержимости, но принявший в свои объятия, чтобы освободить место для Морган. Ее губы, покусанные морозом, горели. Она осторожно пододвинула Коула, вглядываясь в окаменевшее лицо Гидеона. Такое невинное… Все мы вновь становились детьми, когда умирали.
Морган вдавила маленькие ладошки в рану на его животе, заставляя остатки крови брызнуть, а затем сдвинула руки выше. Обхватив обручем шею, она растерла по его коже собранную кровь, покрывая пурпуром каждый открытый участок. Морган не дышала, погрузившись в магию с головой. В ту магию, что никогда прежде не существовала – даже некромантия воскрешала мертвых на время, но не возвращала их к жизни. Это казалось противоестественным, нарушающим природный порядок вещей… Впрочем, как и те восемь даров, что знали ведьмы сегодня, но которые были немыслимы тысячи лет назад.
Все вокруг замерло. Морган медленно наклонилась и запечатлела на губах Гидеона невесомый поцелуй. То было касание первобытной магии, которой она щедро поделилась с ним, чтобы в следующую секунду сердце Гидеона снова забилось. Ритмично, сильно, пусть и трескуче, как барахлящий динамик патефона.
Я едва не потеряла сознание от облегчения, уже успев представить во всех красках похороны и то, что придется пережить Коулу, как последнему из рода Гастингсов.
– Гидеон!
Коул осторожно притронулся пальцами к его ране: рубашка была разорвана в том месте, где сквозь нее прошло острие копья, но плоть срослась, невредимая. Этого хватило, чтобы Коул обнял брата и прижал к себе, не замечая, что тот не спешит обнимать его в ответ: ватные руки так и остались лежать вдоль тела. Диего, почуяв неладное, осторожно наклонился, незаметно заглядывая Гидеону в глаза, ища в них искры сознания, но не находя. Тот лишь моргнул – медленно, как кошка, а затем обвел бездумным взглядом каждого из нас, будто не узнавал… Будто даже не пытался узнать.
– Ну как? Получилось? – хрипло спросила Морган, повиснув на руках Диего и явно нуждаясь в экстренной порции вафель с кленовым сиропом.
– Вроде бы, – промычала Тюльпана озадаченно и крайне неуверенно.
Я поджала губы и дернула Диего за рукав рубашки, на что тот покачал головой.
– Нужно отвезти Гидеона в Берлингтон, – только добавил он. Притворялся он так же безупречно, как и я. – Думаю, Гидеону нужно… время, чтобы прийти в себя. Здесь все равно нельзя оставаться.
– Да-да, конечно, – забормотал Коул, ослепленный счастьем от того, что его брат не мертв, чтобы заметить, что он и не совсем жив. – Гидеон, какой же ты дурень! Я больше никогда тебя не оставлю, клянусь! Все будет хорошо, обещаю.
Подскочив с песка, Коул помог Исааку поднять Гидеона под руки и опомнился лишь тогда, когда ступил на траву.
– Иди, – подтолкнула его я, крепко поцеловав в губы перед этим, чтобы наконец-то очнуться и убедиться, что не сплю. – Мы скоро приедем.
Коул кивнул и снова посмотрел на Гидеона: тот вяло крутил головой. Синяки на щеках налились, но они были мелочью по сравнению с той трещиной, что дал его рассудок. Стараясь, чтобы Морган этого не заметила, Диего потянул ее к озеру. Все еще потрясенная и измотанная, я двинулась за ними в обход следов, что остались на песке от десятков ведьм. Разбитые тыквы хрустели под босыми ногами сочными обломками.
– С Гидеоном, конечно, плохо получилось, и нам бы стоило это обсудить, но… Ты отрастила жабры? Где они? Хочу посмотреть!
Я крякнула, когда Тюльпана ткнула меня в бок, щекоча. Спрятав в карман клубок пряжи, она довольно улыбнулась. Наши ноги утопали в холодной воде и влажном податливом песке, но мы обе больше не мерзли, согретые осознанием того, что все кончилось.
– Крутой ритуал, – сказала я, заметив, как Тюльпана косится на меня, дожидаясь этих слов.
– Крутой план, – ответила она.
Я почувствовала тяжелую руку Диего в перстнях, опустившуюся мне на плечо. Тюльпана поморщилась, но не сбросила его вторую ладонь с себя, приняв тесные объятия вместе с Морган, встрявшей между нами.
– Зои так и не пришла, – озвучила я, с тревогой глядя на темный горизонт. – И Гидеон… Что с ним?
– Давай решать проблемы по мере их поступления. Вы ведь понимаете, что Ферн могла выжить? – осторожно спросила Тюльпана. – Ковен Шепота не закончил… Остался последний узел…
– Если выжила, ей же хуже. Магии у нее не осталось, а ведьме без умения колдовать тяжко придется, – ядовито протянул Диего.
– А где мы жить теперь будем? – поинтересовалась Морган, подперев его подбородок своей макушкой.
– И как мы можем быть ковеном, если у нас нет Верховной? – поддержал тот скептично.
– Спокойно, ребята! Сейчас все исправим.
Подобрав платье, чтобы не намочить, я шагнула в глубину озера. Когда вода захлестнула колени, я наклонилась и зачерпнула ее в ладонь. Та мерцала в бликах луны, храня в себе гораздо больше тайн, чем могло показаться на первый взгляд.
– Ах вот оно что… – цокнула языком Тюльпана, выражая не то одобрение, не то разочарование, что не додумалась сделать это первой.
Я выпила озерную воду, чувствуя, как вместе с прохладой по горлу бежит первозданная магия, утоляя жажду. Верховенство невозможно уничтожить – впитавшись в озеро Шамплейн после смерти Джулиана, оно было готово принадлежать каждому, кто сочтет себя достойным. Как легендарный Экскалибур, заточенный в камень.
– Caray! – воскликнул Диего, топнув ногой. – Я мог бы стать Верховным ковена Шамплейн! Всего один глоточек… Обидно!
Морган толкнула его локтем в ребра, и все трое рассмеялись. Мне нравился этот смех – беззаботный, дружный. Такому смеху самое место в семье за рождественским столом. Я бы отдала все на свете, чтобы слышать этот звук как можно чаще.
– Вы не обязаны, – сказала я, когда, вернувшись к ним на берег, заметила в руке Диего кожаный ремешок порванного браслета. Как и в прошлый раз, он надеялся заменить им атласную ленту для принесения ковенанта. – Когда Шамплейн исчез, вы перестали принадлежать ему. Отныне вы свободны от всех уз и можете избрать любую дорогу. Даже ту, что проходит в сотнях миль отсюда. Вы мне больше ничего не должны. В том числе ты, Тюльпана. – Я наградила ее, отчего-то пунцовую с бегающими туда-сюда глазками, теплым взглядом. – Аврора привязала тебя ко мне насильно, но твой долг исполнен. Ты можешь вернуться в Нью-Йорк или уехать, чтобы…
– А ты можешь заткнуться, – фыркнула она, выдергивая шнурок из руки Диего. – Только давай без розовых соплей, а то я передумаю.
Я ошарашенно следила за тем, как она связывает им наши ладони, лежащие друг на друге. Тронутая до глубины души, я едва сдержалась, чтобы не задушить ее в порыве нежности – своего нового друга и члена семьи, которым она в этот раз добровольно согласилась стать. Следом за ней встрепенулись Морган и Диего: оба просунули свои руки под шнурок. Четверо ведьм, связанные им точно так же, как и ковенантом.
– Ты знаешь, кто ты есть, – сказала я Морган, остановив ее. – Эхоидун не вступает в ковен – она создает свой…
– В таком случае я не хочу быть Эхоидун, – заявила Морган без тени сомнений, и ее пальцы сплелись с пальцами Диего, улыбнувшегося уголком губ. – Я хочу быть ведьмой ковена Шамплейн. С этого вздоха и до последнего.
Мы переглянулись и, стиснув руки друг друга, почувствовали трепет магии, соединяющей нас. Все трое произнесли:
– Supremi venefica Audrey Defoe. Аллилуйя, сестра!
Эпилог
За ней всегда тянулся кровавый след. Каждый город, в который она заходила, платил ей оброк человеческими жизнями. Каждый дом, в котором она находила приют, был разрушен до основания. Каждый человек, встретившийся ей на пути, жалел об их встрече. Незаметная, как тень, отбрасываемая стаей птиц, что заслонили солнце. Губительная, как родовое проклятие, забирающее потомка за потомком.
В этот раз след ее был осязаем: шов снова разошелся и кровь стекала по животу. Она никак не могла смириться с мыслью, что теперь выздоравливает не за один час и даже не за одну неделю. Но у нее нет столько времени – она должна спешить! Пока они еще помнят о ней. Пока не успели поверить, что все закончено. Не для того она выбиралась из заточения, чтобы, встречая солнце, не получать ни капли удовольствия от его лучей. Как можно наслаждаться жизнью, когда ею наслаждаются и они?!