Ковен заблудших ведьм

Джулиан сжал пальцами болтающуюся цепь и выдавил слабый кивок. Окинув невидящим взором холм, он отыскал меня на слух, переминающуюся с ноги на ногу, и едва сдержал улыбку. Ферн впервые не знала, о чем он думает, но, уверенная в обратном, взглянула на небо. Я тоже посмотрела на него: тучи разошлись, и небосвод, прежде окрашенный в ежевику, вдруг потемнел.

Закат Самайна. Тьма уже здесь.

Вздохнув, я перехватила скрипку под мышку, глядя туда, где бушевали воды прежде спокойного озера. Будто чуя опасность, озеро пробудилось, встревоженное тем, что происходило на его берегах.

– Тут, – решила я, спустившись с холма впереди остальных и потоптавшись на стыке земли и берега. Отсюда было видно каменный профиль особняка в окружении безжизненных тыквенных голов.

Джулиан неуклюже покачнулся, когда я подошла и впихнула скрипку ему в руки. Действуя вслепую, он прошелся по грифу пальцами, будто вовсе не играл на ней сегодняшним утром. Приложив его к плечу, брат кивнул. Ферн послушно отошла в сторону, чтобы не мешать нам, и, поставив ведерко на землю, принялась наблюдать, не зная, что должна бояться.

Набрав в легкие побольше воздуха, я вспомнила музыку заклятия и завела ее по новой, изменив лишь несколько нот. Буйных, резких и непреклонных… Как сама Ферн. Новая половина ритуала, который я никогда не впишу в гримуар.

Джулиан подхватил мелодию, а спустя минуту его брови сошлись на переносице. Если бы не наша клятва, он бы точно бросил скрипку на землю и побежал к особняку… Ведь когда настало время для аллегро, от которого Ферн поморщилась и повела плечами, он начал понимать, что к чему. Но не имел права остановиться. Слишком поздно.

Губы его сжались, выражая презрение к тому заклятию, что заставило кровь снова побежать по моей спине, а зажившую рану на спине Джулиана вновь прорезаться. Кружась со скрипкой по холму, я танцевала, плавно обходя Ферн по дуге вдоль песчаной черты. И тогда, когда невидимая нить, которой я оплетала нас троих, заискрилась в воздухе, словно начинающаяся гроза, была сыграна последняя нота.

Задыхаясь от силы и надежды, которые я вложила в эту мелодию, я опустила скрипку и посмотрела на ненавистную сестру. Она смотрела на меня равнодушно, словно не ощущала никакого эффекта от ритуала, а спина ее, в отличие от моей, не кровоточила.

Разве так должно быть?

«Не знаю. Это ты у нас творец заклинаний, а не я».

– Все? – осведомилась Ферн, приподняв одну бровь, когда неловкая тишина неприлично затянулась. – Что-то не впечатлило. Джулиан, ты уже чувствуешь себя Верховным или Одри здесь просто так плясала?

Тот и сам не понимал, что происходит. Я опустила глаза на скрипку, прислушиваясь к ощущениям: связь с Джулианом была так же отчетлива, как мое собственное сердцебиение, но Ферн… Мы должны были сосуществовать все трое – кровь от крови, магия от магии. Ритуал должен был сработать… Но проверить наверняка, получилось ли, я могла лишь одним путем.

– Да… Да. Получилось, – соврал Джулиан, и когда он отнял от слепых глаз пальцы, растерев их, те снова стали серыми и сияющими, прозрев по его велению. – Вот и доказательство.

– Поздравляю, – улыбнулась Ферн нам обоим. – Ты получил, что хотел. А теперь… Caethwasiaeth a caethiwed!

«Верни раба в неволю».

Ее лицо подсвечивалось блудными огоньками, дрожащими у нас в ногах. Ферн ловко выдернула из конфетного ведерка нечто, похожее на лавандовый леденец в шелестящей обертке, и раздавила его в руках. Губы ее шевельнулись, но перестал шевелиться Джулиан: упал камнем на траву, парализованный.

– Ты веришь в справедливость, брат? – спросила Ферн, глядя на него сверху вниз, пока тот боролся с чарами, сыпля заклятиями на валлийском. Он замолчал, лишь когда Ферн продемонстрировала ему свою ладонь с сиреневыми разводами от вереска, перетертого в пальцах, давая понять, что ничего не выйдет. Я не знала этого заклинания, но чувствовала его силу: с такими чарами Джулиану так просто не совладать. – Ты обещал мне свою преданность, а я взамен обещала тебе осуществить все твои мечты. И осуществила. Ты Верховный… И рядом с тобой Одри. Наша сделка официально выполнена. Но раз ты передумал, то передумаю и я.

– Только посмей! – прорычал Джулиан, и Коул принял защитную стойку. Это было единственное, что объединяло их обоих – желание спасти меня. – Я вырву тебе хребет, если тронешь ее хоть пальцем! Неужели ты совсем тупая?! Она же нас св…

Джулиану будто сдавили горло – вместо внятных слов, которые могли все испортить, он издал нечленораздельный писк. Трава под ним окрасилась в алый от разошедшегося рубца – он пытался нарушить клятву. Ай-яй-яй!

– Я не стану трогать Одри, – утешила его Ферн, наклонившись. – Она сама все сделает, ведь ритуал передачи Верховенства не закончен. Все не может быть так просто. Я права?

Коул стиснул в пальцах рукоять меча и мельком обернулся, всем своим видом требуя объяснений. Точно так же посмотрел и Джулиан. Мелодия, исполненная мною в саду, была первым этапом ритуала. Концерт у озера, главным слушателем которого стала Ферн, – вторым. Настало время третьего…

– Джулиан еще не Верховный, – тихо призналась я, и губы Коула раскрылись, но не выпустили дыхание. Вдохнуть он физически не смог. – Мы Верховные вместе. Я разделила с ним свою силу, а теперь мне надо от нее отречься. Ритуал заканчивается там же, где все началось.

– Нет… – выдавил Коул, и его кожа стала такой бледной, что просвечивала, покрытая мурашками. – Вот что за ритуал ты создала? Самоубийство?! Довольно с меня! Я тебя слушал, теперь ты послушай. Ты сделаешь это только через мой труп!

– Это можно устроить.

Навахон одним невесомым жестом рассек воздух в опасной близости от щеки Ферн, когда та приблизилась, но она успела отвести голову назад. Выпад Коула вдруг перехватила другая рука – мужская и мускулистая, в закатанном свитере с идентичной меткой.

– Уйди с дороги, Гидеон!

Вместо этого он ударил Коула тупым концом копья в живот и выбил у него из рук навахон. Меч сложился и покатился по песку, а уже в следующую секунду Гидеон взял Коула в захват. Метки у обоих светились, но силы их, как и цели, были неравны: Гидеоном двигала любовь к брату, а Коулом – любовь ко мне.

– Ой, только не делай вид, что ты не рада, – закатила глаза я, равнодушно взглянув на Ферн, пока избавлялась от платья. – Придумай я иной ритуал, ты бы все равно не оставила меня в живых. Ты ненавидишь вовсе ни Викторию… Ты ненавидишь меня за то, что она была со мной, а с тобой – нет.

– Есть ли разница? – пожала плечами Ферн. – Мы обе видели одно и то же будущее. Его не изменить. Ради Джулиана я могла бы помочь тебе выкрутиться… Но он этого не заслужил. Да, братец? – Ферн наступила сапогом ему на поясницу, вдавив каблук. Джулиан фыркнул, елозя на земле и пытаясь подняться, но вереск на пальцах Ферн переливался сиреневыми пятнами, как флуоресцентная краска.

Блуждающие огоньки замигали, возмущенные происходящим, на что Ферн, раздраженно притопнув, отправила их прочь. Берег застелила тьма, но ненадолго: огоньки, словно живые свечи, рассредоточились по поляне и обрели временное пристанище в тыквенных фонариках. От этого зрелища сделалось жутко: десятки голов, улыбающихся в ночи, смотрели на мою ритуальную казнь. Казалось, если прислушаться, можно услышать их смех.

– Одри, не делай этого! – раздались голоса Коула и Джулиана. Один боялся за меня, а другой – за нас обоих, зная, что вот-вот случится, но не в силах даже сказать об этом.

Я остановилась на краю пирса. Ветер гнал круги по воде: она была ледяной, как прорубь, и у меня застучали зубы. Лихорадка после ритуала Джулиана давно прошла, оставив после себя лишь слабость и озноб. Я тоскливо оглянулась на свое шерстяное платье, брошенное на песке: в одной белой майке, хоть и длинной, было ужасно некомфортно.

– Тебе помочь? – громко спросила Ферн, заняв лучшее место в первом ряду – прямо на стыке желтой травы с мелкой галькой и серым песком.

Коул стоял чуть дальше, на коленях, скрученный Гидеоном, которому едва хватало сил удерживать его. Оставив на брате по меньшей мере дюжину синяков, ссадин и даже укусов, Коул едва дышал, забыв обо всем, о чем я просила. Его карие глаза казались черными, блестели, как те агаты, что держали мой ковен взаперти. Его рот, приоткрытый и изогнутый серпом, беззвучно молил остановиться – не то меня, не то Ферн. Набравшись смелости и повернувшись, я снисходительно улыбнулась ему, делая шаг вперед.

– Ты должен мне две коробочки китайской лапши.

Брови Коула поползли вверх, выдавая недоумение, но затем он замер, вспомнив, и его сопротивление ослабло.

«Каждая Верховная ведьма рождается при странных обстоятельствах. В нашем ковене ходила легенда, что, если Верховная родилась в мороз – она никогда не мерзнет, а если в воде – следовательно, не может утонуть. Правда, я не проверяла…»


– Ох, как долго, – закатила глаза Ферн, не выдержав. – Давай я все-таки помогу!

В тот же миг мои лодыжки налились тяжестью невидимых железных ядер, и что-то рывком дернуло меня вниз. Прогнившим доскам пирса это не понравилось: поросшие склизким пушистым мхом, они и так с трудом выдерживали мой вес. Под чарами доски прогнулись, разлетаясь в щепки.

Чей-то крик позади поднял ввысь стаю полусонных птиц.

Секунды падения будто длились целую вечность, а затем ледяное озеро гостеприимно приняло меня в объятия и выжгло из легких весь кислород. Обломки торчащих досок зацепились за одежду, царапая. Я потащила их вместе с собой на дно, стремительно утопая под тяжестью заклятия.

Шамплейн простиралось на сотню метров в глубину, а я все падала и падала, погружаясь в его недра под толщей воды. На поверхности танцевали лунные блики. Гладь напоминала слой прозрачного стекла – такое тонкое, хрупкое, но навсегда разделившее меня с остальным миром. Однако в тот миг, когда мои ступни коснулись дна, я вдруг испытала покой. Созерцая, как в непроглядной темноте, разгоняемой тусклым свечением моих пальцев, проплывает каскад мелких цихлид, я зарылась ногами в песок. И в тот момент запас воздуха иссяк: в груди нещадно запекло.

Пожалуйста, пусть легенда окажется правдой!

Вздох.

Легкие заполнились озером – и я стала его частью. Распираемые холодом, они нестерпимо ныли. Однако голова не кружилась, а тело не билось в агонии: лишь содрогнулось несколько раз, противясь давлению, растущему внутри вместе с магией моего рождения. Та была броней, делающей меня неуязвимой для излюбленной казни инквизиторов.

Я больше не тонула. Я дышала.

И, подогнув ноги так, чтобы удобно усесться на дне Шамплейн, я приставила к плечу руку, воображая скрипку. Те крупицы верховенства, что еще теплились во мне, как надежда, исчезли вместе с последним движением пальцев.

Ритуал наконец-то был завершен.

Первую минуту ничего не происходило. И вторую минуту тоже. Абсолютная тишина, как вакуум – вода заложила уши. Выжидая неизвестно чего, я перебрала пальцами мелкие камешки, которыми было застелено дно. Они, подсвеченные моей магией, напоминали драгоценные малахиты: зеленые, светящиеся, как я сама, мысленно повторяющая заклинание светлячков, чтобы не оказаться в кромешной тьме.

– Смотри на меня, Джулиан! Дыши же!

Это прозвучало так близко и вместе с тем далеко – здесь, на глубине, и одновременно там, на берегу. Связанная с братом и кровью, и солнцем, от которого спину щипала вода, я слышала его. И видела тоже: Джулиан, распластанный на траве, сотрясался в конвульсиях. Из его рта вытекала вода, так много, будто он выпил Ниагарский водопад. Джулиан хрипел и захлебывался, ведь из нас двоих только я была рождена в Шамплейн. Только я не могла утонуть.

– Джулиан! Rhowch ef…

Ферн пыталась удержать его голову на своих коленях, повторяя заклинание за заклинанием, пытаясь разорвать нашу с ним связь, порожденную ритуалом. Звучание скрипки не просто забирало мою магию и, деля ее пополам, отдавало ему – оно буквально делало нас единым целым. Я слышала все, что происходило с ним. Я видела, как мой брат медленно наливается синевой, раздирая ногтями горло. Как белки его глаз окрашиваются в красный и как тяжелеет пиджак от исторгаемой воды. Я чувствовала то же, что чувствовал он, умирая, – нескончаемый страх, растерянность и небывалую тоску по семье.

Все, что происходит с одним, происходит с другим. Рожденное вместе, оно должно и умереть вместе.

Вцепившись пальцами в песок, я снова вдохнула, тем самым вынося Джулиану смертный приговор.

Озеро пошло рябью и заклубилось. Поднялся песок: переливаясь, он обрел знакомые черты и явил мне образ моего брата-близнеца. Физически Джулиан все еще был там, на берегу, но сознанием – или душой? – он был со мной. Притянутый ко мне силой солнца, кровоточащего на наших спинах, и собственной любовью. Всего лишь мираж, но Джулиан беззвучно шевелил губами, пытаясь что-то сказать, пока там, в реальности, он умирал на руках у Ферн. Предсмертная агония вытравила из него скверну, освободив человеческое естество на последних минутах жизни. То пришло, чтобы проститься. Раскаяние в серых глазах было мукой для нас обоих.

Я прижалась к груди Джулиана, как в детстве, и позволила неосязаемому видению обнять меня. Если это было не прощение, то хотя бы принятие.

Прощай, брат. Надеюсь, ты обретешь покой. Мы оба.

Пальцы прошли сквозь плечи Джулиана, хватая пустую воду, и его образ померк. Песок опустился обратно мне в ноги, и я снова осталась одна, а та моя часть, что разделяла боль Джулиана и вопила во все горло, наконец-то затихла. Я увидела заплаканное лицо Ферн над собой и бескрайнее черное небо, на котором проступили звезды… А затем серые глаза, которые стали моими глазами, остекленели. Сердце Джулиана застыло, и наша связь оборвалась.

Я запрокинула голову, чувствуя, как дрожит озеро, скорбя по нему – последнему Верховному. Над его гладью клубилось электричество – магия, выпущенная на волю с последним вздохом. Без сосуда Верховенство не могло существовать, а я не была согласна принять его обратно. Потому оно чистым пронзительным светом впиталось в воду и на миг осветило собою все озеро, ослепив даже меня.

Но почему же с Ферн ничего не происходило?

Она была третьей. Она была в нашей цепочке. Я сосредоточилась, проникая в ее разум, который должен был сплестись с моим тугим узлом, но я по-прежнему ничего не чувствовала. Ферн сидела там, на берегу, совершенно невредимая, и лишь слезы бежали по ее лицу – никакой озерной воды. Вот почему она ничего не почувствовала и даже не поняла, что именно произошло… Ритуал действительно не сработал. Но ведь… кровь от крови. В одном кругу. Одна музыка. Что же не так?!

Песок снова поднялся со дна: я стукнула по нему кулаком, беззвучно крича. Все старания впустую!

Я встала. Пора было возвращаться – туда, где мне предстояло попытаться победить Ферн еще раз, теперь по старинке. Туда, где она рыдала над телом Джулиана и где стоял ее оглушительный визг. Оттуда же что-то нырнуло со сломанного пирса следом за мной.

Бульк!

«Ты что, с ума сошел?! Ты же плавать не умеешь, идиот!»

Последнее, что я ожидала увидеть на глубине озера, куда бросилась умирать, – это лицо Коула, пришедшего спасти меня, когда спасать теперь надо было его. Ведь ему даже не нужно было прилагать усилия, чтобы уйти на дно, – он и так плавал, как булыжник. Хаотично гребя руками, Коул очутился совсем рядом, и я притянула его к себе за шиворот футболки. Зеленый свет вокруг задребезжал от моего беззвучного смеха, отразившись в перепуганных глазах Коула. Заметив, как он корчится от подступающей гипоксии, я поцеловала его, делясь и своим счастьем, и дыханием магии.

Мы провисели так в воде еще несколько минут, сжимая друг друга в объятиях, и не было ничего прекраснее этого. Но, ткнув пальцем вверх, я подтолкнула Коула, помогая ему всплыть, а сама обернулась на легкое прикосновение к плечу. Из тьмы озера показалась тощая рука, сплетенная из водорослей, останков рыб вместо косточек и самой воды. На пальцах с липкими присосками, напоминающих осьминожьи щупальца, висело мое жемчужное ожерелье.

«Спасибо, что придержала его у себя, Нимуэ».

Я застегнула Вестники на шее и блаженно сомкнула веки. Прежде хранящие колдовство, сворованное из несчастных новоодаренных, они вдруг открылись и отдали его мне без остатка. Я почувствовала их согласие, их поддержку, и страх не выстоять перед Ферн растаял сам собой.

Кивнув зубастой Озерной деве, я поплыла вслед за Коулом.

Он, то и дело подталкиваемый моими руками и заклятиями, всплыл первым, жадно вздохнув. Я же вытошнила воду, набранную по самый желудок. Голова шла кругом, и, если бы не Коул, вытянувший меня на склон берега, я бы наверняка ушла обратно на дно.

Рука об руку мы ступили на сушу, и блуждающие огни, застрявшие в тыквах, вдруг переменились. Они мигнули и залили весь холм рубиновым светом, как кровью – отражение злости Ферн, от которой сорвался ее голос, дребезжа:

– Что ты наделала?!