Ковен заблудших ведьм

Коул вздрогнул, качая головой, отчего я нечаянно чиркнула мазью ему по носу.

– О том, где он убивает себя, чтобы тем самым убить Ферн? Нет, конечно! Я боюсь, что это и запустит цепочку трагических событий. Ну, знаешь, как эффект бабочки… Вдруг именно из-за того, что я расскажу, ему и придет в голову эта идея?

– Жалко, здесь нет Зои. Она бы подсказала, возможно ли это, – пробормотала я, смотря на пастбище, где Морган снова навернулась с седла. – Кстати, о ней… Ни письма, ни весточки. Будто в воду канула! И костяные голуби не возвращаются из Нового Орлеана, сколько ни отправляй. Я переживаю, как бы война Вуду не разрешилась в пользу Рафаэля.

Коул задумался, раскачиваясь на камне взад-вперед так, что почти дотягивался пальцами босых ног до кромки воды.

– Если ты поняла все верно и Зои действительно Мари Лаво… – протянул он, кусая нижнюю губу, пока я заканчивала обрабатывать пару ссадин на его шее и закручивала баночку с мазью. – Выходит, Рафаэль – ее сын. Сомневаюсь, что он может стать ей серьезным соперником. Я слышал, Мари Лаво была на короткой ноге не только с местными авторитетами, но и со всем пантеоном лоа… А значит, с Зои все будет в порядке. Один Барон Суббота чего стоит! Он уж точно позаботится о ней.

– Князь смерти? Этого я и боюсь, – призналась я и забрала из стопки писем Коула одно, которое выбивалось. Оно было коричневым, плотным и почти рельефным, исписанным крючковатым почерком.

Письмо это прибыло в красном конверте с сургучной печатью в виде тюльпана – и не нужна была подпись, чтобы понять, от кого оно.

– На территории Шамплейн поселились неприкаянные, – прочитала я вслух, коря себя, что оставила ковен, когда была так ему нужна. – Впервые с той поры, когда Джулиан вырезал целую семью ведьм… После того инцидента все неприкаянные разбежались с наших земель от греха подальше, но теперь, прослышав, что в Шамплейн снова стало безопасно, вернулись. Это плохо.

– Разве? – вскинул голову Коул, щурясь от солнца. Серебряная мазь на его щеке блестела, словно поцелуй фейри. – Вдруг кто-то из них захочет примкнуть к ковену? Мы ведь столько времени за ними гонялись, а тут вот они – прямо на блюдечке…

– Увы, но большинство неприкаянных отмороженные на голову. Где они – там и проблемы. Тюльпана пока справляется, но нужно заканчивать обучение и возвращаться домой как можно скорее. Если кто-нибудь прознает об отсутствии Верховной, следом полезет и всякая демоническая шваль! Змеи любят нагретые камни.

Коул вздохнул и, собрав письма обратно в стопку, перевязал их войлочным шнурком.

– Кстати, об обучении… Луна сказала, что будет ждать тебя в пещерах О’Гри.

Я кивнула, запрокидывая лицо к небу: оно, напоминая монолитный лазурит, не ведало ни облаков, ни дождя. В нем парили темные крикливые птицы. Одну из них подбила охотничья стрела: птица камнем упала вниз и утонула в чаще зеленого леса вдалеке, чтобы стать чьим-то ужином. Там же, за деревьями, если пересечь реку и минуть кладбище Завтра, притаилась пещера из темно-фиолетового камня. Именно оттуда чаще всего доносился грохот и деревню накрывали пыльные завесы: в пещерах О’Гри обвалы были обыденностью, поэтому я старалась держаться от них так же далеко, как от Джулиана.

– Первое занятие и уже в смертельно опасных условиях? Она решила не церемониться, – ухмыльнулась я, спрыгивая с камня следом за Коулом, любезно подавшим мне руку. – Хочешь пойти со мной?

– Хочу. Всегда хочу, – тепло улыбнулся он, пряча письма за сыромятный ремень и целуя меня. Его дыхание было горьким и пряным от тех жевательных трав, которые заменяли местным зубную пасту. – Но сначала мне надо в душ. А еще Гён зачем-то просила подойти к можжевельнику, сказала, ей нужна какая-то услуга…

– Гён?.. Кажется, кто-то по уши в тебя втрескался, – рассмеялась я, на что Коул поежился.

– Ну уж нет!

– Если что – кричи. Или беги.

Коул закатил глаза и медленно отстранился. Проводив его взглядом до хижины, в дверях которой он скрылся, стараясь не морщиться и не показывать, как ноет у него все тело после тренировки, я оглянулась на пастбище. Там Морган уже вовсю рассекала верхом на строптивом Меркурио: он послушно шел туда, куда ей было нужно, даже не дожидаясь команды шенкелем. Они будто понимали друг друга без слов – даже Коул не управлял Меркурио так умело. Диего предпочитал держаться поодаль, мрачно наблюдая за ними со стороны. Когда я подошла, он объяснил почему:

– Она постоянно ходит за нами. – Диего щелкал портсигаром, но не закуривал. – Смотрит на нее, как сладкоежка на пирожные. Я знаю, о чем она думает… Они хотят забрать Морган себе.

Я не сразу поняла, о чем он говорит, но, оглянувшись, заметила ее. Верховная Шайя. Она была здесь все это время: довлела незримой тенью над пастбищем, притаившись за рыбацкой лачугой с веретеном в руках. Морщинистые пальцы ловко орудовали нитками, сплетая ловцы снов, которые она мастерила безостановочно один за другим. Однако все ее внимание было приковано лишь к Морган: она улыбалась, когда та с визгом перепрыгивала на Меркурио очередное препятствие, и хмурилась, когда Диего подходил к ней слишком близко. Деревянный гребень едва сдерживал ее пушистые седые волосы, а мешковатая одежда прятала одутловатую фигуру. Шайе было по меньшей мере триста лет – рекордный возраст для ведьмы, не прибегающей к темным практикам для продления жизни. Ростом она едва доходила мне до подбородка, сутулая и иссыхающая. Нам почти не доводилось общаться – Шайя была для деревни чем-то вроде матриарха, звеном между прошлыми поколениями и нынешними. Все, чем она занималась, – принимала в шатре просящих и плела ловцы снов, которые затем отвозились в города людей и продавались как сувениры.

– Шайя говорила, что ей нужно от Морган? – спросила я, когда Диего спрятал портсигар и начал махать Морган рукой, чтобы та заканчивала свою конную прогулку. От настойчивого присутствия Шайи даже мне становилось не по себе.

– Она вообще никогда не говорит, но мысленно кое-что мне сообщила…

– И?

– Шайя, Ворожея и Луна хотят обучать Морган. – Диего выплюнул эти слова с такой ненавистью, будто они покушались на ее жизнь, не меньше. Очевидно, терпеть конкурентов в наставничестве для него было столь же болезненно, как для меня – Ферн в качестве альтернативной Верховной. – Думают, я не справляюсь с ролью учителя и они способны дать ей гораздо больше… Пф-ф!

– Но ты так не считаешь? – спросила я осторожно, и Диего тряхнул головой, как делал вороной конь Морган, когда она хлопала его по шее.

– Конечно, нет! Я ни за что не отдам ее каким-то диким ведьмам с пустоши, которые даже про укладочный гель для волос не слышали. Морган здесь не место… И такие учителя ей тоже ни к чему. Я и без них знаю предостаточно.

– Достаточно, чтобы учить саму Эхоидун? Ты слишком самонадеян, мальчик.

Мы вздрогнули, вдруг обнаружив, что там, где стояла Шайя, ее больше нет: она очутилась за нашими спинами. Однако не без помощи Ворожеи, голос которой и прозвучал, низкий и теплый, как солнечные лучи. Она тоже стояла позади нас, придерживая Шайю под локоть.

– Морган не может быть ведьмой твоего ковена, Одри, – произнесла Ворожея как можно мягче. Ее длинные многослойные юбки ласкали песок. – Это не в природе Эхоидун – быть в чей-то тени. Сейчас она юна и неопытна, но океан времени обточит даже самое острое стекло. Ей нужны настоящие учителя, и… – Ворожея осеклась, наклоняясь к старухе: та что-то зашептала ей на ухо одними губами. Ворожея кивнула и, откашлявшись, договорила: – Пока Шайя жива, она может дать ей гораздо больше, чем сотня ковенов со всего мира. Поверь мне: Морган это нужно…

– Ей нужна семья! – перебил ее Диего, выступив вперед, на что удостоился от Ворожеи по-матерински строгого взгляда. – Вы говорите так, будто знаете ее. Эхоидун – это не вся Морган, а лишь одна из ее сторон. О той Морган, что все еще маленькая девочка-подросток, нуждающаяся в друзьях и любви, вы подумали?

– Ты воспитываешь тигра, как котенка, – сказала Ворожея, и васильковые глаза с вызовом посмотрели в гранатово-рубиновые, похожие на капли кьянти. – Колдун, забывший свое племя и зовущий себя неприкаянным после того, что сделал для тебя Микаэлл. Тебе едва исполнилось сто лет… Что ты можешь знать об истинном колдовстве, не требующем заклятий и ритуалов, основанном на чистой экспрессии? Хочешь быть учителем? Тогда поступай, как учитель: сделай так, как будет лучше для твоей ученицы, а не для тебя.

Диего поджал губы, но слова бурлили в нем, готовые сорваться и разжечь огонь войны. Пальцы в агатовых перстнях сжались, и я подалась вперед, упираясь рукой ему в грудь, которая уже выгнулась колесом. Шайя снова что-то беззвучно зашептала себе под нос, качая головой, и ее пальцы забегали быстрее, сплетая нитки ловца снов, будто это ее успокаивало. Или должно было успокоить нас.

– Что происходит?

Появление Морган было как никогда кстати: она спрыгнула с Меркурио, чуть не зацепившись за стремя, и бросилась к нам, почуяв неладное. Я мысленно благословила ее за внимательность и подтащила к себе одной рукой, другой оттаскивая Диего за край дырявой майки.

– Ничего такого, что не могло бы подождать до вечера. Мне уже пора к Луне на занятие… Хотите со мной? Заодно покажу местные пейзажи. Здесь столько песка и грязи, просто загляденье!

Морган была готова продать почку за новые магические впечатления, поэтому мигом обо всем забыла и закивала головой, не замечая, с каким благоговением Ворожея с Шайей взирают на нее. Еще немного – и преклонят перед ней колени.

– Идем, – с нажимом в голосе повторила я, толкая пыхтящего от злости Диего в спину, чтобы увести подальше от спевшейся парочки Верховных.


Он фыркнул и обнял Морган за плечи, закрывая от них. Она оцепенела, но если прежде такое оцепенение было вызвано девичьим смущением, в этот раз было нечто иное… Морган помрачнела и свела брови на переносице, застыв на месте, едва мы успели сойти на тропу, ведущую к пещерам О’Гри. Выскользнув из-под тяжелой мужской руки, Морган вернулась на несколько шагов назад и обернулась.

– Нет, – сказала она, громко и с надрывом. Там, на пастбище, все еще стояли Ворожея и Шайя, глядя нам вслед. – Нет!

Затем Морган развернулась и, схватив растерянного Диего под руку, кинулась дальше по тропе. Ее немой диалог с Верховными Завтра остался для меня секретом, но, видя разочарование на их лицах, я догадывалась, о чем он был. Им хватило всего несколько секунд, чтобы передать ей свое предложение, а Морган – чтобы им отказать.

Я поспешила догнать их, борясь с осознанием, что, возможно, мы с Диего и в самом деле не можем мыслить здраво, прикипев к Морган не как к ведьме, а как к другу. Но, отбросив эти сомнения до лучших времен, я сосредоточилась на деле – пришло время постигать дар исцеления.

Пока мы проходили по деревне, нас окружила толпа жителей. Главной диковинкой для них был Диего: одетый в стиле панк-рок, он вызывал у местных откровенный культурный шок. Девушки румянились и пихали друг друга в бок, кивая на его рваные джинсы и взъерошенную синюю голову, выбритую на висках. Несколько бабушек и вовсе попытались всучить ему вязаные свитера, приняв за уличного оборванца. Зато все завидовали его татуировкам и металлическим украшениям на лице: в первые полчаса пребывания Диего стал знаменитостью среди охотников. Они до последнего не верили, что его кожа покрыта «вечными чернилами», а не хной, которую можно стереть в любой момент, хорошенько послюнявив.

В отличие от него, не изменяющего своему амплуа закоренелого разгильдяя, Морган за эти месяцы изменилась до неузнаваемости. Ее пшеничные волосы отросли до плеч, а в гардеробе поселились модные джинсовки, скини и кеды. Минимум пудры и румян, но ягодно-малиновые губы и подведенные стрелки. В ушах прибавилось несколько свежих проколов: теперь на правом ухе торчала золотая звезда, которую я однажды видела в шкатулке Диего.

Протолкнувшись к жилым домам, откуда до пещер рукой было подать, мы вынужденно притормозили у одной из лачуг. Оттуда, размахивая кочергой, нам наперерез бросилась краснощекая женщина, сыплющая ругательствами на валлийском.

– Воры! – разобрала я в вихре ругани, а следом мне в руки прыгнуло что-то толстое и пушистое с куском свиного окорока в зубах.

– Мое! – зашипел на женщину Блуд, вгрызаясь в кусок украденного мяса и пряча сальную морду у меня на груди.

– Не поймаешь, не поймаешь! – заурчал ехидно Спор, наворачивая круги по крыльцу с колье из вяленого мяса на шее, нанизанного на веревку.

Под ногами у взвизгнувшей Морган промчался третий клубок: распушившись, Эго рычал на всех подряд, держа в пасти треплющуюся тушку цыпленка.

– Rhowch ef yn ôl! – вскричала женщина, замахиваясь на него кочергой.

Я выставила вперед руки, бессвязно бормоча избитые извинения, которые все жители Завтра слышали уже не раз с тех пор, как хвосты Эго, Спора и Блуда развязались. Я не заметила, в какой именно момент это произошло и почему, но шорох они навели знатный. Даже ачери не наносили индейцам столько ущерба, сколько его нанесли гримы несчастному поселению всего за несколько месяцев. Только в отличие от капризного демона, шеду было не изгнать: вечно голодные, хитрые и вредные, они всегда умудрялись сытно отужинать за чужой счет, пробираясь в чей-нибудь хлев или подвал с соленьями. Каждую неделю мы с Коулом просыпались от настойчивого стука в дверь и требований приструнить гримов, отбившихся от рук, и каждую неделю они клялись исправиться.

Но тщетно.

– А ну отдай! – воскликнула я, пытаясь вырвать из зубов Блуда окорок, чтобы вернуть женщине. Тот загудел и цапнул меня по ладони до крови, вырываясь. – Монтаг! Сейчас же возьми себя в руки! Ты же мой гений, ищущий, покровительствующий и все такое… Веди себя прилично!

– Мое! – повторил Блуд, осклабившись, и лишь вместе с Диего я смогла отбить окорок обратно.

– Еще раз извините, – выдавила я, возвращая ворчащей женщине то, что мне удалось спасти: половину связки облизанного мяса, цыплячьи перья и погрызанный окорочок. – Этого больше не повторится. Честно-честно!

Женщина фыркнула и, подбоченившись, заперлась в доме, громко хлопнув дверью напоследок. Придя в себя, гримы поджали хвосты и сгруппировались, прижавшись друг к другу. Их черный мех слипся: протрезвев от алчности и осознав, что его ждет, Монтаг сросся в единое существо, чтобы было не так страшно.

– Это уже седьмой раз, когда вы меня позорите! – процедила я, нависнув над гримами, слишком взбешенная, чтобы позволить себе растаять от жалостливого блеска шести красных глаз. – Ворожея разрешила вас выпустить, чтобы вы гуляли, а не чтобы жрали все, что неровно лежит! Мое терпение лопнуло. Теперь я точно запихну вас обратно в браслет!

Эго испуганно мяукнул и нырнул за спину Морган, а следом за ним и остальные. Зная, что она питает нежность ко всем животным без разбора (даже демоническим), они хором заурчали, ластясь к ее ногам.

– Да ладно тебе, Одри! Может, они просто были очень-очень голодны? – вступилась за них Морган, взъерошив Блуду холку.

Я закатила глаза и глубоко вздохнула, слыша многозначительный кашель Диего за спиной. Тот стучал пальцем по своим наручным часам-скелетонам, напоминая, что я наверняка уже опаздываю к Луне.

– Разберусь с вами потом. А сейчас марш домой! И чтобы ни носа за порог!

Все трое гримов юркнули в кусты, урча проклятия на латыни, которые я им еще обязательно припомню.

Остаток нашего путешествия до пещер О’Гри обошелся без происшествий. Уже через пять минут мы пересекли исток реки по деревянным плотам и встретились лицом к лицу с древними скалами. Свод пещеры, покрытый красной глиной, был изрезан петроглифами, как и монумент в центре деревни – настоящие наскальные рисунки коренных племен. Животные тотемы, охота на пум, история сражений, имена шаманов – пещеры О’Гри были настоящей галереей прошлого. А еще здесь было холодно и влажно: по рельефным стенам, блестящим и синим, как лазурит, стекала вода.

– Соленая, – обнаружил Диего удивленно, обмакнув пальцы и лизнув их.

– Да, пещеры О’Гри еще называют «плачущими». В деревне детям любят рассказывать сказку, будто это слезы дочери индейского вождя, убивающейся по возлюбленному, которого слепили для нее из глины. Увы, он растаял под солнцем, когда случайно задержался на празднике до рассвета, чтобы попросить у вождя ее руки… После этого бедняжка пришла в О’Гри и провела здесь остаток своих дней, пытаясь слепить возлюбленного заново, – поведала я, отодвигая поросли липкой растительности и освещая себе путь мерцающими чарами.

Диего фыркнул, а Морган зачарованно вздохнула.

– Как романтично! – прощебетала она.

– Романтично? – переспросил Диего пренебрежительным тоном. – В том, чтобы положить всю свою жизнь на алтарь любви, нет совершенно ничего романтичного. Однажды ты поймешь.

– Или ты, – пожала плечами Морган, отворачиваясь.

– На самом деле причина в солевых отложениях внутри скал, – решила добавить я, пока они не поссорились, как тогда в особняке, когда Морган доказывала Диего, что все люди произошли от Адама и Евы. – Они попадают в воду и делают ее соленой.

Морган буркнула что-то о том, что выбирает романтику, а не науку, и прильнула к следующему петроглифу в виде парящего орла. Ее любознательности и тому, как жадно она вбирала в себя каждую крупицу не изведанной для нее культуры, мог позавидовать любой ребенок. Она бегала от одной стены пещеры к другой, пытаясь поймать серебряных ящерок, спасающихся от нашего вторжения бегством. Диего едва успел подхватить ее под локоть, когда она поскользнулась на блестящем камне.

– А Луна не сказала, где именно будет ждать? – поинтересовался он, запихивая в карман флуоресцентный мох, который был на вес золота в некромантии. Им был покрыт весь потолок пещеры, отчего ее заливал прохладный голубой свет, будто от роя светлячков.

Я покачала головой, прислушиваясь к пустой звенящей тишине. Ни знака, ни голоса… Луна должна ждать внутри пещер, но где именно?

Мы двинулись исследовать скалу изнутри. Где-то капала вода, собираясь в ручей, бегущий между расщелинами в полу. Иногда мха на потолке было так много, что свет начинал слепить глаза, а иногда мы почти погружались в кромешную темноту. По мере приближения к сердцу горы потолок пещеры обрастал зеркальной солью: в ней можно было различить наши кривые силуэты и разглядеть что-то, приближающееся к нам. Но мы заметили это слишком поздно…

Уже спустя секунду «что-то» смачно впечаталось в меня, едва не сбив с ног. Сквозь собственный крик я расслышала глухую брань, а затем разглядела кофейные кудри и напуганные карие глаза, вбирающие в себя сияние мха и кажущиеся янтарными.