Коронация, или Последний из романов

15 мая




– …А еще помощник буфетчика расколотил блюдо для дичи из севрского сервиза. Я пока распорядился оштрафовать его на половину месячного жалованья, а остальное на ваше усмотрение. Теперь о горничной ее высочества Петрищевой. Лакей Крючков донес, что она была замечена в кустах с камердинером господина Фандорина в весьма недвусмысленном виде. Я никаких мер предпринимать не стал, ибо не знаю, как у вас заведено обходиться с подобного сорта вольностями…

– На первый раз – внушение, – пояснил я Сомову, отрываясь от тарелки. – На второй раз – взашей. Если понесла – выходное пособие. У нас с этим строго.

За окнами светало, а в кухне горел свет. Я с большой охотой съел разогретый суп и принялся за котлетки де-Роган. Больше суток без маковой росинки во рту – это вам не шутки.

После того, как Фома Аникеевич извлек нас с Эндлунгом из заточения, наши с лейтенантом пути разошлись. Он отправился в Варьете, чтобы переодеться. Звал и меня, говорил, что девочки ночуют в комнатах при театре – и накормят, и напоят, и приласкают.

Но у меня имелись дела поважней. Причем хозяйственные заботы в число сих важных дел не входили, и помощника я выслушивал довольно невнимательно.

– Как прошла коронация? – спросил я, прикидывая, может ли Сомов что-либо знать о вчерашней операции. Вроде бы не должен, но человек он, кажется, неглупый, проницательный. Во всяком случае о причинах моего отсутствия не задал ни единого вопроса. Как бы этак понебрежнее поинтересоваться, не привезли ли из Ильинского Михаила Георгиевича?

– Полное великолепие. Но, – Сомов понизил голос, – среди наших поговаривают, что были нехорошие предзнаменования…

Я насторожился. Нехорошие предзнаменования в такой день – это не пустяки. Коронация – событие исключительное, тут каждая мелочь имеет значение. У нас среди дворцовых есть такие гадальщики, что весь ход церемонии по часам раскладывают, чтоб определить, как будет проистекать царствие и на каком его отрезке следует ожидать потрясений. Это, положим, суеверие, но бывают приметы, от которых не отмахнешься. Например, в коронацию Александра Освободителя на вечернем приеме ни с того ни с сего на столе вдруг лопнула бутылка с шампанским – будто бомба взорвалась. Тогда, в 1856 году, бомбистов еще и в заводе не было, поэтому никто не знал, как истолковать этакий казус. Лишь много позже, через четверть века, прояснилось. А на прошлой коронации государь раньше положенного возложил корону на чело, и наши зашептались, что царствие будет недолгим. Так и вышло.

– Сначала, – оглянувшись на дверь, стал рассказывать Сомов, – когда куафер прилаживал ее величеству корону к прическе, от волнения слишком сильно ткнул заколкой – так что государыня вскрикнула. До крови уколол… А потом, уже после начала шествия, у его величества внезапно оборвалась цепь ордена Андрея Первозванного, и прямо наземь! Про заколку только наши знают, но оказию с орденом заметили многие.

Да, нехорошо, подумал я. Однако могло быть куда хуже. Главное – венчание на царство состоялось, все-таки доктор Линд не сорвал этого высокоторжественного события.

– Что англичане? – неопределенно спросил я, не зная, известно ли в Эрмитаже о дуэли.

– Лорд Бэнвилл уехал. Вчера, в полдень. Даже на коронации не присутствовал. Оставил записку его высочеству и съехал. Бледный весь и сердитый. То ли обижен, то ли заболел. Оставил щедрейшие наградные всему старшему персоналу. Вам, Афанасий Степанович, золотую гинею.

– Поменяйте на рубли и от моего имени раздайте поровну Липпсу и обоим кучерам, они хорошо поработали, – сказал я, решив, что от этого душегуба мне наградных не нужно. – А что же мистер Карр?

– Остался. Лорд и своего дворецкого ему оставил – отбыл в одиночестве.

– Что мадемуазель Деклик, не скучает без воспитанника? – с деланной небрежностью наконец подступился я к самому важному.

В коридоре послышались тихие шаги. Я обернулся и увидел Фандорина. Он был в домашней венгерской куртке с шнурами, с сеточкой на волосах, в войлочных туфлях. Весь гладкий, мягко ступающий, с мерцающими в полутьме глазами – ну чисто кот.

– Ночной швейцар сказал мне, что вы в-вернулись. А где Эндлунг? – спросил он безо всякого приветствия.

Из вопроса об Эндлунге следовало предположить, что Павел Георгиевич рассказал Фандорину о нашей экспедиции. Несмотря на сильнейшую неприязнь, которую вызывал у меня этот человек, мне не терпелось с ним поговорить.

– Ступайте, Корней Селифанович, – сказал я помощнику, и тот, умный человек, немедленно удалился. – С господином камер-юнкером все в порядке, – коротко ответил я, и чтобы предупредить дальнейшие неприятные расспросы, добавил. – К сожалению, мы попусту потратили время.

– У нас тоже не всё гладко, – сказал Фандорин, присаживаясь. – Вы ведь исчезли п-позавчера вечером, когда Эмилия еще не вернулась. Она отлично справилась с заданием, и мы с точностью определили тайное убежище Линда. Оказалось, что он прячет ребенка в усыпальнице княжны Бахметьевой, это такая часовня с подземным склепом, выстроенная близ стены Новодевичьего монастыря. Княжна покончила с собой от несчастной любви лет сто тому назад, хоронить в монастыре ее не дали, вот безутешные родители и возвели нечто вроде мавзолея. С тех пор род Бахметьевых пресекся, часовня обветшала, на двери ржавый замок. Однако это одна видимость. Мадемуазель рассказывает, что, когда ее вводили с завязанными глазами в холодное помещение, она всякий раз слышала звук хорошо смазанных петель. Архитектурного плана часовни раздобыть не удалось, известно лишь, что сама усыпальница находится в п-подземелье.

Эраст Петрович стал чертить пальцем на столе:

– Вчера еще на рассвете п-приготовились. Это [он поставил хлебницу] – монастырь. Вот – часовня [сбоку пристроил солонку]. Вокруг пустырь, тут – пруд [он плеснул на клеенку немного чаю]. В общем незаметно не подберешься. Расставили людей по изрядному периметру, замаскировали. Внутрь лезть не стали.

– Почему? – спросил я.

– Дело в том, Зюкин, что вокруг Новодевичьего монастыря еще со Смутных времен вся земля изрыта подземными лазами. То поляки осаждали, то Лжедмитрий, то позднее стрельцы подкапывались, чтоб царевну Софью из неволи вызволить. Я уверен, что Линд, как субъект п-предусмотрительный и осторожный, выбрал именно это место неспроста. Там должен быть путь отхода, это всегдашняя его тактика. Поэтому я решил действовать по-другому.

Он сдвинул брови, вздохнул.

– Вчера передача камня была назначена на пять часов п-пополудни, так как венчание должно было завершиться в два. Сразу после церемонии «Орлова» вынули из скипетра…

– Дозволение на обмен получено?! – воскликнул я. – Значит, она ошиблась, и Михаила Георгиевича всё-таки решено спасти!

– Кто она? – сразу же вцепился Фандорин, однако понял по моему виду, что ответа не будет, и продолжил.

– «Орлова» мне вверили с одним условием. Я дал гарантию, что камень ни в каком случае у Линда не останется. Ни в каком случае, – со значением повторил он.

Я кивнул:

– То есть, если придется выбирать между жизнью его высочества и бриллиантом…

– Вот именно.

– Но как можно быть уверенным, что «Орлов» не достанется доктору? Разве госпожа Деклик сможет ему помешать? И потом, вы сами говорите, подземные ходы…

– Я поставил Линду условие, переданное Эмилией еще позавчера. Поскольку речь идет не об обычной драгоценности, а о священной реликвии, б-бриллиант не может быть доверен слабой женщине. Гувернантку будет сопровождать хранитель. Один, без оружия, так что нападения Линду можно не опасаться…

– Кто же этот хранитель?


– Я, – грустно молвил Фандорин. – Хорошо было придумано, правда?

– И что же?

– Ничего не вышло. Я загримировался старым, сутулым камер-лакеем, да, видно, недостаточно тщательно. Мы с Эмилией больше часа простояли в Храме. К нам никто не подошел. А позавчера, когда она была одна, никаких затруднений не возникло. Снова записка, закрытая карета в одном из ближних п-переулков, и так далее. Вчера же мы прождали до четверти седьмого и вернулись обратно не солоно хлебавши.

– Неужто Линд отказался от обмена? – упавшим голосом спросил я.

– Как бы не так. В Эрмитаже нас поджидало письмо, доставленное прежним порядком – через почтальона, но без штемпеля. Вот, п-прочтите, тем более что это имеет самое непосредственное отношение к вашей персоне.

Я настороженно взял листок, от которого едва уловимо веяло ароматом духов.

– «Граф Эссекс»?

– Он самый. Да вы ч-читайте, читайте.

«Я решил сделать династии Романовых щедрый подарок к коронации», – прочел я первую французскую фразу, и у меня всё поплыло перед глазами. Неужто..?

Но нет, моя радость была преждевременной. Похлопав ресницами, чтобы разогнать туман, я прочитал записку до конца:

Я решил сделать династии Романовых щедрый подарок к коронации. Цена подарку – миллион. Ведь именно в эту сумму оценивается обговоренный ежедневный взнос за «Орлова», любезно одолженного мною российской монархии. Итак, можете владеть камнем еще один день, и совершенно бесплатно. В конце концов, омрачать вам такой торжественный день с моей стороны было бы по меньшей степени неучтиво.

Мы совершим нашу маленькую трансакцию завтра. Пусть гувернантка будет в соборе в семь часов вечера. Я понимаю ваше нежелание доверять этой женщине такое сокровище и не возражаю против одного сопровождающего. Однако это должен быть человек, которого я знаю, а именно – месье Собачьи Бакенбарды.

Искренне ваш,

доктор Линд.



Сердце у меня заколотилось часто-часто.

– Так вот почему вы мне все это рассказываете?

– Да. – Фандорин испытующе посмотрел мне в глаза. – Я хочу просить вас, Афанасий Степанович, принять участие в этом опасном деле. Вы не полицейский агент и не военный, вы не обязаны рисковать жизнью ради г-государственных интересов, однако обстоятельства складываются так, что без вашей помощи…

– Я согласен, – перебил его я.

В этот миг мне совсем не было страшно. Я думал только об одном: мы с Эмилией будем вместе. Кажется, именно тогда я впервые мысленно назвал мадемуазель по имени.

После недолгой паузы Эраст Петрович поднялся.

– Тогда отдыхайте, у вас усталый вид. В десять часов будьте в г-гостиной. Я проведу с вами и Эмилией инструктаж.





* * *


Позднее солнце нагрело бархатные шторы, и от этого в затененной гостиной явственно запахло пылью. С бархатом вечно трудности – такой уж это материал: если провисит годами без регулярной стирки, как, например, здесь, в Эрмитаже, то въевшуюся намертво пыль до конца уже не вычистишь. Я мысленно пометил себе сегодня же распорядиться о замене занавесей. Если, конечно, вернусь с операции живым.

А благополучный исход затеваемого мероприятия представлялся мне весьма сомнительным. На последнем – надо полагать, уже самом последнем совещании – присутствовали лишь те, кто непосредственно участвовал в операции: мы с мадемуазель, господин Фандорин и два полковника, Карнович и Ласовский, державшиеся тише воды, ниже травы и внимавшие Эрасту Петровичу с подчеркнутым почтением, уж не знаю, подлинным или фальшивым.

На широком столе была разложена схема местности меж Новодевичьим монастырем и Новодевичьей набережной, причем исполненная честь по чести, не так, как давеча, на клеенке. Заштрихованными кружками были отмечены тайные пикеты, окружавшие пустырь со всех сторон: старший агент (Фандорин назвал его фамилию – Кузякин) в дупле старого дуба на углу Вселенского сквера; шестеро «служителей» в бараке Детской клиники, что выходила окнами на пруд; одиннадцать «монахов» на стене монастыря; семеро «лодочников» и «бакенщиков» на реке; один под видом торговки на выезде с Погодинской улицы; трое «нищих» у ворот монастыря; двое «рыбаков» на пруду – эти ближе всего, итого в первом кольце оцепления расположился тридцать один агент.

– Порядок обмена должен быть такой, – объяснил Фандорин, показав пикеты. – Вас двоих подвозят к часовне, вводят внутрь. Вы т-требуете снять повязки. Там наверняка имеется свой ювелир. Вы отдадите ему «Орлова» на экспертизу, после чего отнимете обратно. Тогда госпожа Деклик спустится в склеп и заберет мальчика. Когда ребенка к вам выведут, вы передаете камень. На этом ваша, Зюкин, миссия закончена.

Я не поверил собственным ушам. Авантюрный склад господина Фандорина был мне уже достаточно известен, но даже от него я не предполагал подобной безответственности. Самое же поразительное было то, что начальник дворцовой полиции и обер-полицмейстер выслушали этот безумный план с самым серьезным видом и ни словом не возразили!

– Какая чушь! – с несвойственной мне (но вполне оправданной обстоятельствами) резкостью воскликнул я. – Я буду один, без оружия, мадемуазель тоже не в счет. Да они просто отберут у меня бриллиант, убедившись, что он настоящий. А возвращать Михаила Георгиевича и не подумают! Просто уйдут каким-нибудь подземным ходом, а нас всех троих зарежут. Отличная выйдет операция! Не лучше ли, дождавшись, пока нас с госпожой Деклик заведут внутрь, взять усыпальницу штурмом?

– Не лучше, – кратко ответил Фандорин.

А Карнович пояснил:

– Уж при штурме-то его высочество наверняка будет убит. А заодно и вы двое.

Я замолчал, взглянул на Эмилию. Надо признать, она держалась гораздо спокойнее меня и, что было особенно больно видеть, взирала на Фандорина с полным доверием.

– Эхаст Петхович, – тихо произнесла она, – доктох Линд очень хитхый. Вдхуг меня и месье Зьюкин сегодня повезут в дхугое место, совсем новое? Если так, то ваша embuscade[27] будет пустой.

– Впустую, – по старой привычке поправил я и обернулся к многоумному Фандорину, ибо вопрос был, как говорится, в самую точку.