Корона когтей

– Смерть ждет тебя. Публичная смерть, полная боли и унижения, – она одаривает меня дружелюбной улыбкой. – Ты попытаешься избежать ее, но тебе этого не удастся. Пойдем, Люсьен.

Вместе они направляются к маленькой двери, ведущей на крышу.

– Ты не победишь, – мой голос слабый, но достаточно громкий, чтобы заставить их замолчать. – Твое злое деяние разоблачено. Твое и Зигфрида. И если я умру, если мы с Ароном падем, на наше место встанут другие.

Она пожимает плечами.

– Тогда они тоже умрут. Видишь ли, Адерин, в этом разница между мной и тобой. Между мной и почти… ну, вообще-то, всеми. Вы все такие… озабоченные. Стремитесь угодить, стремитесь поступить правильно. Или, по крайней мере, выглядите так. И поэтому, когда вам нужно нанести удар, вы колеблетесь – даже Зигфрид. Увы, мой брат иногда слабее, чем мне хотелось бы. Но я точно знаю, чего хочу, и только это имеет значение. Королевство будет моим. Мне действительно все равно, скольких своих подданных мне придется убить по пути, – еще одна яркая улыбка. – Я всегда могу найти еще.

Она отворачивается, и они проходят через дверь – Люсьен не оглядывается, и я слышу, как в замке поворачивается ключ.

Их предосторожности излишни. Мои ноги, которые дрожали с тех пор, как Люсьен приставил к моему горлу нож, подкашиваются. Я не смогла бы последовать за ними, даже если бы захотела.



Где-то рядом раздается голос. Я моргаю, и меня охватывает ужас: я ничего не вижу…

Ракурс меняется. Я вспоминаю, где нахожусь, и понимаю, что морской туман накатил с воды, окружив башню маяка панцирем тумана, погрузив комнату в полную темноту.

Кто-то зовет меня по имени.

– Здесь… – в горле и во рту пересохло; я сглатываю, облизываю губы и делаю еще одну попытку. – Я здесь, наверху.

Из-под лестничного пролета появляется лампа, ее свет болезненно яркий. Слишком яркий, чтобы разглядеть, кто её держит.

– Адерин, вы ранены…

Верон. Он стоит на коленях рядом со мной, обнимает меня руками, а я рыдаю, вцепившись в его халат, плачу так сильно, что едва могу дышать. Он похлопывает меня по спине, бормоча что-то на селонийском, и позволяет мне плакать до тех пор, пока я не становлюсь слишком измученной, чтобы продолжать.

– Вы ранены?

Я отрицательно качаю головой.

– Что же тогда?

Я не хочу описывать агонию предательства Люсьена, пытаться сравнить боль от его слов, пронзающих мое сердце, с болью, причиненной ястребами, которые разорвали мне спину. Поэтому я обращаюсь к фактам.

– Люсьен был здесь. Он был с Таллис. Он… Это он привел их в Хит. И Мерл.

Верон тихо ругается.

– Если бы только мы прилетели раньше. Мы почти сразу же последовали за вами, но туман задержал нас. Слава Творцу, вы невредимы. Пойдемте.

– Подождите, вон там, в сундуке, лежит тело. Паж, которого прислал Ланселин…

Рука Верона крепче обнимает меня за плечи.

– Я скажу Пианету, но мы должны вытащить вас отсюда. – Он вешает керосиновую лампу на крючок перед ближайшим окном, чтобы свет рассеивался, и смотрит на меня. – Вы можете идти?

– Да. Да, конечно, – краем мантии я вытираю лицо и заправляю влажные волосы за уши.

– Лучше, – Верон слегка улыбается и хватает меня за плечи. Встав, он протягивает ко мне руки и поднимает меня на ноги. – Пойдемте. Давайте найдем остальных.

Верон ведет меня обратно к посадочной платформе Хэтчлендса, позволяя мне опереться на него. Зажжены два факела, свет расплывается красными пятнами в густом тумане; в этом свете мы видим двух людей Пианета, один из которых спешит позвать остальных, обыскивающих дом.

Я жду молча, прислушиваясь к приглушенному туманом шуму волн на пляже далеко внизу, смутно осознавая, что Верон тихо разговаривает с остальными, собравшимися на платформе.

– Ваше Величество…

Лорд Пианет стоит рядом со мной.

– Вы знаете?..

– Да. О Таллис, о лорде Руквуде и паже. Хэтчлендс, как вы, возможно, знаете, совершенно пуст, слуги и семья исчезли. Я предлагаю, учитывая час и то, как далеко мы все улетели, вернуться в Мерл и…

– Нет. Я хочу домой, – я понимаю, и под домом подразумеваю Цитадель. Люсьен осквернил единственное место, где, как я думала, я всегда буду в безопасности. Я не могу вернуться в Мерл. Не сейчас.

– Что ж… – лорд Пианет постукивает носком ботинка по каменным плитам. – Я должен посоветовать вам отказаться от полета, Ваше Величество. Вы устали, и лететь так далеко в таком состоянии… Но у меня есть маленький домик прямо через границу в Южном Ланкорфисе. Мы могли бы добраться туда без особого риска, отдохнуть несколько часов, а затем вернуться в Цитадель.

Покрытая шрамами кожа на спине болит от того, что я летела так далеко и так быстро, и я не в том состоянии, чтобы спорить.

– Хорошо, – я вновь вслушиваюсь в море, а Пианет предпринимает все меры, которые он считает необходимыми. Когда он говорит мне, что пора, я перевоплощаюсь и следую за ним в небо.




Я не помню ни полета, ни того, как добралась до дома Пианета. Я не помню ничего из того, что я делала в течение нескольких часов, которые мы провели там. Хотя предполагаю, что, должно быть, я спала после физического истощения или после чего страшнее. Тем не менее, несмотря на отдых, мой разум и чувства остаются мутными, и я мало что осознаю, пока не оказываюсь на посадочной платформе Серебряной Цитадели, щурясь на солнце, поднимающееся над фьордом.

Арон ждет меня. Как бы я ни была погружена в печаль, даже я могу сказать, что он в ярости. Он держит себя в руках, пока мы на людях, но как только мы добираемся до моих комнат, он приказывает служанкам покинуть мои покои. Летия стоит на своем, пока я не отпускаю ее; я слишком устала, чтобы пытаться избежать гнева Арона. Она колеблется, говорит, что будет ждать в соседней комнате, и закрывает за собой дверь.

Арон поворачивается ко мне.

– Клянусь Жар-птицей, Адерин, о чем ты думала? Неужели ты настолько утратила всякое чувство приличия, рассудка… риска, чтобы лететь в дом, где, как тебе известно, спрятан Люсьен? – он быстро расхаживает взад и вперед, движимый гневом. – Тебе известно, в какой измене он уже замешан. Ты же знаешь, что у него мало причин любить меня, каковы бы ни были его чувства к тебе. Достаточно того, что эта одержимость Люсьеном так затуманила твой разум, что ты бросилась к нему, не думая о последствиях. Но потом еще и отдаешься во власть Таллис… – он качает головой, ругается и пинает ногой стул, стоящий слишком близко. – Они могли убить тебя, Адерин. И что тогда станет с королевством, которое ты поклялась защищать?

Он напоминает мне Люсьена после того, как я рассказала ему, как связалась с Зигфридом. В горле образуется болезненный комок.

– Мне очень жаль.

Он со злостью смотрит на меня.

– Это был Люсьен, Арон. Я думала, он в опасности. Откуда мне было знать, что именно он поймает меня в ловушку? Что Люсьен… – я подношу пальцы к шее, ощущая на коже рубец, оставленный острием его клинка. – Но теперь я понимаю. Что он больше не любит меня. Я имею в виду, что он меня ненавидит, – я дрожу под тонкой мантией, которая все еще на мне, и опускаюсь на ближайший диван. – Тебе больше не нужно беспокоиться о моих чувствах к Люсьену.

Арон замедляет шаг, останавливается и садится рядом со мной.

– Мне жаль, что он причинил тебе боль, Адерин. Больше, чем ты думаешь, – он берет меня за руку. – Но, по крайней мере, теперь мы знаем, что Атратис будет первым полем битвы. Мы отправим подкрепление из других доминионов: бескрылые конгрегации, дворянские компании и корабли с других судостроительных заводов. Я снова открыл Эйрийскую крепость, ее ремонтируют и достраивают. Тебе нет нужды возвращаться в Мерл, – при упоминании о доме моего детства перед глазами все расплывается. Мысленно я снова в разрушенном зале. – Пожалуйста, обещай мне, что с этого момента ты останешься в Цитадели, пока все не закончится, – его голос мягче, нежнее. – Пожалуйста, Адерин, я не знаю, как еще защитить тебя.

Я хочу обещать то, о чем он просит. Оставаться там, где безопасно, позволять другим направлять наши силы, чтобы мне не приходилось думать или чувствовать больше, чем это необходимо. Но, несмотря на все, что произошло, я все еще королева Соланума. И я не могу прятаться в тени, пока пламя предательства Таллис и Зигфрида разгорается все ярче. Кроме того, я не забыла о своем плане улететь на север. Мы нуждаемся в союзниках больше, чем когда-либо, и если Покаянные действительно существуют, то я намерена найти их.

– Я не могу этого обещать, Арон. Есть кое-что, что я должна сделать…

Он выпрямляется. Отпускает мою руку.

– Вижу. Значит, ты твердо решила быть убитой?

– Нет, я…

– Мы еще поговорим об этом позже, – он крадется к двери. – Может быть, Летия сумеет тебя образумить.

Как только Арон уходит, входит Летия. Она берет со спинки дивана накидку, оборачивает ее вокруг моих плеч и протягивает мне носовой платок.

Я понимаю, что снова плачу.

– Мерл, Летия. Я не могу поверить, что они сделали с нашим домом. То, что Люсьен позволил им сделать.

– Бедная моя Адерин, – бормочет подруга. – Если бы сейчас здесь был Люсьен Руквуд… – она приближает губы к моему лбу, почти что целуя. – Я попрошу служанок приготовить тебе ванну. Потом еда и постель. И может быть, завтра станет лучше.



Завтра лучше не становится. Ни на следующий день, ни через два дня. Я выполняю все формальности, посещая встречи с лордом Пианетом и другими своими советниками, как и обычно, но моя решимость сделать что-то значимое, чтобы противостоять угрозе Таллис и Зигфрида, тает. Мои планы найти Покаянных не движутся с места. Вместо этого я накапливаю свое горе, заставляя себя вспоминать о Люсьене, вспоминать каждую минуту с ним, снова и снова переживать тот момент, когда он спросил Таллис, должен ли убить меня. И этот Люсьен, созданный из моих воспоминаний: я разговариваю с ним. Обрушиваю на него ярость. Прижимаю его к себе, как будто я могу каким-то образом выковать другую реальность из чего-то столь же нематериального, как туман.

На четвертое утро после моего возвращения Фрис, как обычно, приносит мне завтрак, и я замечаю, что ее глаза покраснели и опухли, и понимаю, что она плакала.

– Фрис? В чем дело?

– Ни в чем, миледи, – краткость ее ответа удивляет меня. Она отворачивается и начинает прибираться в спальне, раздвигая шторы с такой силой, что один из крючков срывается с тяжелой ткани.

– Пожалуйста. Скажи мне, что случилось.

Она глубоко вздыхает, достает из кармана носовой платок и вертит его в руках.

– Я только вчера узнала, Ваше Величество. Мой брат Краэль был ранен во время нападения на Мерл. Он умер.

Мой желудок сжимается; я отодвигаю тарелку с едой в сторону.

– О, Фрис. Мне очень жаль. Я могу что-нибудь сделать? Не хочешь ненадолго вернуться в Атратис?

– Нет, благодарю вас, миледи. Сейчас Краэлю уже ничем не помочь, – она вытирает глаза платком, шмыгая носом. – И мой долг быть здесь. Вам еще что-нибудь нужно?

Я чувствую, как румянец ползет по моей шее. Может быть, Фрис винит меня в нападении на Мерл, а может, и нет. Она смотрит на меня и, кажется, знает правду: с тех пор, как я вернулась в Цитадель, я только и делала, что думала о Люсьене. О его предательстве. О том, как сильно я все еще скучаю по нему. Мне и в голову не приходило, что могут быть и другие, скорбящие так же сильно, как я.

Мне стыдно за себя.

– Положи мне, пожалуйста, одежду, Фрис. И отправь одну из горничных за Одеттой.

Траур по Люсьену ничего не даст. Я не буду продолжать оплакивать его, пока мой народ страдает.

Он не стоит моих слез.