Королевская отравительница

Король протянул руку в черной перчатке. Кожа казалась мягкой и теплой, жест был таким манящим.

Оуэн стряхнул руку королевы и направился к королю. Ему казалось, что от протянутой руки исходили воды самого Потока. Он знал, знал наверняка, что будет в безопасности, если возьмется за руку короля. Вокруг слышались какие-то слова. Некоторые звучали резко, но не могли победить чувства, переполнявшие Оуэна.

Он уверенно подошел к королю, который больше не выглядел страшным. Он выглядел усталым и страдающим, но у него была добрая, благородная улыбка.

– Моя племянница так беспокоится о тебе, – ласково сказал король. – Может, устроим ей маленький сюрприз? Она так испугалась, когда решила, что ты в беде, Оуэн. Пойдем обратно во дворец, поищем ее?

Оуэн нетерпеливо улыбнулся и кивнул. Да, ему бы это понравилось. Он бы очень этого хотел.

– Ты покажешь ей, как покинул замок, Оуэн? Мы все так удивились, что у тебя хватило ума найти выход. Но я с самого начала знал, что ты умный парень.

Оуэн снова кивнул. Он стремился рассказать о тайной двери принцессе Элизе. Возможно, теперь это будет их общим секретом. Когда он наконец взял руку короля, на сердце у него стало легко. С этим прикосновением он словно оказался в лодке, плывущей в спокойной воде. Впервые с тех пор, как покинул Таттон-Холл, он чувствовал себя в безопасности. Вместе Оуэн и король отошли от королевы и журчащего фонтана. У мальчика кружилась голова от счастья, когда он цеплялся за руку короля, чувствуя сильную хватку, тепло кожи.

Оуэн повернулся к королеве. Она плакала. Почему? Он махнул ей, кивая, чтобы дать понять, что все хорошо. Затем посмотрел на черно-белые плитки на полу. Он наступил на белую. Король наступил на черную. Оуэн подумал, что похоже на игру, и это заставило его хихикнуть.

– Что тебя забавляет, Оуэн? – любезно спросил король. Его голос внушал доверие.

– Квадраты, – сказал мальчик, указывая свободной рукой. – Белые и черные. Как доска для вазира.

Ему не пришло в голову, что он впервые обратился к королю. Теперь ему было так легко с ним, казалось, что они всегда были лучшими друзьями.

– Ты играешь в вазир? – удивленно спросил король.

– Отец учил меня.

– Я тоже играю в вазир, – сказал король на ходу. – Игра пришла к нам из восточных королевств. Ты знаешь это?

Они подошли к огромным дверям святилища.

– Она из Чандигарла.

– Я знал, что ты умный парень. Хочешь доску для вазира, Оуэн? Я могу приказать вырезать для тебя.

Оуэн смотрел на задумчивое лицо короля в восторге.

– Правда? – выдохнул он. – У меня никогда не было собственной доски!

– Тогда она у тебя будет, – пообещал король. – Если ты останешься в замке. Ты должен остаться в замке, Оуэн.

Мальчик кивнул. Это стоит того, если он получит собственную доску для игры в вазир.

Они вышли из святилища и пошли к внешним воротам. Оуэн увидел бассейн и подумал, где этот толстяк, Манчини? Ему бы хотелось, чтобы тот поделился с ним маффином, и хотелось посмотреть, как он снова кидает крошки голубям.

Вспышка страха толкнулась в его сердце. Хотя они были под жаркими лучами солнца, он чувствовал… холод. Он снова сжал руку короля, но кожа перчатки уже не была такой мягкой. Казалось, король стискивал его руку. Это было почти неудобно. Пока они шли, хромота короля становилась все более заметной. Оуэн услышал подавленный вздох боли и поднял голову, чтобы увидеть, как король смотрит на ворота. Его зубы стиснулись, как будто он очень старался сильно сосредоточиться.

Ропот фонтанов начал отступать. Оуэну казалось, что он был пойман, балуясь в воде, и потому его ждут неприятности. Чувство вины заполонило. Что-то было неправильно.

Они подошли к воротам, и обитатели убежища расступились, позволив им пройти. Оуэн посмотрел на высокую каменную арку, затем оглянулся на святилище. Рэтклифф шел позади них, хмуро глядя на него со злобной яростью. Это вызывало еще большее беспокойство.

Секстон стоял у ворот.

– Вы уходите по собственному желанию? – строго спросил он Оуэна.

Мальчик кивнул, испуганный его суровым взглядом. Но дурные чувства отступили, когда король снова сжал его руку. Ничего не изменилось. Король заставил его чувствовать себя в безопасности, а еще он хотел, чтобы ему вырезали доску для вазира и увидеть принцессу Элизу. Что еще взаправду имело значение? Он подобрался ближе к королю.

– Вы слышали мальчика, – сказал король с подавленным стоном.

Теперь сердце Оуэна билось быстрее. Они вместе вышли из ворот, все еще взявшись за руки. Что-то заставило Оуэна оглянуться еще раз, и на сей раз он увидел толстяка, стоящего рядом с Рэтклиффом и принимающего деньги из его рук. Может, Раэтклифф платил Манчини за то, чтоб тот принес ему маффины? Странно как-то.

– Рэтклифф! – рявкнул король.

Теперь они были за воротами и направлялись к замку. Стук сердца отдавался громом в груди Оуэна. Почему он покидает святилище? И зачем он вообще туда приходил? Была причина, и это казалось важным, но он просто не мог вспомнить.

– Отведи его обратно во дворец, – сказал король, переводя дыхание. – Мне нужно отдохнуть. Я истощен. У парня сильная воля, мощная, как корни деревьев.

– Я завидую вашему дару, милорд, – сказал Рэтклифф, присоединившись к ним. Он схватил свободную руку Оуэна, крепко сжав ее, до боли.

Затем король отпустил Оуэна, и туман развеялся. Оуэн все вспомнил, как лунатик, пробудившийся на полпути. В нем боролись смятение и ужас.

– Не надо льстить, Рэтклифф, – усмехнулся король. – Я не выношу лести. И знаю, кто я. И ты тоже. Держи мальчика под присмотром, или я обещаю, что появится новый глава шпионов, а тебя отправят на север, чистить Хорвату сапоги. Я ожидал от тебя большего, Дикон. Если я не могу доверять тебе в мелочах… – Он позволил угрозе оборваться, а затем сделал в их сторону пренебрежительный жест.

Рэтклифф снова покраснел, его челюсть сжалась от злости.

– Пошел! – прорычал он, дергая руку Оуэна так сильно, что казалось, вырвет ее из плеча.


Оуэн был почти в слезах, наблюдая, как святилище Владычицы исчезает вдали. Он с отвращением осознал, что сделал все сам, несмотря ни на что, повелся на какой-то трюк. Он не был способен противостоять королю. Но почему? Затем он вспомнил предупреждение королевы, и оно поразило его.

Это голос короля. И было что-то в его прикосновении. Они лишали способности сопротивляться.

Пока они были на полпути через мост, Оуэн пытался освободиться от хватки Рэтклиффа, вырываясь и вертясь, чтобы убежать обратно в святилище.

Сильный подзатыльник положил конец его попыткам.

– Думай, парень! – прорычал Рэтклифф ему на ухо. – Подумай о своей семье. – Он вздернул Оуэна, так чтобы они оказались лицом к лицу, а затем снова опустил его. Мастер-шпион говорил тихо, но его голос был полон яда. – Снова пойдешь против меня, и они за это поплатятся! Убежишь еще раз, и я брошу твою мать и сестер в темницу, помирать с голоду, а отца и братьев утоплю в реке! Я не буду преследовать тебя или снова охотиться за тобой, парень! Но ты подчинишься мне, или кровь твоей семьи прольется на твою жалкую головенку и превратит эту белую прядь в красную! Опозорь меня снова, и ты об этом пожалеешь. Ты понял?

Оуэн дрожал от потрясения и испуга.

– Скажи это вслух! – рявкнул Рэтклифф.

Губы Оуэна не двигались.

– Скажи это, – угрожающе повторил Рэтклифф, выкручивая его руку, пока Оуэн не закричал.

– Да! – завопил он и упал на землю, корчась от боли.



Существует поговорка, старая как время, но она абсолютно верна: ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Из-за мальчишки Кискаддона меня переместили во дворец, чтобы присматривать за этим чертенком. Я провел несколько лет во дворце и ненавидел его. Эта миссия, по всей вероятности, будет очень короткой. Мальчик либо погибнет, либо его родители натворят нечто настолько безрассудное, что решит его судьбу. Я не склонен к сантиментам по этому поводу и только надеюсь, что это произойдет быстро, чтоб я мог перейти к более интересному заданию. Единственный проблеск в тучах – говорят, парень любит играть на кухне. Я слышал, что Лиона разбирается в специях и готовит гуся, как никто!

Доминик Манчини, шпион при дворцовой кухне





Глава десятая

Анкаретта





В дни, последовавшие за побегом Оуэна, казалось, солнце перестало светить. Раньше с мальчиком были ласковы и всячески с ним нянчились. Теперь его избегали и бранили. Мону Стирлинг заменили суровой пожилой женщиной по имени Джуэл, которая запрещала ему исследовать окрестности, слишком страдала подагрой, чтобы подниматься по ступеням башни или ходить с ним по коридорам более одного раза в день, и держала его на коротком поводке, преимущественно на кухне. Да и эту тихую гавань испортило новое явление.

Оуэн с удивлением обнаружил, что Манчини поселился во дворце. Лиона тихо пояснила, что этот человек был шпионом короля, принадлежал к Разведывательной службе, и его поселили во дворце, чтобы следить за Оуэном. Итак, Лиона и Дрю скрывали свою нежность, боясь, что король вычислит их роль в побеге Оуэна.

Манчини очень мало говорил с Оуэном, но дал понять, с ухмылками и подмигиваниями, которые казались почти угрожающими, что если мальчик осмелится плохо себя вести, то даст повод сообщить об этом Рэтклиффу. Изредка он внезапно топал сапогом, как делал перед голубями, просто чтобы заставить Оуэна вздрогнуть. Он хихикал про себя, пока Оуэн складывал свои плитки, и насмешливо фыркал, когда они рушились. И беззастенчиво требовал на кухне еды в течение дня. Оуэн мог сказать, что Лиона огорчена тем, что ей приходится так часто кормить столь крупного человека, но она ничего не могла поделать.

Оуэн попытался найти принцессу Элизу, но безуспешно. И она не пыталась связаться с ним. Как будто все хорошее и доброе было изгнано из дворца после побега Оуэна. Его несчастное сердце страдало, а дворец казался темницей. После нескольких нагоняев от Джуэл он ушел в себя, его аппетит уменьшился, и он стал шарахаться от каждой тени.

Нападки на Оуэна во время королевского завтрака становились все более изощренными. Враждебность короля больше не знала пощады. На третий день после неудачного побега король выглядел почти радостным, когда вошел в большой зал и двинулся к Оуэну.

– Как? Мастер Оуэн, ты все еще здесь? – насмешливо сказал он. Сжал рукоять кинжала в кулаке и вытащил из ножен, прежде чем отправить обратно, – жест, который Оуэн всегда находил ужасающим. – Прошло несколько дней с тех пор, как все мои слуги тебя отчаянно искали. Не можешь себе представить, как это раздражает в такой большой крепости. Вдобавок с тех пор мои кухонные расходы возросли. Ты мне обязан.

Оуэн отшатнулся, слишком напуганный, чтобы что-то сказать. Дансдворт захихикал в кулак, чего не следовало делать, потому что король с удовольствием перенес внимание на него.

– Заткнись, Дансдворт, – отрезал он. – Если бы мне понадобился твой комментарий, я бы его из тебя выбил.

– Я… я… это был только кашель! – захныкал Дансдворт.

– Тогда держи при себе кашель, сопли и вонь, парень. Если в этом зале и есть кто-то, чьего побега я бы пожелал, так это ты.

Подросток покраснел от гнева и унижения, и Оуэн не мог скрыть мстительной улыбки. К сожалению, Дансдворт обернулся именно в этот момент, чтобы взглянуть на него. Выражение его лица обещало такую кару, что улыбка исчезла в мгновение ока.

Король поспешно съел завтрак, выбирая еду с тех подносов, где ее уже пробовали другие. Оуэн тайком изучал лицо короля, когда он оскорблял гостей и заставлял их вертеться как ужи на сковородке. Казалось, он был так доволен их унижением, что это насыщало его больше, чем все кушанья Лионы.

После завтрака Оуэн начал пробираться на кухню, но сильная рука схватила его за шкирку. Воздух исчез из его легких, и на него обрушился мощный удар.

– Смеяться надо мной? Кто ты такой, чтобы смеяться над кем-то? – Голос Дансдворта был низким и грубым.

Удар в живот заставил Оуэна задохнуться, и он не мог дышать. Рука все еще душила его.

– Тебе конец, Киска, – издевался Дансдворт. – Если ты когда-нибудь снова посмеешься надо мной, я утоплю тебя в бочке вина. Я окажу королю услугу. Ты слышишь меня, мелкий? Я сброшу тебя в бочку с вином и забью крышку. Никогда не смейся надо мной!

Нанеся еще один удар в живот, он швырнул Оуэна на пол. Мальчик разрыдался.

Дансдворт пнул Оуэна по руке острым носком башмака, и Оуэн знал, что синяк ему обеспечен. Он держался за живот, заливая пол слезами, пока Дансдворт уходил прочь. Несколько мгновений Оуэн успокаивал себя, придумывая способы мести. Но вскоре жар его гнева остыл, и он встал на колени в коридоре, трясясь и дрожа, мимо проходили слуги, и никто не остановился спросить, что с ним случилось.