Королева Бедлама

После стрижки и бритья Мэтью отправился в ванную комнату, где жена Рейно, Ларисса, набрала ему полную деревянную кадку горячей воды и оставила его отмокать и предаваться размышлениям в одиночестве. Мэтью сидел в кадке, покуда кожа его не покрылась морщинками. Заведение Рейно он покинул чистым, гладко выбритым и блестящим, как новенький дуит, однако платье его по-прежнему требовало стирки.

Визит к вдове Шервин избавил его и от этой проблемы. Когда он уже собирался уходить, прачка спросила:

— Правильно ли я понимаю, что остальные твои вещи остались под завалом и превратились в лохмотья?

— Да, мадам. Возможно, я еще сумею добыть что-то из-под обломков, но на данный момент с одеждой дела у меня обстоят туго.

Она кивнула:

— Что ж, тут я тебе помогу. Если не побрезгуешь носить вещи покойника, конечно.

— Простите?

— Джулиус Годвин был моим клиентом, — пояснила прачка. — У меня остались шесть его сорочек, четыре пары бриджей и два сюртука. Он их принес на стирку за пару дней до того, как его убили. Они уже выстираны — бери и носи. Я думала пожертвовать их сиротскому приюту, но потом и Осли помер. — Она обшарила его внимательным взглядом. — Годвин пониже тебя ростом был, зато такой же стройный. Ну, примерять будешь? Сюртуки отменного качества, ей-богу!

Вот как Мэтью очутился в подсобке прачечной и получил возможность оценить одежные вкусы убитого врача. Один сюртук был темно-синий, к нему шел такой же темно-синий жилет с серебряными пуговицами. Второй — светло-серый в тонкую черную полоску, с черным жилетом. Мэтью отметил потрепанные манжеты сорочек, что в какой-то степени подтверждало слова миссис Деверик о состоянии ума их бывшего хозяина. Сорочки и сюртуки оказались тесноваты в плечах, но лишь самую малость — носить вполне можно. Бриджи тоже сели сносно, пускай и не идеально. Мэтью счел уместным вспомнить старинную народную мудрость про рака, который на безрыбье тоже рыба, поблагодарил прачку и спросил, не подержит ли она его новый гардероб у себя до обеда.

— А чего держать, сам полежит. Авось не удерет, — ответила вдова Шервин, когда в прачечную вошел следующий клиент. — Передавай от меня привет Дюку, хорошо?

В половине первого Мэтью сидел за столиком в «Галопе», ел ячменную похлебку и запивал ее яблочным сидром. Несколько завсегдатаев выразили ему свои соболезнования по поводу обвала гончарной мастерской, однако Мэтью уже пришел в себя после случившегося и принимал их добрые слова с улыбкой. В данный момент его разум целиком и полностью занимала Королева Бедлама, и он намеревался в ближайшее время ехать в Филадельфию, дабы наведаться к Икабоду Примму и разузнать о ней побольше. Вероятно, адвокат сперва придет в ярость и пригрозит, что заберет подопечную из Уэстервикской лечебницы, но его угрозы можно не принимать всерьез. Вряд ли он найдет в стране иное заведение подобного рода с такими же гуманными порядками. Да, доля риска определенно есть — придется действовать вопреки воле врачей, — однако, если клиентам (и ему) нужны результаты, контора Примма должна стать первой остановкой на его пути.

— Мэтью?

Что он будет делать, если Примм станет все отрицать, заявит, будто слыхом не слыхивал ни о какой пациентке сумасшедшего дома? Филадельфия — большой город. Как можно в такой толпе установить личность одного-единственного человека? Ему необходимо что-то помимо словесного описания Королевы, иначе, как сказал Грейтхаус, домой он вернется древним стариком с бородой до…

— Мэтью!

Он заморгал, отвлекся от своих мыслей и поднял глаза.

— Я надеялся тебя здесь встретить, — сказал Джон Файв. — Можно сесть?

— Да-да, конечно присаживайся.

Джон сел напротив. Лицо у него было красное, на лбу еще блестели капли трудового пота.

— У меня всего несколько минут, потом обратно в кузницу побегу.

— Как дела? Хочешь чего-нибудь? — Мэтью поднял руку, чтобы подать сигнал Садбери. — Бокал вина?

— Нет, ничего. — Джон оглянулся на трактирщика и помотал головой, после чего обратил на Мэтью взгляд, который нельзя было назвать иначе как угрюмым.

— Что стряслось? — спросил Мэтью, почуяв неладное.

— Констанция. Вчера ночью она сама проследила за его преподобием.

— Проследила?.. — Мэтью боялся спросить, куда они ходили. — Рассказывай.

— Дело было около десяти вечера, когда на улицах давно никого не должно быть. Ее отец украдкой вышел из дома — Констанция случайно услыхала скрип половицы у двери и сразу все поняла. После происшедшего тогда… в церкви… она прямо сама не своя от волнения. Говорю тебе, Мэтью, она разваливается на части, как он!

— Я понимаю. Успокойся, пожалуйста. Итак, Констанция пошла за отцом, что дальше?

— Дважды его преподобию удалось избежать встречи с констеблем, а один раз она сама чуть не налетела на фонарь, но не сдалась, святая душа, пошла дальше и… Мэтью, я только хотел спросить: куда его преподобие ходил в ту ночь, когда ты за ним следил?

Мэтью неловко поерзал на стуле. Взял со стола кружку, хотел глотнуть сидра, но не глотнул.

Джон Файв наклонился к нему и прошептал:

— Констанция сказала, что ее отец ходил на Петтикот-лейн. Я ушам своим не поверил, но врать ей незачем. Преподобный встал напротив дома Полли Блоссом — зайти не зашел, слава богу, просто стоял там и ждал чего-то. А минут через пять на улицу вышел какой-то человек и заговорил с ним.

— Человек? Кто?

— Констанция не знает. Он говорил минуту-другую, тронул на прощанье плечо ее отца и вернулся в дом. Внутри горел свет. Его преподобие стоял в сторонке, где его никто не видел, но в дом заходили люди. Получается, бордель работает по ночам, несмотря на губернаторский указ.

— Говорят, от взяток констебли моментально слепнут, — заметил Мэтью. Он ничуть не сомневался, что Полли Блоссом приплачивает даже Байнсу и Лиллехорну. И поскольку Масочник перестал убивать, указ неизбежно теряет свою силу. — Так, ладно. Его преподобие еще куда-нибудь ходил?

— Нет. Констанция убедилась, что он направился в сторону дома, а сама побежала другим путем, чтобы его опередить. Говорит, едва успела войти в дом, как он уже пришел.

— И что было дальше?

— Ничего. Констанция легла в кровать. Отец приоткрыл ее дверь, а она притворилась спящей. Ясное дело, в ту ночь она уж больше не спала и, едва рассвело, прибежала ко мне в кузницу.

— С его преподобием не говорила?


— Нет. За завтраком ее подмывало все рассказать, но у него был такой подавленный и угрюмый вид… В общем, она не решилась. Я велел ей помалкивать, пока с тобой не поговорю.

Мэтью сделал наконец большой глоток сидра.

— Что это все значит, а? — умоляюще вопросил Джон. — Констанция так убивается из-за отца… а он, похоже, впутался в какое-то темное дело, но рано или поздно все выйдет на свет. И что с ним тогда будет? — Он закрыл глаза и прижал ко лбу ладонь. — Что будет с Констанцией?..

Мэтью, не глядя, принялся доедать свою ячменную похлебку. Стоило только Джону упомянуть второго человека, ему все стало ясно.

— Гляжу, ты спокойно воспринял мою историю. Но для Констанции это трагедия. И для его преподобия тоже. Во что он ввязался?

Мэтью съел еще ложку похлебки и отставил миску:

— Теперь я сам займусь этим делом.

— Займешься? И как же?

— Не важно. Возвращайся в кузницу. Когда увидишь Констанцию, скажи, чтоб пока что ничего не говорила отцу. Все понял?

— Нет.

— Слушай внимательно, — проговорил Мэтью тоном как можно более убедительным и не терпящим возражений. — Его преподобие не должен знать о том, что Констанция за ним следила. Нельзя рассказывать ему об этом, пока… — Он умолк.

— Пока что, Мэтью?

— Пока я не собрал все кусочки головоломки. Я непременно их соберу, вот увидишь. И обещай, что вы оба ни слова не скажете отцу Констанции. Это очень важно.

Джон помедлил, на его лице отразились душевные метания, однако потом он опустил глаза и обеими руками схватился за края стола, будто его шатало.

— Я тебе доверяю, — тихо молвил он. — Да, мне частенько кажется, что ты повредился умом. Но я тебе доверяю. Хорошо. Мы ничего не скажем преподобному.

— Возвращайся на работу. И вот еще что: вели Констанции сегодня вечером остаться дома, даже если его преподобие опять уйдет.

Джон Файв кивнул и встал из-за стола. По безысходной боли в глазах и сутулости широких плеч Мэтью понял, как его друг любит Констанцию Уэйд и как горит желанием ей помочь, предпринять хоть что-то, однако в данном случае его могучие кузнецкие руки бессильны.

— Спасибо, — выдавил Джон и неверной поступью вышел за улицу.

Мэтью проводил его взглядом и доел похлебку, затем попросил еще кружку сидра. В дальнем углу два завсегдатая «Галопа» играли в шахматы, и он решил немного понаблюдать за игрой и дать пару советов игрокам, если понадобится.

Пожалуй, настала пора познакомиться с таинственной Грейс Хестер, подумал он.

Когда он вернулся к Григсби с мешком одежды, доставшейся ему от покойного Годвина, Мармадьюк сказал, что засов смогут изготовить только к завтрашнему утру, и отметил, как замечательно Мэтью выглядит после бритья и стрижки. Тот принял это за приглашение зайти и побеседовать с Берил, однако делать этого не стал, а лишь сообщил старому лису, что по должном размышлении готов принять его условия.

— Прекрасно! Ах, как я рад! — завопил Григсби, улыбаясь до ушей. — Ты не пожалеешь!

— Не хотелось бы пожалеть. Как думаете, можно поставить в погреб кровать поприличнее? Небольшую, разумеется, но хоть не голые доски с оленьей шкурой. Еще мне нужно зеркало и стул. Если обычный стол разместить негде, то сгодится какой-нибудь маленький переносной. Также необходим бритвенный прибор. И нельзя ли положить на пол коврик, чтобы хоть пыль прибить?

— Все это вполне можно устроить! Получится не погреб, а дворец!

— Мне тут дали кое-какие… хм… новые вещи. Их надо где-то хранить.

— Приколотим несколько крючков. Еще пожелания будут?

— Хотелось бы убрать оттуда весь хлам, — сказал Мэтью. — Можно узнать, почему среди предметов нынешней меблировки имеется мишень для стрельбы из лука и ржавая шпага?

— Ах да. Просто удивительно, чем только люди ни расплачиваются за мои услуги! Шпага принадлежала одному служаке, который хотел напечатать для возлюбленной сборник стихов. В итоге они поженились и переехали в Хантингтон, если не ошибаюсь. Мишень, кстати, появилась совсем недавно. Ее преподнесли мне хозяева клуба лучников «Зеленые стрелы» за публикацию их объявления в первой «Уховертке». Когда та еще была «Клопом».

— Советую все же брать плату за труд деньгами, — сказал Мэтью. — В любом случае, если ведра и ящики убрать, дворец станет попросторнее.

Предоставив печатнику список этих требований, Мэтью вернулся в подсобку, зажег фонарь и вытащил из мишени для стрельбы блокнот Осли. Затем он сел на койку и в ровном желтом свете принялся внимательно изучать записи. Страницу за страницей, начиная с первой.

Очень скоро он сообразил, что данный блокнот был начат в первых числах мая — согласно заметкам о погоде и особо крупном проигрыше от пятого мая в размере двух крон и четырех шиллингов. Седьмого мая Осли, наоборот, выиграл три шиллинга, а восьмого опять проиграл одну крону. Поровну, как же! Судя по яростным каракулям и винным пятнам на первых страницах блокнота, посвященных азартным играм, над Осли постоянно висела угроза полного разорения. Где же он брал деньги, чтобы вновь и вновь садиться за игорный стол? Суммы слишком велики, из городской казны столько не украдешь…

Мэтью обратил внимание, что Осли поделил блокнот на разделы. В один раздел он заносил свои поражения за игорным столом, в другом — писал о приемах пищи, опорожнении кишечника и так далее. А затем следовал загадочный перечень имен и чисел — сразу после странички, посвященной пожертвованиям от церквей, клубов вроде «Молодых ньюйоркцев», «Баловней» и прочих благотворителей.

Быть может, эти деньги Осли как раз и прикарманивал? Выплачивал из них долги? Ибо в разделе игорных долгов значились суммы, возвращенные товарищам по столу, и те же суммы были вычтены из пожертвований. Судя по записям, Осли выплачивал долги своевременно, иначе его просто перестали бы пускать за стол.

А все-таки что это за имена и числа? Как в них разобраться?

Допустим, это имена сирот, хорошо. Что означают даты? Пометки «откз» и «Капелл»? Мэтью вновь проштудировал числа, пытаясь найти какую-нибудь закономерность или последовательность… Возможно, это шифр? Условные обозначения? Загадка. Тайна, ключ к которой хранился в голове Осли и был погребен вместе с оной головой.

Мэтью вернул блокнот в тайник, прикрыл мишень рогожей и к шести часам постучал в дом Григсби, где отужинал рисом и курятиной в компании печатника и его внучки. Потом они с Григсби играли в шашки, а Берри писала невообразимыми красками очередной пейзаж. Когда стало поздно, Мэтью попрощался с хозяевами и удалился в свое скромное обиталище.

Там он взглянул на часы и задумался, как положено одеться джентльмену, собирающемуся в бордель? Сам он никогда прежде не бывал в таких заведениях. В девять часов вечера он надел белую сорочку, темно-синий сюртук и жилет в цвет, повязал на шею галстух и положил в карман несколько шиллингов, поскольку ничего не знал о стоимости такого рода услуг. Взять с собой фонарь? Нет, пожалуй, не стоит. Решив, что едва ли он сумеет должным образом подготовиться к предстоящему визиту, он вышел из молочного погреба, запер за собой дверь и двинулся в сторону Петтикот-лейн, поглядывая по сторонам, чтобы не напороться на констебля.

Прекрасно сознавая, что нарушает указ, он крадучись шел по улицам города. Конечно, его в любой момент мог подстеречь убийца, но едва ли он причинит ему вред. Блокнот был дан Мэтью неспроста: это ключ. Масочник хотел, чтобы он увидел загадочную страницу и разобрался в именах, — стало быть, убивать его он не станет. В некотором смысле Мэтью сейчас действует по указке преступника.