Королева Бедлама

Грейтхаус спешился и привязал коня. Когда Мэтью последовал его примеру, дверь каменного дома отворилась, и оттуда вышел человек в сером сюртуке. Он обернулся, что-то сделал с дверью — запер ее на засов, догадался Мэтью, — и вдруг испуганно вздрогнул, увидев во дворе гостей. Потом он поднял руку в знак приветствия и стремительно зашагал к ним.

— Здравствуйте! — воскликнул Грейтхаус. — Вы доктор Рамсенделл?

Человек подошел прямо к ним. На расстоянии вытянутой руки от Мэтью он резко остановился, криво усмехнулся и сдавленно произнес:

— Я Джейкоб. Вы приехали забрать меня домой?

Мэтью показалось, что человек этот молод, лет на пять-шесть его старше, однако невзгоды и печали избороздили его лицо глубокими морщинами. Правый висок его был вдавлен внутрь. От правой щеки по впадине, на которой даже волосы не росли, тянулся старый шрам. Блестящие, будто остекленевшие глаза смотрели безумно, и было что-то неприятное и одновременно жалостное в застывшей на его губах улыбке.

— Я Джейкоб, — повторил он ровно с тем же выражением. — Вы приехали забрать меня домой?

— Нет, — твердо, но осторожно ответил Грейтхаус. — Мы приехали к доктору Рамсенделлу.

Улыбка Джейкоба не померкла. Внезапно он поднял руку и дотронулся до шрама на лбу Мэтью — тот даже не успел увернуться.

— Вы тоже сумасшедший, как я?

— Джейкоб! Оставь людей в покое, пожалуйста.

Из первого здания вышли двое в темных бриджах и белых сорочках. Джейкоб тотчас попятился, не сводя глаз с Мэтью. Человек, произнесший эти слова, был высок и подтянут, с копной рыжевато-каштановых волос и аккуратной бородкой. Поверх сорочки он носил светло-коричневый жилет.

— Я услышал свое имя, — продолжал человек с бородкой. — Чем могу быть полезен, господа?

— Этот вроде безумец. — Джейкоб показал пальцем на Мэтью. — Ему тоже голову проломили.

Грейтхаус, недолго думая — лишь покосившись на Джейкоба и удостоверившись, что тот не подходит ближе, — заговорил:

— Меня зовут Хадсон Грейтхаус, а это Мэтью Корбетт. Мы представители бюро «Герральд», приехали из Нью-Йорка…

— О, замечательно! — обрадовался бородач. Он поглядел на своего спутника — тот был ниже ростом, покрепче сложен и седовлас, а на кончике его крючковатого носа сидели очки. — Я же говорил, что они приедут! Что ты так боязлив, маловерный?

— В самом деле, я был не прав, — ответил второй джентльмен и обратился к визитерам: — Вы быстро приехали — я, право, приятно удивлен, господа.

— Я сегодня как раз побывал в Нью-Йорке, — вставил Джейкоб. — На птице слетал.

— Ох, простите, где мои манеры? — Бородач протянул руку сперва Грейтхаусу, а затем Мэтью. — Я доктор Рамсенделл, а это доктор Кертис Хальцен. Спасибо, что приехали, господа. Даже и не знаю, как вас благодарить! Дорога была дальняя… Можно пригласить вас в мой кабинет и угостить чаем?

Грейтхаус показал ему конверт:

— Сперва хотелось бы подробностей.

— Ах да. Письмо. Я вчера оставил его в гостинице «Док-хаус». Пройдемте в мой кабинет, там и поговорим.

Рамсенделл повел их к двери. Мэтью прямо спиной чувствовал, что Джейкоб идет за ними по пятам.

— Ну да, летал на птице, — беседовал тот сам с собой. — Птица была толстая, блестящая, и пассажиры сидели у нее в животе.

— Джейкоб? — Рамсенделл остановился у двери и ласково заговорил с душевнобольным, как говорят с расшалившимся ребенком: — Мы с доктором Хальценом должны обсудить с этими джентльменами одно очень важное дело. А ты, пожалуйста, закончи свои дела.

— Мне кошмары снились, — сказал Джейкоб.

— Да, знаю. Ну, ступай. Чем быстрее закончишь, тем быстрее получишь ужин.

— Вы будете говорить о Королеве.

— Верно. Ступай. Чистое белье само себя не сложит.

Джейкоб поразмыслил над этими словами пару мгновений, после чего кивнул, хмыкнул и пошел прочь — мимо каменного дома в сторону дорожки, ведущей к надворным постройкам.

— Три года назад он работал бригадиром на лесопилке у реки, — тихо пояснил Рамсенделл, пока Мэтью и Грейтхаус провожали Джейкоба взглядом. — У него была жена и двое детей. Одна оплошность, причем допустил ее не он, — и травма головы вернула его в детство. Он делает успехи и уже может выполнять простые поручения, но там, снаружи, полноценной жизни у него никогда не будет.

«Снаружи». Рамсенделл произнес это так, будто бояться следовало не сумасшедшего дома, а жизни за его стенами.

— Прошу вас, проходите. — Рамсенделл придержал для них дверь.

Сначала они оказались в комнате, очень похожей на самую обычную адвокатскую контору: два письменных стола, большой стол для переговоров с шестью стульями, картотечный шкаф, забитые книгами полки, а на дощатом полу — простой темно-зеленый тканый коврик. Дверь в следующую комнату была открыта, и там Мэтью увидел что-то вроде медицинской кушетки и шкафчика, в котором, по всей видимости, хранились лекарства и инструменты. Кто-то мелькнул в дверном проеме: одетая в серое женщина с длинными черными волосами протирала стеклянные сосуды синей тряпкой. Почувствовав на себе взгляды, она обернулась и посмотрела на Мэтью потухшими, глубоко запавшими глазами, а затем вернулась к работе, словно во всем мире не было ничего важнее и нужнее этого дела.

— Присаживайтесь. — Рамсенделл подождал, пока все займут места за столом. — Изволите чаю?

— Мне бы чего покрепче, если можно, — сказал Грейтхаус.

— О, прошу прощения, мы не держим спиртного. Хотя есть немного яблочного сидра, если вам угодно.


— Подойдет, — кивнул Грейтхаус, хотя Мэтью знал, что сейчас он мечтает о кружечке крепкого черного эля.

— Мне тоже сидру, пожалуйста, — сказал Мэтью.

— Мэрайя! — окликнул Рамсенделл ту самую черноволосую женщину.

Она тут же прекратила натирать сосуды и вышла из комнаты. У нее был дряблый рот, а левый глаз без конца подергивался.

— Сходи, пожалуйста, на кухню и налей нашим гостям две кружки яблочного сидра, будь так добра, — сказал ей Рамсенделл. — Кружки возьми оловянные. Вы что-нибудь выпьете, Кертис?

Хальцен помотал головой; он держал в руках трубку с ромбическим орнаментом на чаше и увлеченно набивал ее табаком из кожаного кисета.

— А мне чашку чая, пожалуйста, — добавил Рамсенделл.

— Да, сэр, — ответила женщина и скрылась в глубине дома.

— Им непременно нужно давать поручения, — сказал доктор, садясь за стол. — Это повышает ловкость и координацию, а кроме того, придает жизни осмысленность. Увы, руки слушаются далеко не всех. А некоторые больные прикованы к постели — по состоянию здоровья или же по собственной воле. Каждому требуется особый подход, как вы понимаете…

Грейтхаус откашлялся. Мэтью видел, что этому суровому бывалому воину в высшей степени не по себе.

— Боюсь, не понимаю, — сказал он. — Откуда все эти люди? И сколько их тут?

— В настоящий момент здесь проходят лечение двадцать четыре мужчины и восемь женщин. Разумеется, они проживают в разных зданиях. Кроме того, у нас есть особые отделения для тех, кто склонен к насилию или… как бы лучше выразиться?.. не желает пользоваться ночным горшком. Мы пытаемся донести до своих пациентов, что, несмотря на спутанность сознания, они имеют право сами принимать решения. И могут учиться новому.

— Увы, не у всех сохранилась эта способность. — Хальцен зажег спичку и стал раскуривать трубку, выдыхая голубой дым. — Есть у нас такие пациенты, которым уже нельзя помочь. Их мы вынуждены держать в заточении, дабы они не причиняли вред себе и другим. Но здесь у них хотя бы есть крыша над головой и еда.

— Словом, мы обращаемся с пациентами как с людьми, а не как с животными. — Рамсенделл перевел взгляд с Грейтхауса на Мэтью и обратно, как бы подчеркивая сказанное. — У нас с Кертисом есть опыт работы в лондонских учреждениях для душевнобольных, и мы оба глубоко презираем распространенный там метод заковывания пациентов в цепи и кандалы.

— Так откуда, говорите, ваши пациенты? — повторил Мэтью вопрос Грейтхауса.

— Из Нью-Джерси, из Нью-Йорка, кто-то из Пенсильвании, — ответил Рамсенделл. — Из маленьких деревень и больших городов. Одних сюда поместили по решению суда, других привезли родственники. Некоторые, как Джейкоб, получили травмы, приведшие к повреждению нервной жидкости, другие просто родились под несчастливой звездой. Филадельфия последние годы терпит серьезные финансовые трудности, и лечебница, которую держали квакеры, закрылась — пришлось принять несколько пациентов и оттуда. А кого-то просто находят в лесах и полях. Кто они? Откуда? Одному Богу известно. Часто бывает, что рассудок человека повреждает некое страшное событие: например, на их глазах совершается насилие, происходит несчастный случай или даже убийство. При должном уходе такие люди вполне могут вернуться к нормальной жизни.

Грейтхаус нахмурился:

— Сдается, подобный уход стоит немалых денег.

— Земли и здания нам предоставила колония, а покрывать расходы помогают щедрые христиане, — отвечал Хальцен сквозь клубящуюся пелену голубого дыма. — Да и жители Уэстервика очень помогают. Например, местный врач — доктор Воорманн — за символическую плату лечит наших больных от всевозможных недугов. Есть женщины, которые готовят еду — опять же за небольшие деньги. Иными словами, да, расходы у нас есть. Однако мы все прекрасно понимаем: если больница лишится поддержки и ее придется закрыть, пациенты окажутся на улице.

— Что ж, — хмыкнул Грейтхаус (не без тревоги, которую, вероятно, заметил один лишь Мэтью), — этого наверняка никто не хочет.

— У нас современный подход к лечению, — сказал Рамсенделл, когда Мэрайя подошла к столу с двумя оловянными кружками и деревянной чашкой чая на подносе. Доктор поблагодарил ее, и она вернулась к работе, а он — к разговору. — Вы наверняка заметили, что мы с Кертисом не носим клетчатых рубах.

Грейтхаус уже взял кружку и сделал первый глоток сидра.

— Простите?

— Клетчатые рубахи, — повторил Рамсенделл. — Средневековые врачи, осматривая умалишенных, надевали клетчатые рубахи. Считалось, что духи безумия не могут проникнуть в душу человека сквозь клетчатую ткань.

— Полезно знать, — ответил Грейтхаус и скривил лицо в попытке вежливо улыбнуться.

— Вы, несомненно, делаете очень важную работу, — заговорил Мэтью. — Однако я не понимаю, чем мы можем вам пригодиться.

— Всему свое время. — Рамсенделл сделал глоток чая и повертел чашку в руках. — Повторюсь, мы с Кертисом очень признательны вам за скорый приезд, но хотелось бы для начала узнать побольше о том, что из себя представляет ваше бюро.

Мэтью кивнул и предоставил слово Грейтхаусу, который следующие пять минут рассказывал врачам о работе и истории возникновения бюро «Герральд», делая упор на высокие стандарты качества и выдающиеся успехи конторы в области «решения проблем». Он поведал о всевозможных делах, которые удалось раскрыть сотрудникам бюро: поиск украденных драгоценностей, документов, произведений искусства и пропавших людей (кроме того, не далее как в минувшем декабре сам Грейтхаус предотвратил заказное убийство лондонского чиновника).

— Однако должен предупредить вас, господа, — подытожил он, — что наши услуги стоят недешево. Как и вы, мы высоко ценим свое время. Вам придется заплатить фиксированную сумму за расследование, а также покрывать все возникающие расходы. Сумма, разумеется, зависит от сложности задачи.

— А за разговоры с предполагаемыми заказчиками вы тоже берете плату? — спросил Хальцен, раскуривая уже вторую трубку.

— Нет, сэр, — ответил Грейтхаус. — Мы начинаем работу только после подписания контракта.

Врачи умолкли. В ожидании их ответа Мэтью допил свой сидр. Хальцен курил трубку, уставившись в потолок, а Рамсенделл сцеплял и расцеплял пальцы рук.

— Мы не вполне уверены, что вы сможете нам помочь, — наконец произнес Рамсенделл. — То есть — совсем не уверены.

— Ну, вы все ж предполагали, что от нас может быть толк, иначе не написали бы письмо. — Грейтхаус откинулся на спинку стула, и тот громко заскрипел. — Мы проделали долгий путь и хотели бы узнать, в чем дело.

Рамсенделл открыл было рот, но тут же закрыл его и покосился на Хальцена. Тот сделал последнюю затяжку, выдул тонкую струю дыма и сказал:

— У нас есть помощник, молодой человек из Уэстервика, который иногда ездит в Нью-Йорк и покупает для нас медикаменты в аптеке на Смит-стрит. Последний раз он ездил в четверг, заночевал на постоялом дворе, а вернулся в пятницу. Так вот, из Нью-Йорка он привез… кхм… — Хальцен взглянул на коллегу, передавая тому слово.

— Он завтракал в трактире и привез с собой вашу газету, — сказал Рамсенделл.

— «Уховертку»? — уточнил Мэтью.