Королева Бедлама

Грейтхаусу будто было плевать на такие мелочи, как зной и неприятные ощущения. Мэтью пыхтел и краснел, пытаясь удержать равновесие, а Грейтхаус, демонстрируя ученику полушаг, шаг, скрестный, круговой шаг и сближение, дышал ровно и двигался легко. Когда Мэтью на мгновение ослабил хватку, тот вышиб шпагу у него из руки единственным могучим движением, от которого зазвенели пальцы и яростно скривилось лицо.

— Сколько раз я тебе говорил, большой палец не оттопыривать?! А злость уж точно победить не поможет. — Грейтхаус ненадолго остановился и промокнул лоб платком. — Скорее наоборот. Вот скажи мне, что будет, если сесть за шахматную доску в гневе? Да ничего хорошего. Ты перестаешь думать и начинаешь действовать вслепую, тем самым играя на руку противнику. Тут штука в том, чтобы сохранять спокойствие ума, держать ритм и не дать загнать себя в угол. Если потеряешь ритм, считай, ты труп. — Он вонзил свою шпагу в мягкую землю и положил руку на эфес. — Ты меня понимаешь или нет?

Мэтью пожал плечами. Его правая рука и плечо превратились в онемевшие, пульсирующие куски мяса, но черта с два он позволит себе жаловаться!

— Если хочешь что-то сказать, — прорычал Грейтхаус, — говори как есть.

— Хорошо же! — Мэтью тоже воткнул шпагу в землю. Ему казалось, что лицо его раздулось вдвое и приобрело цвет спелого помидора. — Я не понимаю, зачем мне это. Я никогда не буду владеть шпагой. Можете хоть целыми днями меня тренировать, рассказывать про эти шаги, круги и прочее, но я не вижу в этом никакого смысла!

Грейтхаус кивнул. Лицо у него было спокойное и невозмутимое.

— Ты не видишь смысла. — То был не вопрос, а утверждение.

— Да, сэр.

— Что ж, тогда я попытаюсь доступно тебе разъяснить. Во-первых, на том, чтобы тебя обучить, настояла миссис Герральд. Она не пойми с чего взяла в голову, что тебя на службе будут подстерегать опасности, а ей, видишь ли, хочется, чтобы ты не погиб в первой же схватке с брюхастым головорезом, который со шпагой управляется так же, как с вилами. Во-вторых, мне тоже необходимо тебя этому обучить, поскольку владение клинком не только прибавит тебе уверенности, но и пробудит физическую силу, которую ты усыпил своими занудными книжками. В-третьих… — Тут он умолк, насупился и через некоторое время произнес: — А знаешь, Мэтью, может, ты и прав. Все эти стародавние, испытанные веками практики основы фехтования тебе ни к чему. Подумаешь, какие-то азы! Зачем тебе понятие об отбиве, имброкатте или видах защит? Ты же у нас такой умник, в конце-то концов! — Он выдернул свою шпагу из земли и смахнул грязь со сверкающего клинка. — Как я понимаю, тебе нужен иной подход. Обучать владению шпагой тебя надо так же, как шахматам, верно?

— Это как же? — уточнил Мэтью.

— Методом проб и ошибок, — последовал ответ.

И тотчас в Мэтью полетела стальная молния, да такая быстрая, что он не успел даже сделать вдох, не то что отскочить подальше. До него дошло, что на сей раз Грейтхаус не отведет шпагу в последний момент; сверкающее острие метило ему прямо в срединную пуговицу сорочки. В самый последний миг Мэтью успел вскинуть ноющую правую руку и отразить удар: клинки столкнулись и зазвенели в воздухе. Звон сперва поднялся по руке Мэтью, затем сбежал вниз по позвоночнику и ребрам. А в следующее мгновенье Грейтхаус уже атаковал вновь, заняв все пространство незадачливого противника и слегка изогнув корпус так, чтобы удар пришелся тому в левое бедро. Время и движения как будто замедлились: Мэтью наблюдал за клинком с такой сосредоточенностью, что мир перестал для него существовать. Осталось лишь желание отразить шпагу, явно намеревающуюся пронзить насквозь вместилище его души. Максимально подобрав тело для достижения нужной скорости, он шагнул назад и отразил удар, но все же слегка замешкался: клинок царапнул его по бедру и вспорол ткань бриджей.

— Черт подери! — вскричал Мэтью, пятясь к стене. — Вы спятили?!

— Ага! — проревел в ответ Грейтхаус, выкатив глаза и поджав губы. — Ну, посмотрим, чего ты сто́ишь, шахматист!

И с самым решительным видом — который так напугал Мэтью, что остатки боли и усталости моментально покинули его тело, — учитель вновь устремился в атаку.

Первым делом он провел отвлекающий финт, якобы метя в левый бок. Мэтью попытался парировать удар, и тогда клинок Грейтхауса со свистом пронесся мимо его плеча — воздух заскворчал, как кусок мяса на раскаленной сковороде. Мэтью отшатнулся и чуть не рухнул спиной на стог сена, который так упорно колол шпагой сегодня утром. Грейтхаус вновь сделал выпад, метя острием в лицо Мэтью, — тот кое-как отбил ее в сторону и немного попятился, чтобы отвоевать себе хоть немного пространства.

Теперь Грейтхаус с дьявольской ухмылкой примерялся к ногам Мэтью. Он сумел предсказать рубящий удар: стиснул как следует рукоятку шпаги, вовремя вспомнив про большой палец, и отбил клинок учителя. На сей раз звук больше походил на пистолетный выстрел, нежели на звон стали. Корпус Грейтхауса оказался открыт, но не успел Мэтью толком подумать о том, чтобы сделать выпад и припугнуть мерзкого дикаря, как его шпага отлетела в сторону, а в двух дюймах от носа сверкнула сталь. Не дело это, подумал Мэтью, возвращаться в Нью-Йорк безносым, и тут же отступил. По лицу его ручьями тек пот — причем не только от жары и физического напряжения.

Грейтхаус продолжал наступать, отвешивая финты налево и направо, хотя Мэтью уже начал читать его движения: по выносу плеча и положению опорной ноги он научился отличать истинный удар от отвлекающего маневра. Грейтхаус внезапно ушел вниз, а шпагу направил вверх: острие, видимо, должно было войти противнику под подбородок и выйти где-то в области загривка. Не дожидаясь этого, Мэтью отскочил назад.

— Ха! — вдруг заорал учитель, присовокупив к этому безумному радостному воплю резкий выпад.

Мэтью успел отразить шпагу, метившую в правое подреберье, однако удар получился слабенький: оружие описало в воздухе смертоносный круг и вернулось слева. На сей раз Мэтью не стал пятиться. Скрипнув зубами, он отбил шпагу так, как его учили: сильной частью против слабой.

Вот только слабых частей ни у Хадсона Грейтхауса, ни у его клинка не было. Он сделал лишь шаг назад, а затем вновь атаковал с чудовищной силой — как лев, почуявший родную стихию смертельного поединка. Удар был так могуч, что шпага едва не вылетела из руки Мэтью, а плечевой сустав — из суставной сумки. И тут же что-то серебристое сверкнуло под самым носом, — так рыба мелькает в темной воде. Мэтью дернул головой в сторону, однако острие клинка ожгло ему левое ухо прежде, чем он успел выставить шпагу для защиты.

Господи, в неописуемом ужасе подумал он. Я ранен!

Колени задрожали.

Грейтхаус медленно наступал: шпага стала продолжением его руки, лицо блестело от пота, а налитые кровью глаза видели уже не Мэтью, а поле битвы из далекого ратного прошлого, усыпанное кровавыми грудами отсеченных голов и конечностей.

Мелькнула мысль: пора звать на помощь. Этот человек сошел с ума. Если крикнуть погромче, миссис Герральд должна услышать. Она наверняка дома, хотя сегодня он ее не видел. Господи, только бы она была дома! Мэтью уже открыл рот, чтобы завопить во всю глотку, но тут Хадсон Грейтхаус всей своей грозной тушей ринулся на него, метя смертоносной шпагой прямо в голову.

Мэтью осталось лишь довериться инстинктам и как-то собрать воедино разрозненные факты о фехтовании, что болтались у него в голове. Он ухватился за рукоять шпаги, изо всех сил прижал большой палец — крепко, до ломоты в костях, — прикинул расстояние, скорость и… отразил новый удар. Внезапно шпага учителя полетела на него откуда-то снизу — расплывчатым серебристым росчерком, смертоносной кометой, — и опять Мэтью парировал атаку, и опять зубодробительный звон стали огласил каретный двор. Сам Грейтхаус казался теперь сгущением горячего воздуха, чудовищной тварью, получеловеком-полушпагой… Клинок его выделывал финты, прыгал влево и вправо, а затем змеей метнулся вперед. И вновь Мэтью его отбил — в последнюю секунду, практически у самой груди. Вот только пятиться ему было уже некуда: за спиной оказалась стена.

Кинуться в сторону он тоже не мог. Разъяренный учитель в мгновение ока настиг его, как гром настигает молнию. Мэтью успел загородиться от него шпагой, и клинок Грейтхауса с грохотом обрушился на нее — сильной частью против сильной. Мэтью стискивал шпагу из последних сил, пытаясь не дать противнику одной лишь грубой силой выдрать у него оружие. Сталь визжала по стали. Еще чуть-чуть, и запястье хрустнет, чувствовал Мэтью. Лицо Грейтхауса и горящие глаза его казались огромными демоническими планетами. В тот миг, за секунду до перелома, Мэтью почему-то пришло в голову, что от Грейтхауса разит козлом.

Внезапно давление на шпагу ослабло.

— Ты покойник.

Мэтью поморгал. Что-то острое легонько кольнуло его в живот. Он опустил голову и увидел черную рукоятку шестидюймового кинжала, которую его учитель стискивал в левой руке.

— Одни прячут документы, — с язвительной улыбочкой произнес Грейтхаус, — а другие ножи. Я только что вспорол тебе брюхо. Потроха скоро хлынут наружу, особенно если будешь громко орать.

— Прекрасно, — умудрился выдавить Мэтью.

Опустив шпагу и кинжал, Грейтхаус шагнул назад.

— Никогда не позволяй противнику подобраться к тебе вплотную, ясно? Делай что хочешь, но держи его на расстоянии вытянутой шпаги. Видишь, как я прижимаю большой палец к рукояти? — Он поднял кинжал и показал Мэтью свою хватку. — Ничто не помешало бы мне вогнать это лезвие в твою хлебную корзинку, разве только сломанное запястье… И поверь, именно в живот тебя и пырнут, если подберутся так близко. Ранение это мучительное, боль зверская и моментально закрывает любые споры.

Мэтью сделал глубокий вдох, и каретный двор поплыл перед глазами. Если он сейчас упадет, то никогда не узнает, чем закончится речь Грейтхауса, — а значит, видит Бог, он не упадет. Пусть одно колено у него подогнулось и спина не держит, он устоит на ногах.

— Ты как? — спросил Грейтхаус.

— Ничего, — ответил Мэтью как можно суровее и отер мокрый лоб тыльной стороной ладони. — Не самый благородный способ убить человека.


— А нет на свете благородных способов убивать. — Грейтхаус сунул кинжал обратно в ножны на пояснице. — Теперь ты знаешь, что из себя представляет настоящий бой. Сумеешь в нужный момент вспомнить и применить технику — хорошо, получишь преимущество. Но настоящая драка — вот когда либо ты убьешь врага, либо он тебя — это жестокий, страшный и, как правило, очень быстрый поединок. Да, джентльмены порой устраивают дуэли и пускают друг другу кровь, но обещаю тебе — вернее, предупреждаю: однажды ты встретишься лицом к лицу с негодяем, которого хлебом не корми, дай вспороть тебе брюхо. Ты его узнаешь, поверь мне. Когда придет время.

— К слову о джентльменах и времени… — раздался тихий женский голос с порога.

Мэтью обернулся. В дверях, осиянная ярким солнцем, стояла миссис Герральд. Сколько времени она наблюдала за происходящим — неизвестно.

— Господа, пора обедать. Да, кстати, Мэтью, у вас левое ухо в крови.

Она развернулась и поплыла к дому, удивительно царственная в своем темно-синем платье с белым кружевным воротничком и манжетами.

Грейтхаус бросил Мэтью чистый платок:

— Ерунда! Царапина. Увернулся не в ту сторону.

— Но я ведь неплохо бился, правда? — Кислая мина Грейтхауса не ушла от внимания Мэтью. — Понял, понял… Хотя бы не из рук вон плохо?

— Ты нанес один-единственный удар. Точнее — попытался нанести. Удар слабый и расхлябанный. Корпус ты не держишь, это не корпус, а одна сплошная мишень. Куда ни ткни — обязательно попадешь. Помни, тело надо держать! За весь бой ты ни разу не шагнул вперед навстречу атаке, даже ложных выпадов не делал. Ноги беспорядочно семенили, и ты без конца отступал. — Он взял у Мэтью шпагу, вытер ее и сунул обратно в ножны.

— Выходит, — воскликнул Мэтью негодующе, чтобы скрыть разочарование, — я все делал неправильно?

— Этого я не говорил. — Грейтхаус повесил шпагу на крючок. — Ты неплохо отразил два моих лучших удара и разгадал несколько отвлекающих маневров. В остальном — да, дело дрянь. Будь это настоящий поединок, даже второсортный боец проколол бы тебя раз шесть, не меньше. А ведь я то и дело подставлялся под удар! Неужели ты не заметил? — Отирая шпагу, он посмотрел на Мэтью. — Только не говори, что не заметил!

— Я вас предупреждал, что оружием не владею.

Чем больше Мэтью теребил свое ухо, порезанное у самой верхушки, тем сильнее оно болело. Поэтому он бросил попытки остановить кровь: пятнышко на тряпице оказалось крошечное, а значит, и рана была вовсе не такая страшная, как сперва казалось.

— Сейчас, допустим, не владеешь. — Грейтхаус сунул шпагу в ножны и повесил на крючок. — Но я собираюсь тебя научить, как бы ты ни противился. Ты проворен, у тебя от природы хорошее чувство равновесия — на мой взгляд, задатки отличные. И ты неплохо чувствуешь вес клинка, он у тебя торчит вверх, не заваливается. Словом, не такой уж ты и малахольный, каким кажешься. А самое главное — ты не сдавался до последнего, а ведь пару раз я едва не вышиб шпагу у тебя из руки. — Грейтхаус кивнул на дверь. — Идем, перекусим и вернемся сюда через часик.

У Мэтью внутри все опустилось: этот кошмар наяву еще не закончился! Он прикусил себе язык, чтобы не ляпнуть лишнего, и вслед за Грейтхаусом покинул душный каретный двор.

Любопытное выдалось утречко. Когда Мэтью забирал Сьюви из конюшни, мистер Вайнкуп сообщил ему последние новости: вчера трое трактирщиков, включая Мамашу Мантанк, отказались закрываться в восемь вечера, и группа констеблей во главе с самим Лиллехорном препроводила их в кутузку. Между служителями закона и братьями Мантанк даже завязалась драка; последние яростно пытались отбить матушку и в результате сами загремели за решетку. Но на этом волнения не закончились, доложил Вайнкуп. К десяти вечера в тюремных камерах сидело двенадцать человек и две проститутки из Нью-Джерси — веселая получилась компания. Одного из констеблей, пытавшихся образумить нарушителей на Бридж-стрит, пнули между ног и окатили мочой из ведра. Ратушу забросали тухлыми помидорами, а после полуночи кто-то разбил камнем одно из окон в доме лорда Корнбери. Словом, чудная летняя ночка выдалась вчера в Нью-Йорке.

Насколько было известно Вайнкупу, ни одного убийства не произошло. Видно, Масочник прослышал о новом указе и решил от греха подальше остаться дома.

Обедали кукурузной похлебкой с куском ветчины и ломтем ржаного хлеба — причем стол был накрыт не дома, а на улице, под раскидистым дубом на берегу реки. Мэтью первым делом схватил кувшин с водой и выдул два стакана, прежде чем Грейтхаус успел сказать, что пить следует медленно. Чуть ранее Мэтью дал ему последний номер «Уховертки» — хотел показать объявление на второй странице, — однако внимание Грейтхауса привлекла статья о преступлениях Масочника.

— Масочник, значит, — сказал он за едой. — Уже третье убийство, стало быть?

Мэтью кивнул, дожевывая хлеб с ветчиной, а затем поведал Грейтхаусу про убийство Эбена Осли. О своей роли в событиях того вечера он решил умолчать.

— И никто понятия не имеет, чьих рук это дело?

— Никто, — ответил Мэтью, сделав еще глоток воды. — Хотя мистер Маккаггерс считает, что Масочник может работать на скотобойне, уж очень быстро и мастерски он управляется с ножом.

— Ах да, наш судебный медик! Малый с прибабахом, говорят. Вроде как мертвечины боится?

— Он не без странностей, да. Но дело свое знает.

— И как же он работает?

— Ему помогает раб по имени Зед. — Мэтью сунул в рот ложку кукурузной похлебки и закусил ее ветчиной. — Таскает трупы, убирает… кхм… остатки и так далее. Любопытный человек, между прочим. Я про Зеда. Он не говорит, потому что у него нет языка. И все лицо в каких-то шрамах или татуировках…

— Правда? — В голосе Грейтхауса послышался искренний интерес.

— Первый раз вижу такого раба, — продолжал Мэтью. — У него очень своеобразная и… слегка пугающая наружность.

— Верю. — Грейтхаус отпил воды и обратил взор на неспешные воды реки. Помолчав с минуту, он произнес: — Хотелось бы мне познакомиться с этим человеком.

— С мистером Маккаггерсом?

— Нет, с Зедом. Он может нам пригодиться.

— Пригодиться? Чем же?

— Расскажу, когда с ним познакомлюсь, — ответил Грейтхаус, давая понять, что тема на этом закрыта.

— Считаю своим долгом сообщить, — промолвил Мэтью, когда обед уже подходил к концу, — что вдова мистера Деверика предложила мне десять шиллингов за раскрытие личности Масочника. Однако есть условие: я должен разоблачить его прежде, чем он совершит очередное убийство. Вчера мне довелось с ней побеседовать, и в результате нашей беседы она сделала мне такое предложение.

— Рад за тебя, — хмыкнул Грейтхаус. — Надеюсь, ты успеешь сослужить нам хоть какую-то службу, прежде чем тебя убьет Масочник.

— Я просто ставлю вас и миссис Герральд в известность. Деньги мне сейчас очень нужны.

— А кому-то они не нужны? Ну да ладно. Не вижу в этом большой проблемы. Но если какой-нибудь чиновник обратится в бюро и попросит нашего содействия в поимке Масочника, тогда у нас выйдет конфликт интересов, не так ли?

— Очень сомневаюсь, что власти города попросят вас о помощи. Главный констебль Лиллехорн этого не допустит.