Королева Бедлама
Часть 33 из 93 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Впусти его. — В дальнем конце прохладного темного коридора замаячила тень Роберта.
— Мне не посфолено…
— Я позволяю. Впусти его.
Гретель едва заметно опустила голову (ее глаза при этом по-прежнему пылали) и открыла дверь. Мэтью прошел мимо нее в дом, отчасти ожидая пинка под зад, и наконец увидел Роберта: тот шагал ему навстречу по темному паркетному полу.
Мэтью протянул руку, Роберт ее пожал.
— Прошу прощения, что беспокою в такой… — (Входная дверь довольно громко хлопнула, и Гретель проскользнула мимо них в коридор.) — В день, когда вам совсем не до разговоров. Но спасибо, что уделили время.
— У меня лишь несколько минут. Матери нет дома.
Мэтью не нашелся, что сказать, и только кивнул. На Роберте были безукоризненный черный сюртук, жилет, накрахмаленная белая сорочка и галстух. Каштановые кудри он аккуратно причесал, однако лицо его вблизи казалось очень бледным, цвета мела, а взгляд серых глаз — отстраненным и затуманенным. Он заметно постарел с того собрания в ратуше. Жестокое убийство отца высосало из него все юные соки; впрочем, Мэтью слышал, что дух восемнадцатилетнего Роберта давно сокрушен тяжелой отцовской рукой.
— Пройдите в гостиную. Сюда, — сказал Роберт.
Мэтью прошел за ним в просторную комнату с высоким сводчатым потолком и камином черного мрамора, обрамленным двумя греческими богинями с древними амфорами на головах. На полу лежал кроваво-красный ковер с золотыми кругами, стены были обшиты лакированным темным деревом. Мебель — письменный стол, стулья, восьмиугольный столик на львиных лапах — вся была старомодная, из глянцевитого черного дерева, кроме стоявшего у камина диванчика с красной тканевой обивкой. Гостиная, по-видимому, занимала всю правую сторону дома, поскольку одно ее окно выходило на Голден-Хилл-стрит, а второе — в цветущий сад с белыми статуями и декоративным прудиком. Одна эта комната вмещала столько роскоши, что у Мэтью на секунду перехватило дыхание: да он за всю жизнь не заработает даже на один такой камин, в котором можно при желании жечь деревья целиком. Впрочем, можно-то можно, только за какой надобностью? Для обогрева комнат вполне хватает сосновых сучьев, а все что сверх того — расточительство, не более… Однако гостиная и весь этот дом в самом деле заслуживали восхищения, и благоговейное выражение на лице Мэтью наверняка не ушло от взора Роберта. Он виновато кашлянул и произнес:
— Право, это всего лишь комната. — Затем указал рукой на стул. — Присаживайтесь.
Мэтью осторожно сел, будто опасаясь, что стул может его укусить за плебейское происхождение.
Роберт тоже сел к письменному столу и потер лоб, пытаясь очистить разум перед разговором.
Когда Мэтью уже придумал, с чего начать, Роберт — взгляд его по-прежнему был затуманен — вдруг сказал:
— Вы нашли моего отца.
— Нет, не совсем так. То есть я был на месте преступления, но первыми…
— Что это у вас? Свежий номер?
— Да. Хотите взглянуть? — Мэтью встал и положил «Уховертку» на бювар, затем вернулся на свое место.
Роберт некоторое время читал статью, посвященную смерти отца. Выражение лица его притом не менялось, точнее, на нем и вовсе не было никакого выражения — лишь едва наметилась в уголках рта печаль. Закончив чтение, он перевернул лист.
— Мистер Григсби мне говорил, что газета выйдет сегодня. Предыдущий номер мне очень понравился. — Роберт покосился на Мэтью и вновь отвел взгляд. — Как я понял, минувшей ночью произошло очередное убийство. Утром я слышал разговор матушки с мистером Поллардом.
— С Поллардом? Он приходил сюда утром?
— К ней приходил. Он наш адвокат.
— И они вместе куда-то ушли?
— Да, в ратушу. Там намечалось какое-то собрание, сказал мистер Поллард. Касательно трактиров и Указа о чистых улицах. Как я понял, лорд Корнбери хочет пораньше закрывать трактиры именно из-за недавних убийств?
— Да.
— Мистер Поллард сказал маме, что ей следует присутствовать на собрании. Только пусть наденет траурное платье — дабы дать лорду Корнбери понять, что даже она, вдова убитого, понимает, как важно не мешать работе трактиров и не рушить заведенный в городе порядок вещей. Для нас это большие деньги.
— О да, — кивнул Мэтью.
На письменном столе лежало несколько конвертов и голубое стеклянное пресс-папье в виде шара. Роберт взял в руки шар и заглянул в него, словно надеялся что-то там найти.
— Отец часто говорил, что нам приносит прибыль каждая зажженная в трактире свеча, каждый выпитый стакан вина. А еще — каждая разбитая чашка или тарелка. — Он поглядел на Мэтью поверх стеклянного шара. — Как я сказал, это большие деньги.
— Полагаю, на одних субботних ночах можно нажить целое состояние.
— Но дело это непростое, — продолжал Роберт, словно беседуя сам с собой. — Нужно выбить лучшую цену на товары. Договариваться с поставщиками, следить за движением грузов. Что-то приходится везти из-за моря. За складами тоже нужен присмотр. Постоянные инвентаризации, осмотр винных бочек. Отбор скота, разделка туш… Все требует внимания. По щелчку пальцев ничего не происходит.
— Безусловно, — сказал Мэтью. Он терпеливо наблюдал, куда выведет Роберта эта дорожка.
Юный Деверик молча вертел в руках стеклянное пресс-папье.
— Отец, — наконец сказал он, — был человеком действия. Он сам всего добился, никто ему не помогал, никогда. И он никогда ни о чем не просил. Просто делал все сам. Это ли не повод для гордости?
— Безусловно, повод.
— Кроме того, он был умным человеком, — продолжал Роберт уже чуть резче. — Хотя никакого образования не получил. Решительно никакого. Он… часто говорил… что его всему научили городские улицы и рынки. Своего отца он не знал, а о матери почти ничего не помнил… только какую-то женщину в тесной каморке, которая без конца пила. Пьянство ее и сгубило. Мистеру Деверику нелегко пришлось, ой как нелегко. Однако все это — его заслуга. — Роберт кивнул, глаза его казались такими же стеклянными, как и пресс-папье. — Да, он был умным человеком. И мне кажется, он был прав… Коммерция мне не по зубам. Я вам про это рассказывал?
— Нет, — ответил Мэтью.
— Да, он всегда прямо говорил, что думает. Не то чтобы он был злой… Нет, он просто… Человек действия. Такие люди — вымирающий вид, считает матушка. И вот пожалуйста, он умер!
Мимолетная, ужасная улыбка мелькнула на лице Роберта, однако в глазах его стояли слезы неизбывной печали.
Мэтью вдруг осознал, что гостиная уже не кажется ему такой просторной, как несколько минут назад. Кругом чудилось какое-то жуткое движение: сводчатый потолок будто начал опускаться, а камин разинул эбеновую пасть. Свет на улице померк и отдалился.
— О!.. — Роберт озадаченно поднес руку к правой щеке. — Простите, я заговариваюсь. Виноват.
Мэтью молчал, однако минута откровенности на этом закончилась. Роберт отложил стеклянный шар и обратил на Мэтью вопросительный взгляд красных глаз.
— Сссэр? — В дверях стояла Гретель. — Я фам софетую попрросить госстя уйти.
— Да все хорошо, Гретель. Правда. Я тут просто несу всякую чепуху, верно, мистер Корбетт?
— Мы только беседуем, — кивнул Мэтью.
Гретель не удостоила его даже презрительного взгляда.
— Миссис Деферик не посфоляла мне…
— Мамы здесь нет, — осадил ее Роберт. От того, как голос его дрогнул на последнем слове, Мэтью невольно поморщился. На белых щеках Роберта вспыхнули красные пятна. — Поскольку отец погиб, а матери в данный момент дома нет, я здесь главный! Понимаете вы это или нет?!
Гретель молчала и равнодушно смотрела на него.
— Оставьте нас, — проронил Роберт. Голос его ослаб, плечи ссутулились, словно он потратил все силы на отстаивание своих прав.
Она едва заметно кивнула:
— Как скашшете. — С этими словами она, подобно парящему призраку, удалилась.
— Я не хотел вас беспокоить, — начал было Мэтью.
— Да вы и не беспокоите! Что же, ко мне никто не может прийти?! — Роберт осекся и усилием воли подавил в себе вспышку гнева. — Прошу прощения. Неделя выдалась ужасная, не обессудьте…
— Конечно, конечно.
— Не обращайте внимания на Гретель. Она много лет работает у нас экономкой и возомнила себя тут главной. Может, так оно и есть… Но когда я последний раз справлялся, фамилия моя по-прежнему была Деверик и дом еще принадлежал мне, поэтому — нет, вы ничуть меня не побеспокоили.
Мэтью решил, что настала пора задать Роберту вопросы, а то как бы вдова Деверик не вернулась домой и не узнала, что сын принимает гостей без ее «посфоления».
— Я не отниму у вас много времени. Знаю, вам сегодня предстоит непростое дело, многое вас тяготит, но позвольте задать такой вопрос: могла ли быть какая-то связь между доктором Годвином, вашим отцом и Эбеном Осли?
— Нет, — тут же ответил Роберт. — Никакой связи.
— Прошу вас обдумать мои слова. Иногда не все так очевидно. К примеру, не имел ли ваш отец обыкновения — вы уж простите мне такую бестактность — посещать трактиры и играть там в карты или кости?
— Никогда. — Опять-таки Роберт ответил моментально и очень решительно.
— Ваш отец не увлекался азартными играми?
— Он их презирал. Считал, что только дураки могут так глупо разбрасываться деньгами.
— Понятно. — Кажется, на этом тема была исчерпана и версию следовало отмести, но Мэтью невольно задумался, что сказал бы покойный о своих молодых адвокатах, весьма падких на азарт. — Ваш отец посещал доктора Годвина? Как врача или, быть может, приятеля?
— Нашу семью уже много лет пользует доктор Эдмондс. Кроме того, моя мать терпеть не могла Годвина.
— Вот как? Можно узнать почему?
— Да это же всем известно, — ответил Роберт.
— Всем, кроме меня, как видно. — Мэтью терпеливо улыбнулся.
— Из-за дамочек, что живут в доме Полли Блоссом.
— Положим, я в курсе, что за дамы там живут. А при чем здесь доктор Годвин?
Роберт, раздраженный твердолобостью Корбетта, всплеснул руками:
— Мама говорит, всем известно, что доктор Годвин лечит проституток. Лечил то есть. Она и на милю его к себе не подпустила бы.
— Хмм… — задумчиво протянул Мэтью.
Он не знал, что доктор Годвин врачевал девиц Полли Блоссом, что, впрочем, неудивительно: с чего бы такая тема могла сама собой возникнуть при разговоре? Между тем стоило иметь это обстоятельство в виду.
— Если вы теперь задумали спросить, не захаживал ли мой отец сам к Полли Блоссом, так я вам сразу отвечу: нет и еще раз нет! — воскликнул Роберт с некоторой даже заносчивостью. — Быть может, отношения моих отца и матери не были воплощением страстолюбия, но они хранили верность друг другу. Да ведь и не бывает на свете идеальных семей!
— Мне не посфолено…
— Я позволяю. Впусти его.
Гретель едва заметно опустила голову (ее глаза при этом по-прежнему пылали) и открыла дверь. Мэтью прошел мимо нее в дом, отчасти ожидая пинка под зад, и наконец увидел Роберта: тот шагал ему навстречу по темному паркетному полу.
Мэтью протянул руку, Роберт ее пожал.
— Прошу прощения, что беспокою в такой… — (Входная дверь довольно громко хлопнула, и Гретель проскользнула мимо них в коридор.) — В день, когда вам совсем не до разговоров. Но спасибо, что уделили время.
— У меня лишь несколько минут. Матери нет дома.
Мэтью не нашелся, что сказать, и только кивнул. На Роберте были безукоризненный черный сюртук, жилет, накрахмаленная белая сорочка и галстух. Каштановые кудри он аккуратно причесал, однако лицо его вблизи казалось очень бледным, цвета мела, а взгляд серых глаз — отстраненным и затуманенным. Он заметно постарел с того собрания в ратуше. Жестокое убийство отца высосало из него все юные соки; впрочем, Мэтью слышал, что дух восемнадцатилетнего Роберта давно сокрушен тяжелой отцовской рукой.
— Пройдите в гостиную. Сюда, — сказал Роберт.
Мэтью прошел за ним в просторную комнату с высоким сводчатым потолком и камином черного мрамора, обрамленным двумя греческими богинями с древними амфорами на головах. На полу лежал кроваво-красный ковер с золотыми кругами, стены были обшиты лакированным темным деревом. Мебель — письменный стол, стулья, восьмиугольный столик на львиных лапах — вся была старомодная, из глянцевитого черного дерева, кроме стоявшего у камина диванчика с красной тканевой обивкой. Гостиная, по-видимому, занимала всю правую сторону дома, поскольку одно ее окно выходило на Голден-Хилл-стрит, а второе — в цветущий сад с белыми статуями и декоративным прудиком. Одна эта комната вмещала столько роскоши, что у Мэтью на секунду перехватило дыхание: да он за всю жизнь не заработает даже на один такой камин, в котором можно при желании жечь деревья целиком. Впрочем, можно-то можно, только за какой надобностью? Для обогрева комнат вполне хватает сосновых сучьев, а все что сверх того — расточительство, не более… Однако гостиная и весь этот дом в самом деле заслуживали восхищения, и благоговейное выражение на лице Мэтью наверняка не ушло от взора Роберта. Он виновато кашлянул и произнес:
— Право, это всего лишь комната. — Затем указал рукой на стул. — Присаживайтесь.
Мэтью осторожно сел, будто опасаясь, что стул может его укусить за плебейское происхождение.
Роберт тоже сел к письменному столу и потер лоб, пытаясь очистить разум перед разговором.
Когда Мэтью уже придумал, с чего начать, Роберт — взгляд его по-прежнему был затуманен — вдруг сказал:
— Вы нашли моего отца.
— Нет, не совсем так. То есть я был на месте преступления, но первыми…
— Что это у вас? Свежий номер?
— Да. Хотите взглянуть? — Мэтью встал и положил «Уховертку» на бювар, затем вернулся на свое место.
Роберт некоторое время читал статью, посвященную смерти отца. Выражение лица его притом не менялось, точнее, на нем и вовсе не было никакого выражения — лишь едва наметилась в уголках рта печаль. Закончив чтение, он перевернул лист.
— Мистер Григсби мне говорил, что газета выйдет сегодня. Предыдущий номер мне очень понравился. — Роберт покосился на Мэтью и вновь отвел взгляд. — Как я понял, минувшей ночью произошло очередное убийство. Утром я слышал разговор матушки с мистером Поллардом.
— С Поллардом? Он приходил сюда утром?
— К ней приходил. Он наш адвокат.
— И они вместе куда-то ушли?
— Да, в ратушу. Там намечалось какое-то собрание, сказал мистер Поллард. Касательно трактиров и Указа о чистых улицах. Как я понял, лорд Корнбери хочет пораньше закрывать трактиры именно из-за недавних убийств?
— Да.
— Мистер Поллард сказал маме, что ей следует присутствовать на собрании. Только пусть наденет траурное платье — дабы дать лорду Корнбери понять, что даже она, вдова убитого, понимает, как важно не мешать работе трактиров и не рушить заведенный в городе порядок вещей. Для нас это большие деньги.
— О да, — кивнул Мэтью.
На письменном столе лежало несколько конвертов и голубое стеклянное пресс-папье в виде шара. Роберт взял в руки шар и заглянул в него, словно надеялся что-то там найти.
— Отец часто говорил, что нам приносит прибыль каждая зажженная в трактире свеча, каждый выпитый стакан вина. А еще — каждая разбитая чашка или тарелка. — Он поглядел на Мэтью поверх стеклянного шара. — Как я сказал, это большие деньги.
— Полагаю, на одних субботних ночах можно нажить целое состояние.
— Но дело это непростое, — продолжал Роберт, словно беседуя сам с собой. — Нужно выбить лучшую цену на товары. Договариваться с поставщиками, следить за движением грузов. Что-то приходится везти из-за моря. За складами тоже нужен присмотр. Постоянные инвентаризации, осмотр винных бочек. Отбор скота, разделка туш… Все требует внимания. По щелчку пальцев ничего не происходит.
— Безусловно, — сказал Мэтью. Он терпеливо наблюдал, куда выведет Роберта эта дорожка.
Юный Деверик молча вертел в руках стеклянное пресс-папье.
— Отец, — наконец сказал он, — был человеком действия. Он сам всего добился, никто ему не помогал, никогда. И он никогда ни о чем не просил. Просто делал все сам. Это ли не повод для гордости?
— Безусловно, повод.
— Кроме того, он был умным человеком, — продолжал Роберт уже чуть резче. — Хотя никакого образования не получил. Решительно никакого. Он… часто говорил… что его всему научили городские улицы и рынки. Своего отца он не знал, а о матери почти ничего не помнил… только какую-то женщину в тесной каморке, которая без конца пила. Пьянство ее и сгубило. Мистеру Деверику нелегко пришлось, ой как нелегко. Однако все это — его заслуга. — Роберт кивнул, глаза его казались такими же стеклянными, как и пресс-папье. — Да, он был умным человеком. И мне кажется, он был прав… Коммерция мне не по зубам. Я вам про это рассказывал?
— Нет, — ответил Мэтью.
— Да, он всегда прямо говорил, что думает. Не то чтобы он был злой… Нет, он просто… Человек действия. Такие люди — вымирающий вид, считает матушка. И вот пожалуйста, он умер!
Мимолетная, ужасная улыбка мелькнула на лице Роберта, однако в глазах его стояли слезы неизбывной печали.
Мэтью вдруг осознал, что гостиная уже не кажется ему такой просторной, как несколько минут назад. Кругом чудилось какое-то жуткое движение: сводчатый потолок будто начал опускаться, а камин разинул эбеновую пасть. Свет на улице померк и отдалился.
— О!.. — Роберт озадаченно поднес руку к правой щеке. — Простите, я заговариваюсь. Виноват.
Мэтью молчал, однако минута откровенности на этом закончилась. Роберт отложил стеклянный шар и обратил на Мэтью вопросительный взгляд красных глаз.
— Сссэр? — В дверях стояла Гретель. — Я фам софетую попрросить госстя уйти.
— Да все хорошо, Гретель. Правда. Я тут просто несу всякую чепуху, верно, мистер Корбетт?
— Мы только беседуем, — кивнул Мэтью.
Гретель не удостоила его даже презрительного взгляда.
— Миссис Деферик не посфоляла мне…
— Мамы здесь нет, — осадил ее Роберт. От того, как голос его дрогнул на последнем слове, Мэтью невольно поморщился. На белых щеках Роберта вспыхнули красные пятна. — Поскольку отец погиб, а матери в данный момент дома нет, я здесь главный! Понимаете вы это или нет?!
Гретель молчала и равнодушно смотрела на него.
— Оставьте нас, — проронил Роберт. Голос его ослаб, плечи ссутулились, словно он потратил все силы на отстаивание своих прав.
Она едва заметно кивнула:
— Как скашшете. — С этими словами она, подобно парящему призраку, удалилась.
— Я не хотел вас беспокоить, — начал было Мэтью.
— Да вы и не беспокоите! Что же, ко мне никто не может прийти?! — Роберт осекся и усилием воли подавил в себе вспышку гнева. — Прошу прощения. Неделя выдалась ужасная, не обессудьте…
— Конечно, конечно.
— Не обращайте внимания на Гретель. Она много лет работает у нас экономкой и возомнила себя тут главной. Может, так оно и есть… Но когда я последний раз справлялся, фамилия моя по-прежнему была Деверик и дом еще принадлежал мне, поэтому — нет, вы ничуть меня не побеспокоили.
Мэтью решил, что настала пора задать Роберту вопросы, а то как бы вдова Деверик не вернулась домой и не узнала, что сын принимает гостей без ее «посфоления».
— Я не отниму у вас много времени. Знаю, вам сегодня предстоит непростое дело, многое вас тяготит, но позвольте задать такой вопрос: могла ли быть какая-то связь между доктором Годвином, вашим отцом и Эбеном Осли?
— Нет, — тут же ответил Роберт. — Никакой связи.
— Прошу вас обдумать мои слова. Иногда не все так очевидно. К примеру, не имел ли ваш отец обыкновения — вы уж простите мне такую бестактность — посещать трактиры и играть там в карты или кости?
— Никогда. — Опять-таки Роберт ответил моментально и очень решительно.
— Ваш отец не увлекался азартными играми?
— Он их презирал. Считал, что только дураки могут так глупо разбрасываться деньгами.
— Понятно. — Кажется, на этом тема была исчерпана и версию следовало отмести, но Мэтью невольно задумался, что сказал бы покойный о своих молодых адвокатах, весьма падких на азарт. — Ваш отец посещал доктора Годвина? Как врача или, быть может, приятеля?
— Нашу семью уже много лет пользует доктор Эдмондс. Кроме того, моя мать терпеть не могла Годвина.
— Вот как? Можно узнать почему?
— Да это же всем известно, — ответил Роберт.
— Всем, кроме меня, как видно. — Мэтью терпеливо улыбнулся.
— Из-за дамочек, что живут в доме Полли Блоссом.
— Положим, я в курсе, что за дамы там живут. А при чем здесь доктор Годвин?
Роберт, раздраженный твердолобостью Корбетта, всплеснул руками:
— Мама говорит, всем известно, что доктор Годвин лечит проституток. Лечил то есть. Она и на милю его к себе не подпустила бы.
— Хмм… — задумчиво протянул Мэтью.
Он не знал, что доктор Годвин врачевал девиц Полли Блоссом, что, впрочем, неудивительно: с чего бы такая тема могла сама собой возникнуть при разговоре? Между тем стоило иметь это обстоятельство в виду.
— Если вы теперь задумали спросить, не захаживал ли мой отец сам к Полли Блоссом, так я вам сразу отвечу: нет и еще раз нет! — воскликнул Роберт с некоторой даже заносчивостью. — Быть может, отношения моих отца и матери не были воплощением страстолюбия, но они хранили верность друг другу. Да ведь и не бывает на свете идеальных семей!