Королева ангелов

– Он сейчас думает о другом, – сказал он. – Его сильно ударило. Думаю, он до сих пор не верит, что Бетти-Энн действительно мертва.

Мартин моргнул. Тут легко было пропустить человеческий фактор. Кэрол холодно разглядывала Ласкаля, поджав губы. «Врачебное дистанцирование», – подумал он. По остальным была заметна некоторая неловкость, словно они вторглись в семейную трагедию.

В последнем сеансе накануне, когда в комнате для пациентов были Эрвин, Марджери и Ласкаль, большую часть вопросов задавал Эрвин. Как и прежде, Мартин, Кэрол, Дэвид и Карл наблюдали за этим на экране в обзорной.

Эрвин взял планшет Марджери и начал с вопросов, которые записал Мартин.

– Сейчас восемь часов. Как вы себя чувствуете, господин Голдсмит?

– Неплохо. Немного устал.

– Вы подавлены? Расстроены?

– Ну, пожалуй, да.

– Вы помните, когда все это началось?

Пауза. Две секунды.

– Да. Вполне отчетливо. Предпочел бы забыть. – Рассеянная улыбка.

– Очень ли часто вы теперь думаете об Африке? – спросил Эрвин.

– Нет, я не много думаю про Африку.

– Вы бы хотели отправиться туда?

– Не особенно.

– Многие американские чернокожие считают ее своей родиной, как другие, возможно, думают об Англии или Швеции…

– Я – нет. Вы бывали в Африке? История белых людей не оставила мне родины, куда я мог бы вернуться.

Эрвин покачал головой.

– Вы хотели бы поехать в Эспаньолу?

– Лучше туда, чем в Африку. Я был в Эспаньоле. Я знаю, чего ожидать.

– Чего вы ожидаете в Эспаньоле?

– У меня там… друзья. Я подумывал иногда о том, чтобы там жить.

– В Эспаньоле лучше, чем здесь? – Эрвин теперь импровизировал; в списке Мартина оставался всего один вопрос, но время для этого вопроса еще не пришло.

– Эспаньола – страна черной культуры.

– Но Джон Ярдли белый.

– Дефект пигментации. – Снова та же рассеянная улыбка. – Он сделал очень много для всех эспаньольцев. Действительно прекрасная страна.

– Сейчас вы бы отправились туда, если бы могли?

(Мартина не удивили бы признаки раздражения со стороны Голдсмита, но, конечно же, их не было. Голдсмит сохранял приветливое нейтральное спокойствие.)

– Нет. Я хочу остаться здесь и помочь вам.

– То есть вы хотите помочь нам узнать, почему вы убили этих молодых людей?

Голдсмит отвернулся, кивнул.

– Вы отправились бы в Гвинею, если бы могли?

Лицо Голдсмита стало суровым. Он не ответил.

– Где Гвинея, господин Голдсмит?

Мягко:

– Зовите меня Эмануэль, пожалуйста.

– Где Гвинея, Эмануэль?

– Потеряна. Мы потеряли ее много веков назад.


– Я имею в виду, где ваша Гвинея?

– Так гаитянцы, африканцы в Эспаньоле, именуют свою родину. Никогда не существовавшую. Ее нет. Они считают, что некоторые люди уходят туда после смерти.

– Вы не верите в родину?

(Мартин улыбнулся и с восхищением покачал головой. Эрвин действовал прекрасно, лучше, чем он сам мог бы использовать этот ассоциативный узел.)

– Родина – это когда умираешь. Нет никаких родин. Все воруют наши родины. Невозможно украсть то, что вам остается, когда вы умрете.

– Вы не верите в Гвинею?

– Это миф.

Задавая последние вопросы, Эрвин подался вперед, глядя на Голдсмита. Теперь он откинулся назад и расслабился. Покосился на Марджери.

– Работаете в паре, – сказал Голдсмит. Спокойно, не возражая.

– Кто вы? – спросила Марджери. – Откуда вы?

– Я родился в…

– Нет, я имею в виду, откуда вы?

– Извините. Я сбит с толку.

– Откуда появился тот, кто убил восьмерых молодых людей?

Восьмисекундная пауза.

– Никогда не отказывался признать вину. Готов принять ответственность.

– Вы убили их?

Пауза. Пять секунд. Снова жестокое выражение лица, в глазах Голдсмита – проблеск чего-то помимо рассеянного интереса; плотоядный блеск, испуганный кот. (Мартин пожалел, что в этот момент не регистрируются физиологические характеристики Голдсмита, но это можно было сделать позже, если понадобится.)

– Да. Убил.

– Да, убили. Вы.

– Не нужно третировать меня. Я иду вам навстречу.

– Да, но, господин Голдсмит, Эмануэль, вы их убили – вы это признаёте?

– Да. Убил.

Ласкаль кашлянул. Ему явно было неуютно.

(Мартин отвлекся от изображения Ласкаля, вывел на экран крупным планом лицо Эмануэля. Равнодушное. Обычное. Глаза тусклые.)

– Можете рассказать нам, что произошло потом?

Голдсмит уставился в пол.

– Не хотелось бы.

– Прошу вас. Это нам помогло бы.

Он смотрел в пол сорок две секунды.

– Пригласил послушать новое стихотворение. На самом деле стихотворение даже не писал. Велел приходить по одному, через каждые пятнадцать минут; что старый поэт даст каждому часть стихотворения, чтобы прочитать и обдумать, а потом все соберутся в гостиной и разберут его. Сказал, это будет своего рода ритуал. Когда они входили в квартиру, один за другим, уводил каждого в заднюю комнату. – Пауза в двадцать одну секунду. – Затем брал нож отца, большой охотничий нож. Шел за каждым из них хватал за шею поднимал нож… – Он показал как, подняв руку и задрав локоть, с любопытством поглядывая на Марджери и Эрвин. – Перерезал им глотки. Два раза промахнулся. Пришлось резать снова. Ждал, когда кровь прекратит… ну, вы знаете… хлестать. – Он изобразил поток согнутым пальцем. – Не хотел измазаться. Восемь из них пришли. Девятый так и не явился. К счастью для него, думаю.

Марджери просмотрела свои заметки.

– Эмануэль, вы избегаете использования личных местоимений. Почему?

– Прошу прощения? Не понимаю, о чем вы.

– Описывая убийства или признаваясь, что совершили их, вы не используете личные местоимения.

– Думаю, вы ошибаетесь, – сказал Голдсмит.

Марджери закрыла блокнот.