Королева ангелов

– Добро пожаловать в Эспаньолу, – прозвучало из динамиков салона. – Вы прибыли в международный аэропорт Эстиме на лифтовой круг 4А. До центра города Санто-Доминго вы доберетесь на метро. Весь ваш багаж сейчас сгружают с авиалайнера; он автоматически проследует вместе с вами к пересадочному узлу или к предварительно выбранному вами конечному пункту назначения. Для въезжающих пассажиров нет никаких таможенных правил, ничто не помешает вам скорее начать радоваться. Желаем приятного отдыха в благодатной Эспаньоле.

Она встала, собрала личные вещи и последовала за тремя усталыми мужчинами в псевдокостюмах. Около двухсот пассажиров неторопливо направились к эскалатору в глубине.

Через нескольких минут она вышла из разрисованного внутри цветами аэропортского поезда в центральном пересадочном узле Санто-Доминго. Здесь все было украшено тропическими цветами. Вдоль проходов стояли огромные черные вазы, из которых поднимались невероятные многоцветные джунгли. Водопады изливались в пруды, где плавали красивые рыбки из морских садов Антильского моря, в основном натуральные, некоторые – плоды рекомбинаторного искусства. С купола атриума в центре пересадочного узла свисала подвижная занавесь прокинной скульптуры, льющей свет и благоухание на прибывших гостей Эспаньолы. Индустрии нано в Эспаньоле почти не было – в основном ранние произведения искусства, ввезенные из США, совершенно бесполезные для иных, помимо основного назначения, целей.

По краю внутреннего дворика с десятка специальных площадок к любопытным путешественникам обращались проецируемые гиды в роскошной форме. Система подавления шума оставляла не вызывающий неприязни негромкий гул, на который мягко накладывалась местная музыка.

Выхваченную из толпы прибывающих пассажиров остроглазой кофейно-коричневой женщиной, облаченной в бело-зеленую ливрею, Мэри направили в ВИП-зал. Отгороженный от остальной части атриума стеклянными стенами зал был пуст, если не считать высокого человека в старинном сюртуке и двух бронзового цвета арбайтеров непонятного назначения.

С легким поклоном высокий мужчина протянул руку, и Мэри пожала ее.

– Инспектор Мэри Чой, позвольте приветствовать вас в Республике Эспаньола. – Его ослепительную улыбку украшали два передних резца цвета красного коралла. – Я назначен вашим avocat и сопровождающим. Меня зовут Анри Сулавье.

Мэри наклонила голову и приветливо улыбнулась.

– Merci.

– Вы говорите по-французски, по-испански или, быть может, по-креольски, мадемуазель Чой?

– Извините, только калифорнийский испанский.

Сулавье развел руками.

– Это не проблема. В Эспаньоле все знают английский. Это родной язык нашего полковника сэра. И второй по распространенности язык в мире, если не первый, да? Но я заодно буду выступать в качестве переводчика. Мне сказали, что ваше время ограничено и вы хотите немедленно проконсультироваться с нашей полицией.

– Я бы сначала поела, – сказала она, снова улыбнувшись. Кто-то сделал прекрасный выбор – Сулавье – держался он открыто и был обаятелен. Она не раз читала такое про Эспаньолу: если забыть ее печальную историю и нынешние сомнительные экономические условия, здесь жили самые дружелюбные люди на Земле.

– Конечно. В ваших апартаментах вас будет ждать ужин. Мы прибудем туда самое позднее через час. В любом случае те, с кем вы хотите поговорить, сейчас уже заканчивают работу, а офисы закрываются. Вы отлично сможете побеседовать с ними завтра. Кроме того, по нашим сведениям, ваши коллеги прибудут… – Он посмотрел на часы. – Через два часа. Я их здесь встречу, не беспокойтесь. С вашего позволения, я провожу вас до ваших апартаментов в дипломатическом квартале Порт-о-Пренса. После этого вечер в вашем распоряжении. Можете работать или отдыхать – как угодно.

– Ужин в апартаментах меня вполне устроит, – сказала она.

– Вы, несомненно, знаете, все, кто приезжает в Эспаньолу официально, живут обособленно, чтобы не отвлекаться на нашу туристическую индустрию, которая может не отвечать их потребностям.

Тот арбайтер, что слева, передвигавшийся на трех колесах, протянул руку, чтобы взять ее личные вещи. Она с улыбкой отказалась, решив, что лучше уберечь планшет от возможной утечки данных.

Ее осторожность, похоже, позабавила Сулавье.

– Сюда, пожалуйста. Воспользуемся закулисными коридорами. Так гораздо проще.

В поезде до Порт-о-Пренса, кроме них, никого не было. Черные бархатные подушки сидений украшал герб полковника сэра: носорог и дуб под звездным небом.

Они выехали из пересадочного центра Санто-Доминго и вскоре уже катили по рельсам, поднятым над землей, – через широкие открытые равнины, через холмы, ярко-зеленые от недавнего дождя. На остров быстро опускался вечер, окутывая все волшебным сапфировым полумраком. На севере высился величественный хребет Центральной Кордильеры, его пики еще пылали в лучах заката, мрачные предгорья были расчерчены черными полосами нового леса и террасами, где горели огни ферм.

Мэри на основании изученного ждала красот – но не ожидала ничего столь захватывающе идиллического. Как у подобного края могла быть такая история? Но ведь до полковника сэра Эспаньола не была такой прекрасной. В его правление остров стал единым государством после череды почти бескровных переворотов, отправивших и демократически избранных лидеров, и тиранов в эмиграцию в Китай и Париж. Он подавил конкуренцию внутренних интересов, национализировал всю иностранную промышленность, начал разработку нефтяных запасов на южном шельфе с помощью бразильского преступного мира, а эти грязные деньги пустил на создание уникального бизнеса – предоставления избранным заказчикам услуг наемников и террористов по всему миру.

В начале двадцать первого века промышленно развитые страны обнаружили, что их граждане не готовы осуществлять некоторые наиболее жестокие действия, необходимые государству. Полковник сэр с энтузиазмом ринулся в этот вакуум и с таким успехом предоставлял желающим отлично обученную армию эспаньольских юношей, что лучшие валюты мира поддержали почти обесценившийся гаитянский гурд и обанкротившееся доминиканское песо.

На десятый год своего правления он начал восстанавливать давно вырубленные эспаньольские леса, ввозя лучших специалистов по рекомбинации и аграрных экспертов, чтобы вернуть остров хотя бы к подобию его доколумбовой юности.

По сторонам убегали назад хорошо освещенные выбеленные небольшие городки, подробности были неразличимы из-за скорости. Она успевала заметить лишь контуры деревянных построек и бетонных жилых комплексов для эспаньольцев; это были города, обычно недоступные для туристов, города, где растили солдат и куда те возвращались, чтобы жить и давать жизнь дочерям и сыновьям, будущим солдатам.

Армия Эспаньолы, если верить тому, что она читала, насчитывала около ста пятидесяти тысяч человек. В случае необходимости гиперзвуковые корабли или суборбитальный транспорт могли за несколько часов забрать из одного или другого международного аэропорта, временно закрытого для входящих рейсов, десятки тысяч воинов и отправить их в любую точку планеты.

Сидя напротив Мэри, Сулавье глядел, как мимо мелькают поля и поселки.

– Увы, в последнее время в мире спокойно, – сказал он. – Ваше правительство перестало вести бизнес с Кап-Аитьеном и Санто-Доминго. Это весьма печалит полковника сэра.

– У вас по-прежнему остается туризм, своя нефть и сельское хозяйство, – сказала Мэри.

Сулавье поднял руки, потер большой палец одной руки о три других, обозначая деньги, и накрыл их другой ладонью, словно чтобы придушить.

– Нефть – легче получать по вашей технологии переработки мусора, – сказал он. – Любая страна на Земле способна произвести достаточно еды. Туризму нанесен большой ущерб. Нас называют всякими неприятными словами. Это нас огорчает. – Он вздохнул, передернул плечами, словно отбрасывая неприятную тему, опять улыбнулся. – У нас еще остается красота. И мы сами. Если наши дети не отправляются умирать за других, это тоже хорошо.

Он не упомянул о производстве и экспорте «адских венцов». Возможно, Сулавье не имел к этому никакого отношения. Она, в общем, надеялась, что не имеет.

Поезд проследовал по длинному туннелю и вышел в пустынную низину, украшенную криворукими кактусами сагуаро и островками кустарника цвета пыли, едва заметными при свете из окон поезда. Над горами ярко, не мигая сияли звезды. Поезд нырнул в другой туннель.

– Природное разнообразие у нас как у целого материка, – задумчиво сказал Сулавье. – Вы, наверное, задаетесь вопросом, как мог кто-то, поселившись здесь, оставаться злым?

Мэри кивнула; главная загадка эспаньольской истории.

– Я изучил историю наших лидеров. Сперва они были хорошими людьми, но через несколько лет, а иногда всего через несколько недель в них что-то менялось. Они начинали злобиться. Бояться странных сил. Как ревнивые старые боги, мучили нас и убивали. И под конец, перед тем как умереть или отправиться в изгнание, становились похожими на маленьких детей… Они раскаивались и искренне недоумевали, что же с ними случилось. Улыбались в объективы камер: «Как я мог сделать такое? Я хороший человек. Это был не я. Это был кто-то другой».


Мэри очень удивила такая откровенность, но Сулавье продолжил:

– Так было до полковника сэра. Он здесь уже тридцать лет, столько же, сколько Папа Док в прошлом веке, но без страшной жестокости Папы Дока. Мы многим обязаны полковнику сэру.

Честный и искренний; Сулавье, похоже, не умел скрывать свои истинные чувства. Но, несомненно, скрывал. Он наверняка знал то, что знала она; секрет стабильности полковника сэра. Эспаньоле были дарованы двадцать лет необычайного процветания и сравнительно мягкое управление. Если Эспаньола и была одержима демоном боли и смерти, полковник сэр смягчил его влияние на жителей острова, направив его внимание в другую сторону.

– Но я здесь не для того, чтобы продать вам наш остров, верно? – с усмешкой сказал Сулавье. – Вы здесь по официальному делу, мало нас касающемуся. Вы здесь, чтобы найти убийцу. Исключительно по работе. Возможно, когда-нибудь потом вы сможете вернуться в Эспаньолу, чтобы увидеть нас такими, какие мы на самом деле, чтобы отдохнуть здесь в свое удовольствие.

Они выехали из туннеля навстречу мерцанию огней Порт-о-Пренса, зажатого между горами и темным Карибским морем.

– А, – сказал Сулавье, извернувшись, чтобы выглянуть в окна на противоположной стороне прохода. Мэри обратила внимание на это движение; не отработанная грация дипломата, а раскованная подвижность спортсмена или уличного сорванца. – Приехали.

Пока поезд замедлял ход, преодолевая последние километры до вокзала, Сулавье показывал ей главные туристические отели административные здания музеи, все сплошь черное стекло, сталь и бетон начала двадцать первого века. Чистые и хорошо освещенные. Перед самым вокзалом они проползли через обширный квартал под названием Vieux Carré, сохранивший архитектуру времен до полковника сэра, – затейливые деревянные постройки и постройки из потрескавшегося бетона с черепичными и рифлеными жестяными крышами. Все здания в Vieux Carré изрядно обветшали и редко были выше одного этажа.



Сулавье провел ее на крытую платформу, и она впервые вдохнула эспаньольский воздух. Он оказался теплым и душистым и мягко овевал ее, принося ароматы цветов и готовящейся еды. В сопровождении арбайтеров они проследовали мимо тележек из нержавеющей стали, с которых продавались жареная рыба и вареный краб, арахисовое масло, приправленное перцем, холодное эспаньольское пиво. На вокзале было всего несколько десятков туристов, и продавцы алчно оспаривали друг у друга их доллары. Присутствие Сулавье удерживало их в стороне от Мэри.

– Увы, – сказал Сулавье, указывая широким взмахом руки на малочисленных туристов. – Теперь о нас говорят гадости.

Их ждал правительственный лимузин, припаркованный на белой полосе. Он потеснил бензиновые и электротакси и ярко разукрашенные туктуки, теперь припаркованные на приличном расстоянии с обеих сторон; их водители отдыхали, ели, читали. Трое мужчин и две женщины в красных рубашках и джинсах танцевали вокруг тележки продавца напитков, весело помахивая руками Сулавье и Мэри. Сулавье приветственно кивнул танцорам, виновато улыбаясь, как бы говоря: «Увы, мне не до танцев, у меня серьезная работа».

Лимузину, полностью автоматическому, лет было не более десяти. Он величественно повез их по улицам к дипломатическому кварталу. На Сулавье напала сдержанность. Они подъехали к кирпичной стене и проехали в ворота, охраняемые солдатами в черной форме и хромированных шлемах. Солдаты с достоинством наблюдали за ними, щурясь подозрительно. Машина не остановилась.

За стеной располагался приятный район простых, одинаково окрашенных бунгало, каждое – с выступающим вперед крыльцом-верандой, решетчатые стены которого покрывала вечнозеленая бугенвиллея. Машина остановилась перед одним из таких бунгало и распахнула дверцу. Сулавье наклонился вперед, его лицо внезапно озарило недоумение, и он произнес:

– Инспектор Чой, я собираюсь договариваться о встрече с самим полковником сэром. Завтра, возможно, поздно вечером. Утром вы начнете с нашей полиции, но пообедаете или поужинаете с полковником сэром.

Предложение удивило Мэри. Но, с другой стороны, полковник сэр изначально одобрил ее прибытие сюда и, естественно, заинтересовался судьбой своего друга… Или просто хотел, чтобы так казалось.

– Почту за честь, – сказала Мэри. Она вышла из лимузина и у подножия ведущей в бунгало лестницы увидела мужчину и женщину в темно-серых ливреях. Оба разом улыбнулись. Сулавье представил их: Жан-Клод и Розель.

– Как я понимаю, американцы не привыкли к слугам, – сказал он, – но здесь они есть у всех иностранных дипломатов и чиновников. – Жан-Клод и Розель поклонились.

– Нам хорошо платят, мадемуазель, – сказала Розель. – Не смущайтесь.

– До завтра, – сказал Сулавье и вернулся к лимузину.

– Ваш багаж уже в комнатах, – сообщил ей Жан-Клод. – Здесь есть душ и прекрасная ванна, а также чистый яблочный уксус, если потребуется. – Мэри на мгновение задержала на нем взгляд, ошеломленная столь глубокими познаниями о ее потребностях.

– У вас прекрасный дизайн, инспектор Чой, – сказала Розель.

– Спасибо.

– Особенно мы одобряем ваш цвет кожи, – добавил Жан-Клод с веселыми искорками в глазах.

Бунгало было обставлено хорошей мебелью красного дерева, явно ручной работы; стыки были выполнены грубовато, но резьба и ручная полировка – великолепны.

– Прошу прощения, – сказала Мэри. – Откуда вы узнали про уксус?

– У меня шурин на Кубе, – сказал Жан-Клод. – Занимается трансформациями для китайских и российских туристов. Не раз рассказывал о вашем типе кожи.

– О, – сказала Мэри. – Благодарю.

Розель провела ее в спальню. У стены стояла кровать под балдахином, с противомоскитной сеткой и прекрасным пестрым стеганым одеялом с вышитыми животными и танцующими людьми, сетка была опущена, одеяло расстелено.

– Сетка вам не понадобится. У нас в Порт-о-Пренсе все комары дружелюбные. Необычно, да? – сказала Розель.

Ее одежда уже висела в ароматном платяном шкафу из тика. Мэри внутренне ощетинилась при мысли, что в ее багаже рылись без ее разрешения, но улыбнулась Розель.

– Мило, – сказала она.

– В столовой вас ждет ужин. Мы будем подавать вам блюда, если хотите, но если вам не нравится личное обслуживание, можно устроить так, чтобы еду вам подавали роботы, – пояснил Жан-Клод. – Однако если вы предпочтете роботов, нам заплатят меньше. – Он подмигнул. – Пожалуйста, отдыхайте и не стесняйтесь. Это наша работа, и мы профессионалы.

Сколько раз они обращались так к дипломатам или представителям компаний? Привлекательность Эспаньолы была очевидной. Эти люди казались более чем искренними; они казались по-настоящему дружелюбными, такими же, как Сулавье. Возможно, в том, что ее одежду развесили, не было ничего, кроме желания помочь.

– Нужно ли мадемуазель еще что-нибудь перед обедом?

Мэри отказалась.

– Я приведу себя в порядок, а потом поем.

– Может, мадемуазель нужна компания? – предложила Розель. – Студент университета, фермер, рыбак? Дружелюбные и гарантированно благоразумные.

– Нет. Благодарю вас.