Королева ангелов
Часть 32 из 81 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Мартин Берк. Страна Разума. 2043–2044
Океанический порт Лос-Анджелеса располагался в четырех милях от берега, и попасть туда можно было по трем проходящим по мостам автомагистралям и шаттлами вертикального взлета и посадки. Подъезды к стартовым площадкам расходились на запад и на север, как лучи символа солнца у навахо; на юге и востоке обширные розовато-серые водные пространства очерчивала проходящая прямо по морю узкая ограда, отмечавшая границу устроенных в океане ферм нано, примыкающих к центральной платформе океанического порта.
Гиперзвуковой корабль спокойно стоял на стартовой площадке; четыре огромных двигателя работали вхолостую; гладкий серый акулоподобный силуэт казался летящим даже на земле. Медленно выползшая труба для посадки пассажиров уперлась в соответствующую дверь. Ожидавшие посадки путешественники входили на корабль с одного конца, тогда как с другого производилась высадка. Арбайтеры вереницей покидали корабль через свою трубу, унося прах предыдущего рейса. Гиперзвуковые корабли никогда не отдыхали; их двигатели сжигали водород днем и ночью, автопилоты не выключались, смотрители-люди сменялись на вахте каждые восемь часов или каждые два рейса туда и обратно, в зависимости от того, что наступало раньше.
Мэри Чой опустилась в кресло. Ремни безопасности обвились вокруг нее, приноравливаясь к ее фигуре. Она посмотрела в широкое окно на массивный черный суборбитал с утолщенным носом, разогревавшийся перед запуском на соседней стартовой площадке. Ежедневно из океанического порта стартовали пятьдесят суборбиталов, чтобы менее чем за час пересечь просторы Тихого океана, и каждый нес более тысячи пассажиров или сотню тонн груза. Гиперзвуковые корабли предназначались для более коротких прыжков или менее загруженных маршрутов; они перевозили менее четырехсот пассажиров и двигались всего в три раза быстрее звука. Полет до МПЭ в Санто-Доминго занимал чуть менее трех часов. До Китая она долетела бы быстрее.
На западе неровной бахромой лежали низкие клочья облаков. Океан за стартовыми площадками был ярко-синим под жемчужным полуденным солнцем, сияющим сквозь дымку в вышине. Мэри впитывала все это со странной жадностью. Ей хотелось поскорее приземлиться в Эспаньоле и взяться за работу, хотелось, чтобы скорее пролетели ближайшие несколько недель.
Хотелось поскорее избавиться от своих неудач.
В терминале простой посыльный от Рива дал ей футляр с металлической гребенкой, набором косметики и щеткой для волос. Ручка расчески хитрым поворотом откручивалась, внутри была сероватая паста, в которой Мэри опознала некую разновидность нано. Она убрала футляр в свой багаж и сдала его. Еще посыльный передал ей диск с инструкциями. Теперь она достала свой планшет и вставила диск. Изучив, стерла диск, убрала планшет и задумчиво уставилась в окно. Как и сказал Рив, не вполне законно. Но в сложившихся обстоятельствах весьма любопытно. Интересно, удастся ли этим воспользоваться.
На спинке кресла перед ней автоматически включился визор, настроенный на канал авиалинии, и она отключила его ленивым тычком пальца. Закрыла глаза. Мысленно прокрутила последние два дня, приятную физическую близость и привязанность к Эрнесту, закончившуюся расколом. Долг превыше жизни. Иногда ей казалось, что у нее есть только долг, ничего больше; цель и смысл ее существования. Держать силы тьмы загнанными в угол, чтобы другие могли безмятежно жить и любить; не она. Никакой жалости к себе.
Вой турбин лайнера в режиме дозвуковой скорости поднялся до высокого свиста. Снаружи этот звук был вполне сносным, хаос вихревых воздушных потоков ослабляли воздуховоды, постоянно регулировавшие отвод и завихрения на трехстах оборотах в секунду и накладывавшие одну катящуюся волну звука на другую. Только под самыми турбинами уровень шума поднимался до невыносимого. Она вообразила, как сидит там, неуязвимая, под цепочкой огненных конусов, и смотрит в камеру сгорания.
Мелодрама.
Долг зои – гасить шум человеческой камеры сгорания.
Когда воздушное судно наконец оторвалось от земли, Мэри улыбнулась. На короткое время вектор тяги был направлен для вертикального взлета, и двигатели выдали свой истинный всепоглощающий рев, словно запись рева тысячи ураганов, приглушаемый только превосходно сконструированной шкурой этой серой акулы. Корабль закручивало, поднимало, сталкивало с поперечной волной, он удалялся от стартовой площадки и от синей воды, выдыхая последней струей вертикальной тяги концентрические штормы; наконец гиперзвуковой корабль набрал скорость и теперь плавно рассекал воздух, поднимаясь под углом сорок пять градусов, в кабине росло давление. Рев сменился шепотом, тишиной. Теперь она словно летела на планере или парила.
Не все кресла были заняты. Туристический рынок лихорадило; скорее всего большинство этих пассажиров – туристы из Лос-Анджелеса на пути в стабильное Пуэрто-Рико, куда попадут из Эспаньолы шаттлами вертикального взлета и посадки. Впереди и позади люди беззаботно болтали. Нормальные люди с реальной жизнью и реальной любовью и разумным долгом, внутреннее давление соответствовало внешнему.
Мэри закрыла глаза и откинулась на сиденье. Гиперзвуковой корабль догнал собственную ударную волну и заскользил на сорока двух тысячах футов в тишине, опережая собственный рев. Вдоль потолочной дорожки двигалась пара арбайтеров с напитками в сопровождении стюарда – началась раздача пищи из скрытых каналов, идущих вдоль позвоночника этой комфортабельной акулы. Она тем временем с ревом разгонялась до второго маха.
Заснуть Мэри не удалось. Она включила визор на спинке кресла, полистала каналы, нашла городские новости Лос-Анджелеса и выбрала слухи Комплексов, надеясь поймать обсуждение дела Голдсмита. На удивление умеренный ажиотаж в коммерческих визио и на ЛитВизах. Совершенные Голдсмитом убийства вряд ли могли считаться обычным явлением, но и не отвечали сегодняшнему запросу публики.
Интерес к убийствам затмил интерес к загадочным открытиям АСИДАК. Космос ее не очень интересовал. С легкой досадой она переключилась на канал «Байки лоскутов».
Очередная хищническая вылазка селекционеров. Заметный представитель шестого лоскута двадцать восьмого округа по имени Марио Пеллетье, матерый политикан, коронован «адским венцом» за предполагаемое незаконное присвоение гуманитарной помощи некорректированным. Двадцать секунд под «венцом». Чтобы оправиться от травмы, ему потребовалась незначительная коррекция глиального баланса, но от любого иного лечения он отказался. «Я получил по заслугам. Я в силах пережить эту раздачу. Не так все плохо. Не так все плохо». Взгляд затравленный; почти наверняка в ближайшие недели уйдет в отставку, осядет с какая там у него есть семьей, нарастит вокруг своей жизни раковину и постарается не допустить второй такой встречи. Селекционеры снова одержали победу, выросли в глазах общественности, сделали тех некорректированных, кто не в ладах с законом, чуть более осторожными, немного более осмотрительными, возможно, чуть более послушными.
Она невольно сжала кулаки. Не вполне законно, но она на три минуты надела бы «адский венец» на каждого селекционера. Ворваться в убежище селекционеров шесть арбайтеров три рядовых сотрудника схватить самого Йола Оригунда, израильского экспатрианта, принявшего мантию селекционера от основателя этого движения Вулфа Руллера. Выгнать рядовых сотрудников смотреть как арбайтеры привязывают пленных к жестким стульям закрепляют на головах обручи сканируют и перенаправляют их самые темные внутренние секреты наблюдать за вспышками беспокойства когда пленные видят красные линии…
Преступление и наказание.
Она переключилась обратно на отчеты АСИДАК. Несчастный Эрнест. Он никогда не стал бы использовать «адский венец» по назначению, но блеск технологий зачаровывал его. Какой художник не хочет пусть самого грубого и прямого, но доступа к воображению зрителя?
Не была ли она слишком строга? Кто знает. Долг и закон.
Мэри поймала себя на том, что всхлипнула. Что-то слишком быстро она готова идти на попятную. Она покосилась на соседние кресла, C, E, F, G: трое молодых людей в псевдокостюмах и пожилая женщина дорого одетая в стиле тридцатых годов все уставились в визоры на спинках кресел, шумоподавление приглушало звуки того, что их развлекало, до отдаленного шепота. Они не заметили ее душевного смятения.
ЛитВиз-21/1 Подсеть A (Дэвид Шайн): «Мобильный разведчик АСИДАК номер 2 наконец завершил исследование соскоба с одной из башен, образующих круги на B-2. Хотя лаборатории мобильного разведчика, действующие на основе нано, очень малы, они дают почти такие же точные результаты, как любая подобная лаборатория на Земле, с той лишь разницей, что на Земле у нас прошло еще пятнадцать лет прогресса. Тем не менее ожидается, что результаты на многое прольют свет.
Если вы, как и мы, заметили, что отчеты от всех средств мониторинга АСИДАК с недавних пор стали менее информативными, тому есть простое объяснение. Мы находимся в трудной фазе исследования планеты B-2 системой АСИДАК. Масштабные исследования показали нам планету и загадочную, и захватывающую, планету, где есть жизнь, но где не видно животных или даже крупных растений. Однако существование кругов из башен как будто бы указывает на какую-то разновидность разумной жизни, хотя нас предупреждают, что рано делать такие выводы. Сейчас АСИДАК занята тем, что тщательно проверяет собранные на данный момент свидетельства. Мобильные разведчики целенаправленно путешествуют по суше и воде и проводят анализы; «детки-монетки» продолжают передавать информацию из всех уголков планеты; объемы сведений, получаемых АСИДАК, колоссальны.
Но АСИДАК не способна быстро отправить всю эту информацию прямиком на Землю. АСИДАК создана как действующая вдали от нас подлинно мыслящая машина, способная проводить собственные эксперименты и делать собственные выводы, концентрируя информацию – как бы высушивая ее – и отправляя нам более компактные результаты.
Если АСИДАК столкнется с неразрешимой – для нее – загадкой, то необработанные факты действительно будут присланы на Землю, но не сразу; этот процесс может занять годы, даже десятилетия. АСИДАК способна функционировать на протяжении по меньшей мере столетия, ремонтируя себя, с энтузиазмом выполняя свою работу; но есть много слабых звеньев, и не последнее из них – ретрансляторы, рассеянные в глубоком космосе между Землей и альфой Центавра. Они не способны восстанавливать себя, как АСИДАК. В межзвездном пространстве они подвергаются воздействию глубокого холода и тратят все запасы энергии на прием и передачу сигналов. Если один из этих ретрансляторов сломается, время передачи всей информации увеличится вчетверо. Если выйдет из строя больше одного, передача информации может полностью прекратиться или станет осуществляться невероятно медленно.
И если по какой-либо причине часть сообщения пропадет, фактически потребуется еще десять лет, чтобы дать АСИДАК указание снова отправить его. Нить обратной связи АСИДАК с Землей действительно очень тонка, но это, полагаю, вполне соответствует обстоятельствам, принимая во внимание, насколько вообще дерзок был этот замысел».
36
Там нет колесниц, нет запряженных в колесницы, не бывает дорог. Но он творит колесницы, запряженных в колесницы, дороги. Там не бывает блаженства, радостей, удовольствия. Но он творит блаженство, радости, удовольствие. Там не бывает водоемов, лотосных прудов, рек. Но он творит водоемы, лотосные пруды и реки. Ведь он – творец.
Брихадараньяка-упанишада, 4.3.10
Институт психологических исследований возвышался над семнадцатиакровой лужайкой, как перевернутая ступенчатая пирамида, один край которой был врезан в десятиэтажный бронзово-зеленый стеклянный цилиндр. Первоначально здание принадлежало китайско-российскому научно-исследовательскому центру; при Рафкинде многие китайские и российские холдинги в континентальных Соединенных Штатах были национализированы после их объединенного дефолта по кредитам Банка США.
Шесть месяцев это здание стояло неиспользуемым, затем было передано практически в безраздельное пользование Мартину Берку. Через год ИПИ уже казался крепкой структурой, в которой работали триста человек.
Газон был самоподдерживающийся, как все сады на территории ИПИ; запустение больше не означало запущенности. Внутри здания арбайтеры поддерживали полный порядок. Если бы не разграбление людьми, ИПИ был бы в точности таким, каким он его оставил…
Машина открыто остановилась перед стеклянными дверями, и Мартин вышел, но вернулся в нее, чтобы забрать у Ласкаля свой планшет.
– И охотник пришел с холмов, – сказал Ласкаль. – Мы отыскали здесь все глаза и уши федералов и муниципалов. Сейчас их нет. Здесь все спокойно.
Мартин не обратил на это внимания и направился к стеклянным дверям. Те впустили его. Просто ненадолго войти в здание, как делал тысячу раз, войти, словно ничего не случилось, стоило всего, на что он согласился.
Ласкаль следовал за ним на почтительном расстоянии. Мартин на мгновение задержался в приемной, сжимая побелевшими пальцами планшет. Он взглянул на Ласкаля, и тот бледно улыбнулся в ответ. Мартин кивнул и, пройдя мимо пустой стойки регистрации, спросил через плечо:
– Кто охраняет институт?
– Не ваша забота, – сказал Ласкаль. – Здесь безопасно.
– Мы просто подъехали и вошли… – сказал Мартин, его голос замер. Не его забота. – Где доктор Нейман?
– Все на первом лабораторном уровне, – сказал Ласкаль, следуя за гулкими шагами Мартина.
– А где Голдсмит?
– В одной из палат для пациентов.
Мартин вошел в свой прежний кабинет в конце коридора, за две двери до лифтов на подземный исследовательский уровень. Шкафы для дисков открылись при его прикосновении, но оказались пусты; на его рабочем столе ничего не было. Прикусив нижнюю губу, он проверил ящики стола; те были заперты и не среагировали на отпечаток большого пальца. Он вернулся, но не домой; дом больше не узнавал его.
– Вам же это не требуется, не так ли? – тихо спросил Ласкаль от двери. – Вы не сказали, что это нужно.
Мартин быстро покачал головой и протиснулся мимо него.
Двери лифта при его приближении открылись, и он вошел, Ласкаль шел в двух шагах сзади. Мартин почувствовал, как в нем закипает гнев, и постарался взять себя в руки. Два слова крутились в его голове: «Нет прав». Возможно, это означало, что никто не имел права обыскивать его рабочее место, но могло бы и означать, что никто не имел права совершать какие-то действия в отношении ИПИ.
Двадцать семь футов вниз. Двери открылись. Словно не прошло и минуты с тех пор, как он в последний раз шел по этому коридору, Мартин повернул налево и властно открыл большую дверь в центральную исследовательскую операционную. Подбоченясь, он окинул взглядом расположенный чуть ниже операционный стол. В обзорной галерее над столом, за толстым стеклом, стояли три ряда вращающихся кресел. Мягко светились ряды огней, утопленных в полусферический купол прямо над операционным театром. Большая часть оборудования – им занимались два исследовательских арбайтера – по-прежнему оставалась на прежнем месте: бело-серебристый триплексный цилиндр, мониторы нано слева от трех серых кушеток – стоящие в ряд пять компьютеров и один мыслитель, не хватало только буферного компьютера, благодаря которому исследователи и исследуемые могли быть уверены в своей безопасности, зная, что находятся внутри симуляции с задержкой по времени…
Мартин облизнул губы и повернулся к Ласкалю.
– Хорошо, – сказал он. – Приступим.
Ласкаль кивнул.
– Мисс Нейман и господин Альбигони сейчас рядом, в обзорной. Нам также удалось договориться с четырьмя из пяти помощников, о которых вы просили.
– С кем именно?
– Эрвин Смит, Дэвид Уилсон, Карл Андерсон, Марджери Андерхилл.
– Тогда давайте соберем их всех.
Они прошли в заднюю часть операционного театра и через другую маленькую дверь попали в коридор, ведущий в палаты пациентов. Мартин вспомнил последнюю из двадцати семи человек, которых здесь исследовал и лечил здесь, девушку по имени Сара Нин; он живо помнил ее Страну: населенные экзотическими животными спокойные джунгли, по которым густо разбросаны особняки. Путешествуя по ней, он почти полюбил Сару Нин – своего рода обратный перенос; ее интерьер был таким мирным, ее экстерьер – она была полноватая, похожая на корову, туповатая – таким очевидно безмятежным…
Страна Сары Нин часто снилась ему. Он сомневался, что у Голдсмита она будет хотя бы приблизительно такой же простой или приятной.
Голдсмита держали в палате для пациентов, которую прежде занимала Сара Нин. Два поджарых крепких человека в псевдокостюмах стояли возле этой двери, внимательно наблюдая за ними, пока они приближались, и наконец кивнув Ласкалю в знак узнавания.
– Господин Альбигони там, – сказал тот, что повыше, указывая на дверь на другой стороне коридора. Это была обзорная комната.
Ласкаль открыл эту дверь, и Мартин вошел.
Альбигони и Кэрол Нейман спокойно беседовали, сидя в креслах перед главным экраном. Когда дверь открылась, они подняли взгляды. Кэрол улыбнулась и встала. Альбигони наклонился вперед, уперевшись локтями в колени, выжидательно поднял брови. Мартин пожал руку Кэрол.
– Мы почти готовы, – сказала она. – Я дала нашим четырем помощникам задание для освежения памяти. Это займет у них какое-то время.
Мартин кивнул.
– Конечно. Я тоже хочу поговорить с ними.
– Через несколько минут они будут здесь, – сказала Кэрол.
– Хорошо. Я просто… заглянул ненадолго в операционную. Похоже, все на месте, кроме буфера.
– Справимся без него, – уверенно сказала Кэрол. Мартин старался не смотреть ей в глаза. Сейчас он ощущал себя особенно уязвимым. Пульс частил; периодически Мартин делал глубокие вдохи и не мог спокойно стоять на месте.
– Как Голдсмит?
– Прекрасно себя чувствовал, когда я последний раз говорил с ним, – сказал Альбигони. Зачинщик всего этого казался спокойным, центром миролюбивого замысла, вокруг которого, видел Мартин, он будет вращаться, электрон при ядре-издателе. Не важно. Для чего вообще он здесь? Все готово; они вполне могли бы обойтись своими силами.
Океанический порт Лос-Анджелеса располагался в четырех милях от берега, и попасть туда можно было по трем проходящим по мостам автомагистралям и шаттлами вертикального взлета и посадки. Подъезды к стартовым площадкам расходились на запад и на север, как лучи символа солнца у навахо; на юге и востоке обширные розовато-серые водные пространства очерчивала проходящая прямо по морю узкая ограда, отмечавшая границу устроенных в океане ферм нано, примыкающих к центральной платформе океанического порта.
Гиперзвуковой корабль спокойно стоял на стартовой площадке; четыре огромных двигателя работали вхолостую; гладкий серый акулоподобный силуэт казался летящим даже на земле. Медленно выползшая труба для посадки пассажиров уперлась в соответствующую дверь. Ожидавшие посадки путешественники входили на корабль с одного конца, тогда как с другого производилась высадка. Арбайтеры вереницей покидали корабль через свою трубу, унося прах предыдущего рейса. Гиперзвуковые корабли никогда не отдыхали; их двигатели сжигали водород днем и ночью, автопилоты не выключались, смотрители-люди сменялись на вахте каждые восемь часов или каждые два рейса туда и обратно, в зависимости от того, что наступало раньше.
Мэри Чой опустилась в кресло. Ремни безопасности обвились вокруг нее, приноравливаясь к ее фигуре. Она посмотрела в широкое окно на массивный черный суборбитал с утолщенным носом, разогревавшийся перед запуском на соседней стартовой площадке. Ежедневно из океанического порта стартовали пятьдесят суборбиталов, чтобы менее чем за час пересечь просторы Тихого океана, и каждый нес более тысячи пассажиров или сотню тонн груза. Гиперзвуковые корабли предназначались для более коротких прыжков или менее загруженных маршрутов; они перевозили менее четырехсот пассажиров и двигались всего в три раза быстрее звука. Полет до МПЭ в Санто-Доминго занимал чуть менее трех часов. До Китая она долетела бы быстрее.
На западе неровной бахромой лежали низкие клочья облаков. Океан за стартовыми площадками был ярко-синим под жемчужным полуденным солнцем, сияющим сквозь дымку в вышине. Мэри впитывала все это со странной жадностью. Ей хотелось поскорее приземлиться в Эспаньоле и взяться за работу, хотелось, чтобы скорее пролетели ближайшие несколько недель.
Хотелось поскорее избавиться от своих неудач.
В терминале простой посыльный от Рива дал ей футляр с металлической гребенкой, набором косметики и щеткой для волос. Ручка расчески хитрым поворотом откручивалась, внутри была сероватая паста, в которой Мэри опознала некую разновидность нано. Она убрала футляр в свой багаж и сдала его. Еще посыльный передал ей диск с инструкциями. Теперь она достала свой планшет и вставила диск. Изучив, стерла диск, убрала планшет и задумчиво уставилась в окно. Как и сказал Рив, не вполне законно. Но в сложившихся обстоятельствах весьма любопытно. Интересно, удастся ли этим воспользоваться.
На спинке кресла перед ней автоматически включился визор, настроенный на канал авиалинии, и она отключила его ленивым тычком пальца. Закрыла глаза. Мысленно прокрутила последние два дня, приятную физическую близость и привязанность к Эрнесту, закончившуюся расколом. Долг превыше жизни. Иногда ей казалось, что у нее есть только долг, ничего больше; цель и смысл ее существования. Держать силы тьмы загнанными в угол, чтобы другие могли безмятежно жить и любить; не она. Никакой жалости к себе.
Вой турбин лайнера в режиме дозвуковой скорости поднялся до высокого свиста. Снаружи этот звук был вполне сносным, хаос вихревых воздушных потоков ослабляли воздуховоды, постоянно регулировавшие отвод и завихрения на трехстах оборотах в секунду и накладывавшие одну катящуюся волну звука на другую. Только под самыми турбинами уровень шума поднимался до невыносимого. Она вообразила, как сидит там, неуязвимая, под цепочкой огненных конусов, и смотрит в камеру сгорания.
Мелодрама.
Долг зои – гасить шум человеческой камеры сгорания.
Когда воздушное судно наконец оторвалось от земли, Мэри улыбнулась. На короткое время вектор тяги был направлен для вертикального взлета, и двигатели выдали свой истинный всепоглощающий рев, словно запись рева тысячи ураганов, приглушаемый только превосходно сконструированной шкурой этой серой акулы. Корабль закручивало, поднимало, сталкивало с поперечной волной, он удалялся от стартовой площадки и от синей воды, выдыхая последней струей вертикальной тяги концентрические штормы; наконец гиперзвуковой корабль набрал скорость и теперь плавно рассекал воздух, поднимаясь под углом сорок пять градусов, в кабине росло давление. Рев сменился шепотом, тишиной. Теперь она словно летела на планере или парила.
Не все кресла были заняты. Туристический рынок лихорадило; скорее всего большинство этих пассажиров – туристы из Лос-Анджелеса на пути в стабильное Пуэрто-Рико, куда попадут из Эспаньолы шаттлами вертикального взлета и посадки. Впереди и позади люди беззаботно болтали. Нормальные люди с реальной жизнью и реальной любовью и разумным долгом, внутреннее давление соответствовало внешнему.
Мэри закрыла глаза и откинулась на сиденье. Гиперзвуковой корабль догнал собственную ударную волну и заскользил на сорока двух тысячах футов в тишине, опережая собственный рев. Вдоль потолочной дорожки двигалась пара арбайтеров с напитками в сопровождении стюарда – началась раздача пищи из скрытых каналов, идущих вдоль позвоночника этой комфортабельной акулы. Она тем временем с ревом разгонялась до второго маха.
Заснуть Мэри не удалось. Она включила визор на спинке кресла, полистала каналы, нашла городские новости Лос-Анджелеса и выбрала слухи Комплексов, надеясь поймать обсуждение дела Голдсмита. На удивление умеренный ажиотаж в коммерческих визио и на ЛитВизах. Совершенные Голдсмитом убийства вряд ли могли считаться обычным явлением, но и не отвечали сегодняшнему запросу публики.
Интерес к убийствам затмил интерес к загадочным открытиям АСИДАК. Космос ее не очень интересовал. С легкой досадой она переключилась на канал «Байки лоскутов».
Очередная хищническая вылазка селекционеров. Заметный представитель шестого лоскута двадцать восьмого округа по имени Марио Пеллетье, матерый политикан, коронован «адским венцом» за предполагаемое незаконное присвоение гуманитарной помощи некорректированным. Двадцать секунд под «венцом». Чтобы оправиться от травмы, ему потребовалась незначительная коррекция глиального баланса, но от любого иного лечения он отказался. «Я получил по заслугам. Я в силах пережить эту раздачу. Не так все плохо. Не так все плохо». Взгляд затравленный; почти наверняка в ближайшие недели уйдет в отставку, осядет с какая там у него есть семьей, нарастит вокруг своей жизни раковину и постарается не допустить второй такой встречи. Селекционеры снова одержали победу, выросли в глазах общественности, сделали тех некорректированных, кто не в ладах с законом, чуть более осторожными, немного более осмотрительными, возможно, чуть более послушными.
Она невольно сжала кулаки. Не вполне законно, но она на три минуты надела бы «адский венец» на каждого селекционера. Ворваться в убежище селекционеров шесть арбайтеров три рядовых сотрудника схватить самого Йола Оригунда, израильского экспатрианта, принявшего мантию селекционера от основателя этого движения Вулфа Руллера. Выгнать рядовых сотрудников смотреть как арбайтеры привязывают пленных к жестким стульям закрепляют на головах обручи сканируют и перенаправляют их самые темные внутренние секреты наблюдать за вспышками беспокойства когда пленные видят красные линии…
Преступление и наказание.
Она переключилась обратно на отчеты АСИДАК. Несчастный Эрнест. Он никогда не стал бы использовать «адский венец» по назначению, но блеск технологий зачаровывал его. Какой художник не хочет пусть самого грубого и прямого, но доступа к воображению зрителя?
Не была ли она слишком строга? Кто знает. Долг и закон.
Мэри поймала себя на том, что всхлипнула. Что-то слишком быстро она готова идти на попятную. Она покосилась на соседние кресла, C, E, F, G: трое молодых людей в псевдокостюмах и пожилая женщина дорого одетая в стиле тридцатых годов все уставились в визоры на спинках кресел, шумоподавление приглушало звуки того, что их развлекало, до отдаленного шепота. Они не заметили ее душевного смятения.
ЛитВиз-21/1 Подсеть A (Дэвид Шайн): «Мобильный разведчик АСИДАК номер 2 наконец завершил исследование соскоба с одной из башен, образующих круги на B-2. Хотя лаборатории мобильного разведчика, действующие на основе нано, очень малы, они дают почти такие же точные результаты, как любая подобная лаборатория на Земле, с той лишь разницей, что на Земле у нас прошло еще пятнадцать лет прогресса. Тем не менее ожидается, что результаты на многое прольют свет.
Если вы, как и мы, заметили, что отчеты от всех средств мониторинга АСИДАК с недавних пор стали менее информативными, тому есть простое объяснение. Мы находимся в трудной фазе исследования планеты B-2 системой АСИДАК. Масштабные исследования показали нам планету и загадочную, и захватывающую, планету, где есть жизнь, но где не видно животных или даже крупных растений. Однако существование кругов из башен как будто бы указывает на какую-то разновидность разумной жизни, хотя нас предупреждают, что рано делать такие выводы. Сейчас АСИДАК занята тем, что тщательно проверяет собранные на данный момент свидетельства. Мобильные разведчики целенаправленно путешествуют по суше и воде и проводят анализы; «детки-монетки» продолжают передавать информацию из всех уголков планеты; объемы сведений, получаемых АСИДАК, колоссальны.
Но АСИДАК не способна быстро отправить всю эту информацию прямиком на Землю. АСИДАК создана как действующая вдали от нас подлинно мыслящая машина, способная проводить собственные эксперименты и делать собственные выводы, концентрируя информацию – как бы высушивая ее – и отправляя нам более компактные результаты.
Если АСИДАК столкнется с неразрешимой – для нее – загадкой, то необработанные факты действительно будут присланы на Землю, но не сразу; этот процесс может занять годы, даже десятилетия. АСИДАК способна функционировать на протяжении по меньшей мере столетия, ремонтируя себя, с энтузиазмом выполняя свою работу; но есть много слабых звеньев, и не последнее из них – ретрансляторы, рассеянные в глубоком космосе между Землей и альфой Центавра. Они не способны восстанавливать себя, как АСИДАК. В межзвездном пространстве они подвергаются воздействию глубокого холода и тратят все запасы энергии на прием и передачу сигналов. Если один из этих ретрансляторов сломается, время передачи всей информации увеличится вчетверо. Если выйдет из строя больше одного, передача информации может полностью прекратиться или станет осуществляться невероятно медленно.
И если по какой-либо причине часть сообщения пропадет, фактически потребуется еще десять лет, чтобы дать АСИДАК указание снова отправить его. Нить обратной связи АСИДАК с Землей действительно очень тонка, но это, полагаю, вполне соответствует обстоятельствам, принимая во внимание, насколько вообще дерзок был этот замысел».
36
Там нет колесниц, нет запряженных в колесницы, не бывает дорог. Но он творит колесницы, запряженных в колесницы, дороги. Там не бывает блаженства, радостей, удовольствия. Но он творит блаженство, радости, удовольствие. Там не бывает водоемов, лотосных прудов, рек. Но он творит водоемы, лотосные пруды и реки. Ведь он – творец.
Брихадараньяка-упанишада, 4.3.10
Институт психологических исследований возвышался над семнадцатиакровой лужайкой, как перевернутая ступенчатая пирамида, один край которой был врезан в десятиэтажный бронзово-зеленый стеклянный цилиндр. Первоначально здание принадлежало китайско-российскому научно-исследовательскому центру; при Рафкинде многие китайские и российские холдинги в континентальных Соединенных Штатах были национализированы после их объединенного дефолта по кредитам Банка США.
Шесть месяцев это здание стояло неиспользуемым, затем было передано практически в безраздельное пользование Мартину Берку. Через год ИПИ уже казался крепкой структурой, в которой работали триста человек.
Газон был самоподдерживающийся, как все сады на территории ИПИ; запустение больше не означало запущенности. Внутри здания арбайтеры поддерживали полный порядок. Если бы не разграбление людьми, ИПИ был бы в точности таким, каким он его оставил…
Машина открыто остановилась перед стеклянными дверями, и Мартин вышел, но вернулся в нее, чтобы забрать у Ласкаля свой планшет.
– И охотник пришел с холмов, – сказал Ласкаль. – Мы отыскали здесь все глаза и уши федералов и муниципалов. Сейчас их нет. Здесь все спокойно.
Мартин не обратил на это внимания и направился к стеклянным дверям. Те впустили его. Просто ненадолго войти в здание, как делал тысячу раз, войти, словно ничего не случилось, стоило всего, на что он согласился.
Ласкаль следовал за ним на почтительном расстоянии. Мартин на мгновение задержался в приемной, сжимая побелевшими пальцами планшет. Он взглянул на Ласкаля, и тот бледно улыбнулся в ответ. Мартин кивнул и, пройдя мимо пустой стойки регистрации, спросил через плечо:
– Кто охраняет институт?
– Не ваша забота, – сказал Ласкаль. – Здесь безопасно.
– Мы просто подъехали и вошли… – сказал Мартин, его голос замер. Не его забота. – Где доктор Нейман?
– Все на первом лабораторном уровне, – сказал Ласкаль, следуя за гулкими шагами Мартина.
– А где Голдсмит?
– В одной из палат для пациентов.
Мартин вошел в свой прежний кабинет в конце коридора, за две двери до лифтов на подземный исследовательский уровень. Шкафы для дисков открылись при его прикосновении, но оказались пусты; на его рабочем столе ничего не было. Прикусив нижнюю губу, он проверил ящики стола; те были заперты и не среагировали на отпечаток большого пальца. Он вернулся, но не домой; дом больше не узнавал его.
– Вам же это не требуется, не так ли? – тихо спросил Ласкаль от двери. – Вы не сказали, что это нужно.
Мартин быстро покачал головой и протиснулся мимо него.
Двери лифта при его приближении открылись, и он вошел, Ласкаль шел в двух шагах сзади. Мартин почувствовал, как в нем закипает гнев, и постарался взять себя в руки. Два слова крутились в его голове: «Нет прав». Возможно, это означало, что никто не имел права обыскивать его рабочее место, но могло бы и означать, что никто не имел права совершать какие-то действия в отношении ИПИ.
Двадцать семь футов вниз. Двери открылись. Словно не прошло и минуты с тех пор, как он в последний раз шел по этому коридору, Мартин повернул налево и властно открыл большую дверь в центральную исследовательскую операционную. Подбоченясь, он окинул взглядом расположенный чуть ниже операционный стол. В обзорной галерее над столом, за толстым стеклом, стояли три ряда вращающихся кресел. Мягко светились ряды огней, утопленных в полусферический купол прямо над операционным театром. Большая часть оборудования – им занимались два исследовательских арбайтера – по-прежнему оставалась на прежнем месте: бело-серебристый триплексный цилиндр, мониторы нано слева от трех серых кушеток – стоящие в ряд пять компьютеров и один мыслитель, не хватало только буферного компьютера, благодаря которому исследователи и исследуемые могли быть уверены в своей безопасности, зная, что находятся внутри симуляции с задержкой по времени…
Мартин облизнул губы и повернулся к Ласкалю.
– Хорошо, – сказал он. – Приступим.
Ласкаль кивнул.
– Мисс Нейман и господин Альбигони сейчас рядом, в обзорной. Нам также удалось договориться с четырьмя из пяти помощников, о которых вы просили.
– С кем именно?
– Эрвин Смит, Дэвид Уилсон, Карл Андерсон, Марджери Андерхилл.
– Тогда давайте соберем их всех.
Они прошли в заднюю часть операционного театра и через другую маленькую дверь попали в коридор, ведущий в палаты пациентов. Мартин вспомнил последнюю из двадцати семи человек, которых здесь исследовал и лечил здесь, девушку по имени Сара Нин; он живо помнил ее Страну: населенные экзотическими животными спокойные джунгли, по которым густо разбросаны особняки. Путешествуя по ней, он почти полюбил Сару Нин – своего рода обратный перенос; ее интерьер был таким мирным, ее экстерьер – она была полноватая, похожая на корову, туповатая – таким очевидно безмятежным…
Страна Сары Нин часто снилась ему. Он сомневался, что у Голдсмита она будет хотя бы приблизительно такой же простой или приятной.
Голдсмита держали в палате для пациентов, которую прежде занимала Сара Нин. Два поджарых крепких человека в псевдокостюмах стояли возле этой двери, внимательно наблюдая за ними, пока они приближались, и наконец кивнув Ласкалю в знак узнавания.
– Господин Альбигони там, – сказал тот, что повыше, указывая на дверь на другой стороне коридора. Это была обзорная комната.
Ласкаль открыл эту дверь, и Мартин вошел.
Альбигони и Кэрол Нейман спокойно беседовали, сидя в креслах перед главным экраном. Когда дверь открылась, они подняли взгляды. Кэрол улыбнулась и встала. Альбигони наклонился вперед, уперевшись локтями в колени, выжидательно поднял брови. Мартин пожал руку Кэрол.
– Мы почти готовы, – сказала она. – Я дала нашим четырем помощникам задание для освежения памяти. Это займет у них какое-то время.
Мартин кивнул.
– Конечно. Я тоже хочу поговорить с ними.
– Через несколько минут они будут здесь, – сказала Кэрол.
– Хорошо. Я просто… заглянул ненадолго в операционную. Похоже, все на месте, кроме буфера.
– Справимся без него, – уверенно сказала Кэрол. Мартин старался не смотреть ей в глаза. Сейчас он ощущал себя особенно уязвимым. Пульс частил; периодически Мартин делал глубокие вдохи и не мог спокойно стоять на месте.
– Как Голдсмит?
– Прекрасно себя чувствовал, когда я последний раз говорил с ним, – сказал Альбигони. Зачинщик всего этого казался спокойным, центром миролюбивого замысла, вокруг которого, видел Мартин, он будет вращаться, электрон при ядре-издателе. Не важно. Для чего вообще он здесь? Все готово; они вполне могли бы обойтись своими силами.