Король воронов

33




Никто не мог поверить, что Ронан воспользовался мобильником.

У Ронана Линча было много привычек, которые раздражали его друзей и близких – сквернословие, пьянство, пристрастие к уличным гонкам, – но полная неспособность отвечать на телефонные звонки и присылать эсэмэски буквально сводила их с ума. Когда Адам познакомился с Ронаном и обнаружил, что тот питает крайнее отвращение к телефонам, он предположил, что за этим кроется какая-то история. Какая-то причина, по которой первой реакцией Ронана, даже в случае острой необходимости, было передать мобильник другому. Потом, когда Адам узнал его получше, он понял: дело, скорее, заключалось в том, что телефон не позволяет передавать позу. В девяноста процентах случаев Ронан выражал свои чувства с помощью языка тела, а мобильник этого не понимал.

И вот теперь, однако, Ронан к нему прибег. Ожидая, пока Диклан закончит свой визит, Адам отправился к Бойду: надо было заменить масло в нескольких машинах. Он провел в мастерской пару часов, когда Ронан позвонил ему. Потом он послал сообщение Ганси и позвонил на Фокс-Вэй. Ронан сказал им всем одно и то же: «Приезжайте в Амбары, надо поговорить».

Поскольку Ронан вообще-то никогда и ни о чем не просил их по телефону, они бросили всё и поехали.

Когда Адам добрался до Амбаров, остальные уже собрались – по крайней мере, он увидел «Камаро» и предположил, что Ганси наверняка привез Блу (особенно теперь, когда их секрет наконец раскрылся). «БМВ» Ронана стоял в стороне, с колесами, повернутыми под таким углом, что было ясно: машина некоторое время скользила по инерции, прежде чем остановиться. К большому удивлению Адама, там же стоял «Вольво» Диклана, носом к дороге, как будто уже готовый уехать.

Адам вылез из машины.

Амбары производили на него странный эффект. Во время нескольких первых визитов он не мог понять, что это за чувство, потому что, в общем, Адам не до конца верил в две вещи, из которых состояли Амбары – в магию и любовь. Теперь, когда он, по крайней мере, поверхностно познакомился с тем и другим, они действовали на него иначе. Раньше Адам гадал, каким бы стал, если бы вырос в таком месте. Сейчас он думал, что, если захочет, однажды сможет жить в таком месте.

Он не вполне понимал, что изменилось.

Внутри он нашел остальных – в той или иной степени праздничного состояния. Адам не сразу догадался, что у Ронана день рождения. На заднем дворе дымился гриль, на кухонном столе стояли купленные в магазине кексы, в углах перекатывались воздушные шарики. Блу сидела на полу, привязывая к шарикам веревочки; поврежденный глаз у нее был плотно закрыт. Ганси и Диклан стояли у стола, опустив головы, и переговаривались негромко и серьезно, отчего оба казались старше своих лет. Ронан и Мэтью, толкаясь, ввалились в кухню со двора, шумные, полные братской любви, оба дурачились и были необыкновенно материальны.

Это и значит иметь брата?

Ронан поднял голову и перехватил взгляд Адама.

– Разуйся, прежде чем ходить по дому, дубина, – велел он.

Спохватившись, Адам потянулся к шнуркам.

– Не ты… я имел в виду Мэтью, – Ронан удержал взгляд Адама еще секунду, а затем проследил, чтобы Мэтью сбросил ботинки. Он последовал в гостиную за братом, покатившимся в носках по полу, и Адам понял: этот праздник – ради Мэтью.

Блу поднялась и подошла к Адаму. Она негромко объяснила:

– Мэтью будет жить с Дикланом. Он покидает Агленби.

Картина стала яснее. Это была прощальная вечеринка.

В течение следующего часа история медленно, судорожными порывами, выходила на поверхность – ее по кусочкам излагали все присутствующие. Завязка заключалась вот в чем: Амбары сменили хозяина путем бескровной революции, корона перешла от отца к среднему сыну, поскольку старший от нее отрекся. И, если верить Диклану, враждебные государства пускали слюни уже буквально на границе.

Это была одновременно прощальная вечеринка и военный совет.

Адам не верил своим глазам, он не помнил такого, чтобы Ронан и Диклан, находясь в одном помещении, не сцепились. Но – да, это были братья, какими он никогда не видел их раньше. Диклан, измученный и наконец освободившийся; Ронан, напряженный, полный могучей целеустремленности и радости; Мэтью, неизменный, полный жизни, похожий на счастливый сон – каким он и был.

Что-то в происходящем выбивало Адама из колеи. Он не вполне понимал, что происходит. Сквозь открытое кухонное окно до него доносился легкий запах самшита, и Адам вспоминал, как гадал, сидя в машине Ронана. Он мельком замечал Девочку-Сироту, которая пряталась вместе с Бензопилой под столом, где стояла коробка жестяных игрушек, и вспоминал свое потрясение в ту минуту, когда узнал, что Ронан приснил Кабесуотер. Он забрел в сны Ронана Линча; Ронан переделал всё в этом мире, придав ему форму своего воображения.

– Почему оно не на месте? – донесся из кухни раздраженный голос Ронана.

Мэтью чем-то загремел в ответ.

Через несколько секунд Ронан ухватился пальцами за косяк столовой и выглянул.

– Пэрриш. Пэрриш. Посмотри, вдруг ты найдешь где-нибудь гребаный рулон фольги. Может быть, в комнате Мэтью.

Адам плохо помнил, где комната Мэтью, но он был рад, что у него появился повод побродить по дому. На кухне продолжался разговор, а он блуждал по коридорам, поднимался по неприметным лестницам в другие коридоры и находил там новые лестницы. Внизу Ронан сказал что-то, и Мэтью захохотал – так оглушительно, что стоять рядом, наверное, было ужасно. Адам с удивлением услышал, что Ронан тоже смеется – по-настоящему, уверенно, добродушно.

Он оказался в комнате, которая, видимо, принадлежала Ниаллу и Авроре. Свет, лившийся в окно, падал на белое покрывало на кровати, мягкое и нагоняющее дремоту. «О дитя, иди скорей», – гласила цитата в рамке над кроватью. Над комодом висела фотография. Аврора, раскрывшая рот в простодушном удивленном смехе, походила на Мэтью. Ниалл, энергичный и красивый, улыбаясь, держал ее в объятиях. Темные волосы, длиной до подбородка, были заправлены за уши.

Ронан пошел в отца.

Адам долго стоял, глядя на фотографию и не понимая, почему она его притягивает. Он подумал: возможно, это от неожиданности, ведь он полагал, что Аврора – неяркое, спокойное, тихое существо (так она вела себя в Кабесуотере). Он мог бы догадаться, что она бывала веселой и динамичной, иначе Ронан не верил бы так долго, что она настоящая, а не сон.

Что такое вообще настоящее?

Впрочем, вполне возможно, что Адама на фотографии притягивал Ниалл Линч – взрослая версия Ронана. Сходство, конечно, было не стопроцентным, но достаточно сильным: во внешности Ниалла отчетливо проступали черты среднего сына. Яростный, безудержный отец; безудержная, веселая мать. Адаму стало больно.

Он ничего не понимал.

Адам нашел комнату Ронана. Он понял, что это комната Ронана, поскольку она была тесной и причудливой – чуть более светлая двоюродная сестра его спальни на Монмутской фабрике. В углах и под кроватью валялись странные маленькие предметы – сны маленького Ронана, а может быть, отцовские подарки. Попадались там и обычные вещи: скейтборд, потрепанный чемодан на колесиках, затейливого вида инструмент, очевидно волынка, лежавшая в пыли в открытом чехле. Адам взял с полки блестящую игрушечную машину, и она заиграла прелестную странноватую мелодию.

Адаму пришлось сесть.

Он сидел на краю пухового белого одеяла, и квадрат чистого белого света лежал у него на коленях. Он чувствовал себя как пьяный. Всё в этом доме сознавало собственную идентичность и не сомневалось в своем месте. Столь очевидно оно было желанным. Адам по-прежнему держал на коленях игрушечную машинку, хоть она и замолчала. Это была не какая-то конкретная модель – просто крутая машина, которой сон придал несуществующую форму, – но она напомнила Адаму первую вещь, которую он купил себе. Воспоминание было ужасное, из тех, к чьим границам он случайно приближался во сне – его мысли подкатывались к ним вплотную, обжигались и шарахались. Адам не помнил в точности, сколько ему было лет; бабушка прислала открытку с десятью долларами – это произошло в те времена, когда бабушка еще присылала открытки. Он купил на них игрушечную машинку, примерно такого же размера. «Понтиак». Адам не помнил, где он ее купил, и почему именно такую, и даже по какому поводу он получил открытку. Он помнил только, как лежал на полу в спальне, катал машинку по ковру и слышал голос отца в соседней комнате…


Мысли Адама подкатились вплотную к этому воспоминанию и шарахнулись.

Но он коснулся капота волшебной машинки и всё равно вспомнил тот случай. Ужасное предвкушение этой сцены было страшнее, чем сама сцена, поскольку оно длилось всё то время, пока Адам с ним боролся. Иногда было лучше просто сразу сдаться.

«Я сожалею о той минуте, когда выплюнул его в тебя», – сказал отец Адама. Он не кричал. Не злился. Просто констатировал факт.

Адам хорошо помнил ту секунду, когда до него дошло, что отец имеет в виду его, Адама. Он не расслышал, что ответила мать – только интонацию ее ответа, что-то вроде «Я тоже не так себе это представляла» или «Я хотела другого». Единственное, что он помнил в точности – машинку и слово «выплюнул».

Адам вздохнул. С ума сойти, некоторые воспоминания не исчезают с концами. В прежние времена – возможно, всего несколько месяцев назад – Адам вызывал бы это воспоминание вновь и вновь, и оно печально и навязчиво кружилось бы в голове. Поддавшись ему, он не знал бы, как остановиться. Но теперь, по крайней мере, он мог просто ощутить однократный укол, а потом задвинуть воспоминание подальше до следующего раза. Он так медленно покидал трейлер…

Скрипнула половица, в открытую дверь стукнули чьи-то костяшки. Адам поднял голову и увидел в дверном проеме Ниалла Линча. Нет, это был Ронан – на его лицо с одной стороны падал свет, а с другой тень. Он стоял с властным и спокойным видом, сунув большие пальцы в карманы джинсов, босиком, с кожаными браслетами на запястье.

Он без единого слова пересек комнату и сел на кровать рядом с Адамом. Когда Ронан протянул руку, Адам положил на ладонь машинку.

– Это старая, – сказал Ронан.

Он повернул переднее колесо, и снова заиграла музыка. Они сидели так несколько минут. Ронан рассматривал машинку и поворачивал по очереди каждое колесо, вызывая разные мотивчики. Адам наблюдал, как внимательно Ронан изучал все швы, полуприкрыв светлые глаза ресницами. Наконец он вздохнул, положил машинку на кровать рядом с собой и поцеловал Адама.

Давным-давно, когда Адам еще жил в трейлере, однажды он толкал газонокосилку по неопрятному дворику и вдруг понял, что где-то недалеко идет дождь. Он чуял земляной запах капель в пыли, а еще электрический, волнующий аромат озона. И видел смутную серую пелену воды, заслонившую горы. Он мог проследить путь дождя, направлявшегося к нему через обширное сухое поле. Эта завеса была тяжелой и мрачной, и Адам знал, что вымокнет, если останется на улице. Дождь шел издалека – Адаму хватило бы времени, чтобы убрать газонокосилку и спрятаться под крышу. Вместо этого, впрочем, он просто стоял и следил за приближением дождя. Даже в самую последнюю минуту, когда он уже слышал, как дождь прибивает траву к земле, Адам не двигался с места. Он закрыл глаза и позволил дождю намочить его до нитки.

Вот так и этот поцелуй.

Они поцеловались еще раз. И Адам ощутил нечто большее, чем просто губы Ронана.

Ронан отстранился, закрыв глаза, и сглотнул. Адам видел, как у него поднимается и опускается грудь, как хмурятся брови. Он чувствовал себя ярким, нереальным, фантастичным, как льющийся через стекло свет.

Он ничего не понимал.

Прошло немало времени, прежде чем Ронан открыл глаза – а когда открыл, выражение лица у него стало сложное. Он встал. Он по-прежнему смотрел на Адама, а Адам на Ронана, но оба молчали. Возможно, Ронан чего-то ждал, но Адам понятия не имел, что сказать. Он был магом – так говорила Персефона, и его магия соединяла между собой самые странные вещи. Но теперь он был слишком полон неясного белого света, чтобы провести хоть какую-то логичную параллель. Адам знал, что из всех возможных вариантов на свете Ронан Линч – самый трудный. Он знал, что Ронан – не то, с чем можно экспериментировать. Знал, что его губам по-прежнему было тепло. Знал, что поступил в Агленби в полной уверенности, что ему хочется лишь одного – убраться как можно дальше от этих мест и от всего, что здесь находилось.

Адам был уверен, что Ронан еще никогда и никого не целовал.

– Пойду вниз, – сказал Ронан.





34




Это была история, которую однажды рассказал Ниалл Линч – Ронан помнил ее смутно, но она ему всегда нравилась. Речь там шла про мальчика, который чертовски походил на Ронана (как все дети в рассказах Ниалла), и про одного старика, который чертовски походил на Ниалла (как все взрослые в рассказах Ниалла). Старик, кажется, был волшебником, а мальчик – его учеником, хотя Ронан, возможно, путал это с сюжетом фильма, который когда-то видел. Еще в рассказе Ниалла был волшебный лосось: он делал счастливым человека, который его съел. А может быть, мудрым, а не счастливым. В любом случае старик был слишком ленив, или занят, ну, или уехал по делам и не мог тратить время на рыбалку, поэтому он велел ученику отправиться к реке. Поймав лосося, мальчику следовало приготовить его и принести старику. Мальчик сделал, как ему велели, поскольку был не глупее старого волшебника, но, жаря лосося, он обжегся. Не успев спохватиться, он сунул обожженный палец в рот и получил волшебный подарок.

Ронан чувствовал, что, сам того не желая, ухватил счастье за хвост.

Он мог сделать что угодно.

– Ронан, старина, ты что там застрял? – крикнул Диклан. – Ужин готов!

Ронан стоял на крыше маленького сарая. Ему не удалось бы забраться выше за столь короткое время и без крыльев. Но он не опускал руки. Светлячки, елочные шары и сонный цветок, сияя, летали вокруг, то и дело проносясь мимо его лица, а он смотрел в испещренное розовыми полосами небо.

Через несколько секунд крыша застонала, застонал и Диклан, а потом старший брат подтянулся и встал рядом. Он стоял, глядя не на небо, а на то, что летало вокруг Ронана.

Диклан вздохнул.

– Ты, конечно, проделал тут большую работу.

Он протянул руку и схватил светлячка.

– Господи боже мой, Ронан, это ведь даже не насекомое.

Ронан опустил руки и взглянул на огонек, который поймал Диклан. Потом он пожал плечами.

Диклан выпустил огонек. Он завис прямо перед ним, освещая характерные резкие черты, тревожную складку между бровями, разочарование в углах губ.

– Он хочет поехать с тобой, – сказал Ронан.

– Я не могу взять с собой светящийся шарик.

– Подожди. Вот.

Он переступил с ноги на ногу, достал что-то из кармана и протянул на раскрытой ладони Диклану. Эта штука походила на долго бывшую в употреблении металлическую шайбу, сантиметров четырех в поперечнике, стимпанковое пресс-папье, часть какого-то странного механизма.