Король отверженных
Часть 64 из 76 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Там печатными буквами, более подходящими для надгробного камня, были начертано: КОРОЛЬ ХОДОВ.
Глава тринадцатая
Человек может протухнуть, как яйцо: по скорлупе и не заметишь, что содержимое испорчено.
Джумет. Чашу ветра я изопью
К концу дня некогда похожая на склеп библиотека была полна жизни и света. Десятки солдат прочесывали каждый проход, полку и закуток в поисках дальнейших откровений. Эксперты по боеприпасам искали мины-ловушки и извлекли примитивную бомбу, оставленную ходами, чтобы уничтожить доказательства своей работы. Пыльные газовые канделябры очистили и вновь зажгли, фотографа «Грезы» и его драгоценное оборудование опустили вниз под громкие нервные крики, а самые яркие умы кольцевого удела призвали для изучения двух досок.
Констебли осмотрели секретный лагерь в поисках улик и через несколько часов объявили, что шесть ходов жили и работали в библиотеке уже год, а может быть, и дольше. Судя по следам ног и оставшейся одежде, все они были не выше пяти футов ростом. Личности ходов все еще оставались неустановленными, но появились намеки относительно того, чем занимался каждый из них. У их спальных мест лежали стопки книг, посвященные определенным темам. Исходя из этого, констебли полагали, что двое были инженерами-механиками, двое – физиками, один – биологом, еще один – химиком. Нескольких бывших мальчишек из Фалд доставили к генералу, который их и допросил. Ребята быстро признались в контрабанде провизии в обмен на эротические книги и анатомические исследования, которые раньше стояли на полках библиотеки. Фалды узнали об этих непристойных экземплярах благодаря слухам, точный источник которых не могли вспомнить.
Эдит и Джорджина помогали, насколько позволял Эйгенграу. Сходство между схемой и блуждающими двигателями Сфинкса, ремонтировавшими Башню, не ускользнуло от внимания генерала, и он не был уверен, предполагает ли это открытие заговор между ходами и Сфинксом или восстание против загадочного изобретателя. Эдит напомнила генералу, что именно она обнаружила след, ведущий в библиотеку. Если она заговорщица, то она также должна быть идиоткой и саботажницей. В конце концов Эдит убедила Эйгенграу предоставить ей фотографию чертежей, чтобы поделиться ими со Сфинксом. Эйгенграу согласился доставить снимки утром.
К тому времени, как они с Хейст выбрались из ямы, наступил вечер. Понимая, что обе голодны, блюстительницы покинули пустой Колизей под хор птичьих криков, подобающих весеннему саду. Площадь была забита портшезами и детьми на ходулях, которые продавали газеты, букеты и маленькие фляжки с ежевичным бренди. Они вернулись в порт, где пушки «оловянных солдатиков» поникли, а флаги гавани были приспущены в честь покойного комиссара Паунда. Дань уважения показалась Эдит фальшивой, но, похоже, покойник уже наслаждался возрождением своей популярности. Заголовки вечерних газет, которые выкрикивали на улицах, называли судьбу Паунда «трагической и несчастливой» и намекали на сложное наследие. Хейст приписала колебание общественных настроений безвременной кончине его дочери.
– Единственное, что Пеллы любят больше, чем козла отпущения, – это хорошенький труп, – сказала она.
Теперь «Арарат» временно находился под командованием кронпринца Пипина Ле Мезурье, который в густеющих сумерках наблюдал за пополнением корабельных запасов. Принц, чей силуэт напоминал тыкву, отсалютовал им над заливом открытого воздуха. Помахав в ответ, Хейст сказала:
– Вижу, Пипин наводит порядок в гнезде. Он хочет передать комиссарский пост своему сыну Франциску. Я думаю, что король отдаст его герцогу Вильгельму Пеллу, но поглядим.
– А кого бы ты предпочла?
– Я скорее дам обезьяне заряженный пистолет, чем пугач кому-нибудь из них.
Они пересекли трап, и Эдит взялась за тяжелую ручку стальной двери. Прежде чем открыть люк корабля, она обратилась к Хейст через плечо:
– Байрон немного чувствителен к своей внешности. Я знаю, что ты давно его не видела, но была бы очень признательна, если бы ты не пялилась на него.
Хейст заверила, что не станет, и Эдит с радостью впустила ее на борт.
Байрон встретил их в коридоре. На нем был красный костюм, который казался чем-то средним между военной формой и сюртуком дворецкого. От недавних усилий олень слегка запыхался, но выглядел вполне счастливым. На вытянутой ладони он держал серебряный поднос с двумя бокалами бурлящего шампанского. Эдит обрадовалась, увидев, что он все еще носит пистолет под одеждой.
– Блюстительница Хейст, как я рад вас видеть, – сказал Байрон, склонив голову.
Джорджина с обаятельной улыбкой поклонилась в ответ и приняла предложенный бокал.
– Байрон, я тоже рада тебя видеть. Я не совсем помню нашу последнюю встречу, но виню в этом скорее потерю крови, чем слабое впечатление. – Она отпила шампанское и оглядела сияющий коридор – лампы, стекло, полировка. Интересно, пришло в голову Эдит, что же гостья обо всем этом думает, о странном переходе от стального корпуса снаружи к матовому стеклу кают внутри? – Вы содержите корабль в чистоте, – сказала Хейст.
– Он повсюду ходит за мной с совком для мусора, – сказала Эдит с улыбкой и, взяв свой бокал, осушила его одним глотком.
– Вот почему здесь так чисто, – сказал Байрон, а затем, заметив помятое состояние капитана, добавил, слегка нахмурившись: – Длинный день, сэр?
– И насыщенный событиями. Я так рада, что вернулась домой. – Она стянула с себя шинель.
– А где же остальные члены вашей команды? – спросила Хейст, вытягивая шею.
– Идем. Я тебя с ними познакомлю, – сказала Эдит.
Байрон извинился и ушел, чтобы закончить приготовления к ужину, и Эдит повела Джорджину по передней лестнице на орудийную палубу. Когда они миновали огромную дверь в вестибюле с надписью «Машинное отделение», Хейст остановилась:
– Я бы хотела посмотреть, что у вас там за котел.
– На самом деле это скорее кладовка, – сказала Эдит, пренебрежительно взмахнув рукой. – И я думаю, что ты предпочла бы увидеть сначала это.
Они подошли к краю длинной и широкой орудийной палубы, и Эдит крикнула:
– Блюститель на палубе!
Хейст ахнула, увидев блестящие ряды богато украшенных пушек. Лошади, козы, слоны и тигры, изображенные в виде пушечных стволов, казалось, сами явились для осмотра. Она протянула руку и погладила серебряную гриву льва, затем рога быка и морду кабана. Стряхнула пылинку с плеча механического канонира. Его круглое лицо хранило нарисованное выражение совершенного, хотя и несколько потертого спокойствия.
– И все это автоматическое?
– Верно, – сказала Эдит.
– Невероятно. Военный корабль без экипажа. – Джорджина благоговейно покачала головой.
Эдит подумала об Охрянике и решила не упоминать о пилоте.
– Понятное дело, я не стремлюсь это афишировать. И я бы не возражала против еще одного-двух помощников, если честно.
– О, так вот что это такое – собеседование? – Улыбка тронула уголки губ Джорджины, когда она провела золотой рукой по стволу пушки.
Раздался скрежет, как будто лезвием провели по оселку.
– Полагаю, просто вопрос, ожидающий ответа. – Эдит перебросила шинель через руку.
У нее не было возможности обдумать, каким может оказаться итог этого вечера. Байрон был прав, говоря, что им понадобится помощь, но она не задумывалась, какую форму может принять эта помощь. Мысль о том, что она встретится с очередным кольцевым уделом, очередным уклончивым королем или трудным генералом, имея под рукой Хейст, радовала и обнадеживала Эдит. Интересно, что подумает Сфинкс об этом дополнении? Хотя как он мог возражать? В конце концов, он выбрал Джорджину сам. И какой от нее толк в Пелфии? Ее терпели и игнорировали, никогда не ценили по достоинству. Эдит восхищалась ее светлым юмором, прямотой и доброжелательностью, ценила ее нетерпимость к дуракам. И если обстоятельства требовали, чтобы они прочесали Черную тропу в поисках следов Сенлина, по крайней мере, Эдит знала, что Джорджина вынесет смрад. Там, куда она направлялась, ей требовался друг.
– А теперь на мостик? – спросила Хейст.
– Сначала поужинаем, а потом закончим экскурсию.
Открыв дверь в свои покои, Эдит обнаружила, что Байрон не терял времени даром. Он застелил постель, развесил ее одежду, убрал со стола, накрыл его скатертью, расставил костяной фарфор и зажег ярко горящий канделябр. Его усилия, хотя и благонамеренные, разрушили попытки ввести немного человечности в святилище, которым была ее нынешняя спальня. Стараниями оленя все эти закутки для диковинок, коллажи и витрины каким-то образом сделались еще более помпезными, а их сокровища – еще более невыносимыми. От замешательства ее щеки слегка порозовели.
Привлеченная историческими безделушками, Хейст подошла к шкафу. Она заправила седеющие рыжие волосы за уши, наклонилась вперед и рассмеялась:
– Нефритовый ночной горшок? У тебя есть нефритовый горшок… в витрине? Или это запасной, ну знаешь, для тех случаев, когда бриллиантовый испачкается?
Не видя причин раздувать свое смущение оправданиями, Эдит решила смириться с нелепостью ситуации.
– Вообще-то, это один из моих любимых экспонатов. Он принадлежал первоначальному командиру «Авангарда», капитану Размышлярдусу Корточкинсу.
Хейст выпрямилась:
– Размышлярдусу Корточкинсу? Ты серьезно?
Эдит фыркнула:
– Нет, конечно же нет.
Хейст указала на кровать с балдахином из четырех столбиков, задрапированную белым тюлем, и ее лицо осветилось озорством.
– А это что? Ты действительно спишь на штуке с оборками?
– Да, но только в полной парадной форме.
Хейст со смехом повернулась к ряду портретов, запечатлевших стариков с красными глазами и седыми бакенбардами, с медалями на груди. Она пристально разглядывала их, и ее улыбка померкла.
– Что такое? – спросила Эдит, почувствовав перемену в ее настроении.
– Просто странно думать, как долго все это продолжается.
– Как долго продолжается что? – Эдит открыла стоявшую на столе красивую кастрюльку с крышкой, заглянула внутрь и обнаружила желе из черной смородины.
Хейст повернулась к Эдит. Она снова улыбнулась, но момент беззаботного веселья несомненно прошел.
– Ну, вся эта передача факела. Сфинкс существует уже очень, очень долго.
– И все благодаря жизни в чистоте и моей стряпне! – сказал Байрон с порога. Он толкал перед собой тележку с едой. Серебряные крышки от блюд звякнули, когда старые колесики утонули в ворсе ковра. Олень протащил повозку еще немного, прежде чем со вздохом изнеможения отказался от усилий. – А теперь, если вы усядетесь, я готов подать ужин.
Когда блюстительницы уселись и салфетки легли им на колени, Байрон подал первое блюдо – суфле из сморчков с каштановым соусом. Разговор женщин на мгновение прервал поток комплиментов по поводу блюда, но вскоре Хейст вернулась к теме Сфинкса.
– Одно и то же в течение многих лет, – сказала она, разрезая суфле вилкой для салата. – Я отправляю ежемесячные отчеты, и в порт прибывает ящик с тридцатью пузырьками, на котором стоит мое имя.
– И никаких писем? Никаких указаний или приказов? – спросила Эдит.
– Ну, письмо всегда есть. Каждый ящик поставляется с отпечатанным листом, на котором написано более или менее одно и то же: «Храни мир. Будь настороже в поисках структурных неисправностей. Оставайся нейтральной в политике. Обеспечивай верховенство закона».
– По-моему, неплохие инструкции, – сказал Байрон, ставя на стол сосуд с каштановым соусом.
– Едва ли! Хранить чей мир? Обеспечивать верховенство каких законов? Тех, которые пелфийцы написали для ходов, или тех, которые они иногда применяют к себе, обычно по скользящей шкале богатства и влияния? – Хейст ткнула вилкой в воздух. – Единственное, чем Сфинкс когда-либо интересовался, так это тем, обновляются ли вовремя свечи веселой петли. За последние пятнадцать лет он ни разу не ответил ни на один мой вопрос и не дал ни одного полезного наставления.
– Возможно, это потому, что Сфинкс доверяет вашему суждению, – сказал Байрон, соскребая крошки со скатерти на ладонь. – Капитан, вы, наверное, помните, что веселая петля – местное название ремонтной дороги, ведущей к главной батарее предохранителей Башни. Они являются частью системы, включающей в себя электрическую динамо-машину, размещенную в Новом Вавилоне.
Хейст кивнула, слушая его разъяснение, а затем сказала:
– Ты когда-нибудь замечал, как Сфинкс любит маскировать свои дела за развлечениями? Пивные карусели опьяняют массы, когда они с удовольствием качают воду из колодца. Огонь в Салоне разжигают актеры-любители, развлекаясь. Предохранители меняют во время увеселительной поездки в шахтной тележке.
– Да, как это нехорошо с его стороны, – сухо улыбнулся Байрон.
Глава тринадцатая
Человек может протухнуть, как яйцо: по скорлупе и не заметишь, что содержимое испорчено.
Джумет. Чашу ветра я изопью
К концу дня некогда похожая на склеп библиотека была полна жизни и света. Десятки солдат прочесывали каждый проход, полку и закуток в поисках дальнейших откровений. Эксперты по боеприпасам искали мины-ловушки и извлекли примитивную бомбу, оставленную ходами, чтобы уничтожить доказательства своей работы. Пыльные газовые канделябры очистили и вновь зажгли, фотографа «Грезы» и его драгоценное оборудование опустили вниз под громкие нервные крики, а самые яркие умы кольцевого удела призвали для изучения двух досок.
Констебли осмотрели секретный лагерь в поисках улик и через несколько часов объявили, что шесть ходов жили и работали в библиотеке уже год, а может быть, и дольше. Судя по следам ног и оставшейся одежде, все они были не выше пяти футов ростом. Личности ходов все еще оставались неустановленными, но появились намеки относительно того, чем занимался каждый из них. У их спальных мест лежали стопки книг, посвященные определенным темам. Исходя из этого, констебли полагали, что двое были инженерами-механиками, двое – физиками, один – биологом, еще один – химиком. Нескольких бывших мальчишек из Фалд доставили к генералу, который их и допросил. Ребята быстро признались в контрабанде провизии в обмен на эротические книги и анатомические исследования, которые раньше стояли на полках библиотеки. Фалды узнали об этих непристойных экземплярах благодаря слухам, точный источник которых не могли вспомнить.
Эдит и Джорджина помогали, насколько позволял Эйгенграу. Сходство между схемой и блуждающими двигателями Сфинкса, ремонтировавшими Башню, не ускользнуло от внимания генерала, и он не был уверен, предполагает ли это открытие заговор между ходами и Сфинксом или восстание против загадочного изобретателя. Эдит напомнила генералу, что именно она обнаружила след, ведущий в библиотеку. Если она заговорщица, то она также должна быть идиоткой и саботажницей. В конце концов Эдит убедила Эйгенграу предоставить ей фотографию чертежей, чтобы поделиться ими со Сфинксом. Эйгенграу согласился доставить снимки утром.
К тому времени, как они с Хейст выбрались из ямы, наступил вечер. Понимая, что обе голодны, блюстительницы покинули пустой Колизей под хор птичьих криков, подобающих весеннему саду. Площадь была забита портшезами и детьми на ходулях, которые продавали газеты, букеты и маленькие фляжки с ежевичным бренди. Они вернулись в порт, где пушки «оловянных солдатиков» поникли, а флаги гавани были приспущены в честь покойного комиссара Паунда. Дань уважения показалась Эдит фальшивой, но, похоже, покойник уже наслаждался возрождением своей популярности. Заголовки вечерних газет, которые выкрикивали на улицах, называли судьбу Паунда «трагической и несчастливой» и намекали на сложное наследие. Хейст приписала колебание общественных настроений безвременной кончине его дочери.
– Единственное, что Пеллы любят больше, чем козла отпущения, – это хорошенький труп, – сказала она.
Теперь «Арарат» временно находился под командованием кронпринца Пипина Ле Мезурье, который в густеющих сумерках наблюдал за пополнением корабельных запасов. Принц, чей силуэт напоминал тыкву, отсалютовал им над заливом открытого воздуха. Помахав в ответ, Хейст сказала:
– Вижу, Пипин наводит порядок в гнезде. Он хочет передать комиссарский пост своему сыну Франциску. Я думаю, что король отдаст его герцогу Вильгельму Пеллу, но поглядим.
– А кого бы ты предпочла?
– Я скорее дам обезьяне заряженный пистолет, чем пугач кому-нибудь из них.
Они пересекли трап, и Эдит взялась за тяжелую ручку стальной двери. Прежде чем открыть люк корабля, она обратилась к Хейст через плечо:
– Байрон немного чувствителен к своей внешности. Я знаю, что ты давно его не видела, но была бы очень признательна, если бы ты не пялилась на него.
Хейст заверила, что не станет, и Эдит с радостью впустила ее на борт.
Байрон встретил их в коридоре. На нем был красный костюм, который казался чем-то средним между военной формой и сюртуком дворецкого. От недавних усилий олень слегка запыхался, но выглядел вполне счастливым. На вытянутой ладони он держал серебряный поднос с двумя бокалами бурлящего шампанского. Эдит обрадовалась, увидев, что он все еще носит пистолет под одеждой.
– Блюстительница Хейст, как я рад вас видеть, – сказал Байрон, склонив голову.
Джорджина с обаятельной улыбкой поклонилась в ответ и приняла предложенный бокал.
– Байрон, я тоже рада тебя видеть. Я не совсем помню нашу последнюю встречу, но виню в этом скорее потерю крови, чем слабое впечатление. – Она отпила шампанское и оглядела сияющий коридор – лампы, стекло, полировка. Интересно, пришло в голову Эдит, что же гостья обо всем этом думает, о странном переходе от стального корпуса снаружи к матовому стеклу кают внутри? – Вы содержите корабль в чистоте, – сказала Хейст.
– Он повсюду ходит за мной с совком для мусора, – сказала Эдит с улыбкой и, взяв свой бокал, осушила его одним глотком.
– Вот почему здесь так чисто, – сказал Байрон, а затем, заметив помятое состояние капитана, добавил, слегка нахмурившись: – Длинный день, сэр?
– И насыщенный событиями. Я так рада, что вернулась домой. – Она стянула с себя шинель.
– А где же остальные члены вашей команды? – спросила Хейст, вытягивая шею.
– Идем. Я тебя с ними познакомлю, – сказала Эдит.
Байрон извинился и ушел, чтобы закончить приготовления к ужину, и Эдит повела Джорджину по передней лестнице на орудийную палубу. Когда они миновали огромную дверь в вестибюле с надписью «Машинное отделение», Хейст остановилась:
– Я бы хотела посмотреть, что у вас там за котел.
– На самом деле это скорее кладовка, – сказала Эдит, пренебрежительно взмахнув рукой. – И я думаю, что ты предпочла бы увидеть сначала это.
Они подошли к краю длинной и широкой орудийной палубы, и Эдит крикнула:
– Блюститель на палубе!
Хейст ахнула, увидев блестящие ряды богато украшенных пушек. Лошади, козы, слоны и тигры, изображенные в виде пушечных стволов, казалось, сами явились для осмотра. Она протянула руку и погладила серебряную гриву льва, затем рога быка и морду кабана. Стряхнула пылинку с плеча механического канонира. Его круглое лицо хранило нарисованное выражение совершенного, хотя и несколько потертого спокойствия.
– И все это автоматическое?
– Верно, – сказала Эдит.
– Невероятно. Военный корабль без экипажа. – Джорджина благоговейно покачала головой.
Эдит подумала об Охрянике и решила не упоминать о пилоте.
– Понятное дело, я не стремлюсь это афишировать. И я бы не возражала против еще одного-двух помощников, если честно.
– О, так вот что это такое – собеседование? – Улыбка тронула уголки губ Джорджины, когда она провела золотой рукой по стволу пушки.
Раздался скрежет, как будто лезвием провели по оселку.
– Полагаю, просто вопрос, ожидающий ответа. – Эдит перебросила шинель через руку.
У нее не было возможности обдумать, каким может оказаться итог этого вечера. Байрон был прав, говоря, что им понадобится помощь, но она не задумывалась, какую форму может принять эта помощь. Мысль о том, что она встретится с очередным кольцевым уделом, очередным уклончивым королем или трудным генералом, имея под рукой Хейст, радовала и обнадеживала Эдит. Интересно, что подумает Сфинкс об этом дополнении? Хотя как он мог возражать? В конце концов, он выбрал Джорджину сам. И какой от нее толк в Пелфии? Ее терпели и игнорировали, никогда не ценили по достоинству. Эдит восхищалась ее светлым юмором, прямотой и доброжелательностью, ценила ее нетерпимость к дуракам. И если обстоятельства требовали, чтобы они прочесали Черную тропу в поисках следов Сенлина, по крайней мере, Эдит знала, что Джорджина вынесет смрад. Там, куда она направлялась, ей требовался друг.
– А теперь на мостик? – спросила Хейст.
– Сначала поужинаем, а потом закончим экскурсию.
Открыв дверь в свои покои, Эдит обнаружила, что Байрон не терял времени даром. Он застелил постель, развесил ее одежду, убрал со стола, накрыл его скатертью, расставил костяной фарфор и зажег ярко горящий канделябр. Его усилия, хотя и благонамеренные, разрушили попытки ввести немного человечности в святилище, которым была ее нынешняя спальня. Стараниями оленя все эти закутки для диковинок, коллажи и витрины каким-то образом сделались еще более помпезными, а их сокровища – еще более невыносимыми. От замешательства ее щеки слегка порозовели.
Привлеченная историческими безделушками, Хейст подошла к шкафу. Она заправила седеющие рыжие волосы за уши, наклонилась вперед и рассмеялась:
– Нефритовый ночной горшок? У тебя есть нефритовый горшок… в витрине? Или это запасной, ну знаешь, для тех случаев, когда бриллиантовый испачкается?
Не видя причин раздувать свое смущение оправданиями, Эдит решила смириться с нелепостью ситуации.
– Вообще-то, это один из моих любимых экспонатов. Он принадлежал первоначальному командиру «Авангарда», капитану Размышлярдусу Корточкинсу.
Хейст выпрямилась:
– Размышлярдусу Корточкинсу? Ты серьезно?
Эдит фыркнула:
– Нет, конечно же нет.
Хейст указала на кровать с балдахином из четырех столбиков, задрапированную белым тюлем, и ее лицо осветилось озорством.
– А это что? Ты действительно спишь на штуке с оборками?
– Да, но только в полной парадной форме.
Хейст со смехом повернулась к ряду портретов, запечатлевших стариков с красными глазами и седыми бакенбардами, с медалями на груди. Она пристально разглядывала их, и ее улыбка померкла.
– Что такое? – спросила Эдит, почувствовав перемену в ее настроении.
– Просто странно думать, как долго все это продолжается.
– Как долго продолжается что? – Эдит открыла стоявшую на столе красивую кастрюльку с крышкой, заглянула внутрь и обнаружила желе из черной смородины.
Хейст повернулась к Эдит. Она снова улыбнулась, но момент беззаботного веселья несомненно прошел.
– Ну, вся эта передача факела. Сфинкс существует уже очень, очень долго.
– И все благодаря жизни в чистоте и моей стряпне! – сказал Байрон с порога. Он толкал перед собой тележку с едой. Серебряные крышки от блюд звякнули, когда старые колесики утонули в ворсе ковра. Олень протащил повозку еще немного, прежде чем со вздохом изнеможения отказался от усилий. – А теперь, если вы усядетесь, я готов подать ужин.
Когда блюстительницы уселись и салфетки легли им на колени, Байрон подал первое блюдо – суфле из сморчков с каштановым соусом. Разговор женщин на мгновение прервал поток комплиментов по поводу блюда, но вскоре Хейст вернулась к теме Сфинкса.
– Одно и то же в течение многих лет, – сказала она, разрезая суфле вилкой для салата. – Я отправляю ежемесячные отчеты, и в порт прибывает ящик с тридцатью пузырьками, на котором стоит мое имя.
– И никаких писем? Никаких указаний или приказов? – спросила Эдит.
– Ну, письмо всегда есть. Каждый ящик поставляется с отпечатанным листом, на котором написано более или менее одно и то же: «Храни мир. Будь настороже в поисках структурных неисправностей. Оставайся нейтральной в политике. Обеспечивай верховенство закона».
– По-моему, неплохие инструкции, – сказал Байрон, ставя на стол сосуд с каштановым соусом.
– Едва ли! Хранить чей мир? Обеспечивать верховенство каких законов? Тех, которые пелфийцы написали для ходов, или тех, которые они иногда применяют к себе, обычно по скользящей шкале богатства и влияния? – Хейст ткнула вилкой в воздух. – Единственное, чем Сфинкс когда-либо интересовался, так это тем, обновляются ли вовремя свечи веселой петли. За последние пятнадцать лет он ни разу не ответил ни на один мой вопрос и не дал ни одного полезного наставления.
– Возможно, это потому, что Сфинкс доверяет вашему суждению, – сказал Байрон, соскребая крошки со скатерти на ладонь. – Капитан, вы, наверное, помните, что веселая петля – местное название ремонтной дороги, ведущей к главной батарее предохранителей Башни. Они являются частью системы, включающей в себя электрическую динамо-машину, размещенную в Новом Вавилоне.
Хейст кивнула, слушая его разъяснение, а затем сказала:
– Ты когда-нибудь замечал, как Сфинкс любит маскировать свои дела за развлечениями? Пивные карусели опьяняют массы, когда они с удовольствием качают воду из колодца. Огонь в Салоне разжигают актеры-любители, развлекаясь. Предохранители меняют во время увеселительной поездки в шахтной тележке.
– Да, как это нехорошо с его стороны, – сухо улыбнулся Байрон.