Король отверженных

– Как скажете, ваше величество, – сказала Эдит, почтительно склонив голову.

Эдит слегка кивнула Ирен и Волете, затем она, Джорджина Хейст и свита официозно выглядящих мужчин последовали за королем к воротам двора.

Ксения подскочила к Волете, локоны ее подпрыгивали, глаза округлились. Придворная дама обняла Волету за талию и, прежде чем она успела возразить, выпалила:

– О, мы будем такими хорошими подругами, Волета. Какое красивое имя! Но, боже мой, твоя горничная просто уродина. Почему она такая громадина? Ты когда-нибудь играла в облом? О, я безнадежна в этой игре, но так весело смотреть, как твои друзья ведут себя словно дурашки. Но нет, сперва о главном: ты должна попробовать бисквитный торт от «Виллы Ванилла-Бин». Мне так нравится, как это звучит. «Вилла Ванилла-Бин»! Почему ты так остриглась? Это был несчастный случай? А ты ведь смуглая, как желудь, правда? Ну и ладно. По крайней мере, ты не толстая!

Волета оглянулась на Ирен, в отчаянии нахмурив брови, когда бормочущая девушка потащила ее к воротам двора.

Впервые за целый день Ирен улыбнулась.





Глава пятая




№ 38. Потому что вы купили новое платье и хотите выгулять его, пока мода не сошла на нет.

№ 39. Потому что вы пьяны и нуждаетесь в аудитории.

Леди Сэндбом. 101 причина посетить мою вечеринку



Леди Ксения де Кларк извергала слова с настойчивостью лопнувшей трубы. Она тащила Волету за руку по людной улице, словно слепую, или слабоумную, или слепослабоумную. Тема монолога постоянно смещалась. Ксения с восторгом рассказывала о базаре Амарилло, где лучшие портнихи выставляли новые работы, а девушки дергали друг друга за волосы, чтобы продвинуться в очереди. Она жаловалась на то, что театр весь сезон ужасен – одни исторические драмы да военные оперетты, – и хвалила кафе «Касторея» за то, что там подавали самые сладкие малиновые пирожные на всем белом свете. Она все говорила и говорила, не останавливаясь, едва успевая переводить дыхание.

Волета перестала слушать, как только убедилась, что леди не говорит ничего важного, и позволила городу полностью поглотить свое внимание. Она никогда прежде не видела ничего столь же белого, шумного и красивого, как Пелфия. Все магазины – а их было так много, – казалось, сцепились в битве за самую замысловатую витрину. В ход шли венки из свежих цветов, живые модели вместо манекенов, дрессированные голуби, сжимающие золотые ветви, стеклянные аквариумы, полные живых, бойких рыбок, – и все это для того, чтобы продать булочку, сапожок или квадратик карамели. Никто, казалось, не находил это излишество ни в малейшей степени странным. Большой краснокрылый ара, сидевший на навесе, закричал:

– Скорее в окно, пока отец тебя не увидел! В окно! В окно!

Несмотря на пронзительные вопли попугая, что-то в этом месте напомнило Волете кукольный домик. Оно было таким живописным и опрятным, а также немного фальшивым. Идеальная сцена для театрализованных ссор. За то время, что они прошли один квартал, она успела заметить не менее трех зрелищ. Возле переполненной булочной мужчина в униформе швейцара пел серенаду равнодушной к нему женщине, аккомпанируя себе на плохо настроенной лире. На другой стороне улицы женщина в юбке на обручах упала в обморок, хотя момент был чересчур удачным – она рухнула прямиком в объятия красивого лавочника. Офицеры в черно-золотых мундирах растащили пару дерущихся денди, один обвинял другого в краже его фирменного аромата, тем самым обесценив привлекательность оного.

Даже латунное солнце в небе казалось игрушкой, которую завели и выпустили из рук.

В конечном счете воображение Волеты захватил не спектакль, но сам театр как таковой. Она не могла оторвать взгляда от белых утесов зданий, нависавших над переполненными улицами. Город был тесным и плотным, как лабиринт. Куда бы она ни посмотрела, карнизы, балконы, подоконники и свесы звали ее, предлагая опоры для ног и насесты. И все-таки, даже представляя себе, какие экзотические виды открылись бы ей с крыш домов, она вспоминала настоятельный совет Байрона во время их подготовки к этому дню: «Не позволяй разуму блуждать, потому что ноги обязательно последуют за ним».



Ирен тем временем пришлось очень постараться, чтобы не отстать от Волеты и ее юной спутницы, которым не составляло никакого труда пробиваться сквозь толпу. А вот Ирен была слишком широка, чтобы проскакивать через короткие и узкие «зазоры», и поэтому ей приходилось обходить очереди, тянувшиеся от витрин магазинов, и уступать право прохода коляскам с большими колесами, которые толкали гувернантки с каменными лицами. Она изумлялась, до чего плохи дела с движением на улицах Пелфии. Здесь не было даже автофургонов, только носилки и рикши. Ирен начинала верить, что все в городе полны решимости вреза́ться в нее, выставив локти. Столкнувшись с этими дураками на тротуарах Нового Вавилона, она бы отшвырнула их на стену. Ну, не младенцев в колясках, но уж точно всех остальных.

– Если позволите, – сказала женщина рядом с Ирен, – будет легче идти посередине улицы. Толпа сгущается вокруг витрин магазинов. Не беспокойтесь. Мы их не потеряем. Леди медлит, но дорогу домой знает.

Ирен, прищурившись, посмотрела на миниатюрную женщину. Ее каштановые волосы были собраны в аккуратный пучок, который кое-где украшали серебряные пряди. Ирен заподозрила, что невысокий рост и сдержанное выражение лица молодят незнакомку.

– А вы кто такая?

– Энн Гоше. Я гувернантка леди Ксении. А как вас зовут?

– Ирен.

– Это имя или фамилия?

– Думаю, и то и другое.

– Что ж, приятно познакомиться, Ирен Ирен. – Энн приостановилась, чтобы пожать ей руку.

Ее хватка была твердой, а движения вверх-вниз-вверх – отработанными. Хорошая осанка и сильный, чистый голос усилили производимое Энн впечатление. Ирен заподозрила, что эта женщина ей нравится.

– Мы идем домой к вашей девочке?

– Да, домой к леди. – Энн произнесла это со всей возможной вежливостью, но Ирен расслышала поправку: она не должна была называть подопечных «девочками». – Разумеется, она живет с отцом, маркизом де Кларком. Это ваш первый визит в Пелфию?

– Да.

– И как она вам пока что?

– Здесь… странно.

Ирен услышала смешок, хотя на лице Энн, когда она снова подняла голову, не было и следа веселья.


– Не хочу быть бестактной, но вы не возражаете, если я выскажусь откровенно?

– Я люблю откровенность, – сказала Ирен.

– Я тоже. Не знаю, к какому обществу вы привыкли, но это очень политический кольцевой удел – в смысле, здесь мало что происходит случайно. На самом деле чем более случайной кажется какая-нибудь вещь, тем более вероятно, что ее отрепетировали. Итак, вот в чем дело: маркиз де Кларк заплатил короне небольшое состояние, чтобы король Леонид выбрал мою даму в качестве компаньонки вашей. – Они наткнулись на спорящих влюбленных, которые поливали друг друга язвительными репликами посреди улицы, и Энн разняла их вежливым, но решительным движением плеч. Ирен последовала за ней, расширяя проход. – Поскольку де Кларк так много заплатил за удовольствие ее общества, маркиз или его дочь будут сопровождать леди Волету на несколько приемов. Несколько. – Энн подняла взгляд: не выказывает ли Ирен признаков удивления или дурных предчувствий? Выражение лица амазонки было мягким, как заварной крем. Энн двинулась дальше. – Боюсь, вам придется подвергнуться довольно суровому развлечению.

– Моя госпожа обожает вечеринки, – сказала Ирен.

– О, я в этом не сомневаюсь. Все их обожают… поначалу.



Хотя путь их был извилист, в конце концов они добрались до жилища маркиза де Кларка, расположенного в нескольких кварталах от площади. Формально маркиз обитал на третьем этаже, деля вестибюль и лестничную клетку с двумя другими лордами, хотя называть это «квартирой» было бы неверно. Апартаменты де Кларка занимали целый городской квартал. Он нанял штат из трех горничных, двух поваров, двух лакеев и дворецкого. Ксения отчеканила количество комнат, кладовок и уборных, как будто цифры складывались в какую-то осмысленную сумму. Потолки в ее доме были достаточно высокими, чтобы рождать эхо, а каменные полы – отполированы до предательского блеска. На главном балконе можно было устроить кегельбан, – по крайней мере, так показалось Волете. В воздухе витали резкий запах полировки для серебра и сладкая затхлость гобеленов. Дом, несомненно, выглядел сказочно.

К несчастью, маркиз де Кларк оказался самым глупым человеком, которого Волета когда-либо встречала. Не помогло и то, что одевался он как арлекин. На нем красовался белый пояс поверх оранжевой блузы. Кончики его сапог загибались кверху, а парик на голове был таким маленьким, что не закрывал даже большую лысую макушку. Его сморщенное лицо напоминало дулю, и это впечатление не улучшалось привычкой поджимать губы так сильно, что на подбородке появлялась ямочка. И похоже, он всегда держал в руке белый носовой платок с оборками – как и сейчас.

Хорошо, что Энн утащила Ирен посмотреть их комнату, потому что Волета не сомневалась: маркиз рассмешил бы амазонку.

Позже Ксения уверяла Волету, что ее отец был законодателем моды, которому портные часто платили за то, чтобы он щеголял в нарядах их изготовления. Волета решила, что это заявление не столько льстит ее отцу, сколько оскорбляет портных.

И все же не внешность выдавала в маркизе де Кларке первостатейного болвана. И дело было вовсе не в том, что он встретил их в большом зале, стоя под собственным портретом, который был в два раза больше оригинала и изображал его облик весьма благосклонным образом. Нет, именно нелепая болтовня обрекла его на гибель в глазах Волеты.

– Благодарю вас, милорд, за то, что вы приняли меня в своем доме, – сказал Волета, когда ее представили маркизу. – Он весьма впечатляющий.

– Так и есть! Мне нравится думать о нем как о своем загородном замке. Надо было видеть его, когда Пеппер еще бегал по всему дому. Такое прекрасное создание! Пеппер был моим скакуном. Быстрым, как ласточка. Я собирался ради него построить летающий ипподром. Разве это не фантастическая идея? Ипподром в воздухе! Но инвесторы отказались продолжать еще до того, как мы соорудили первые пятьдесят ярдов, а потом случился шквал, и все унесло ветром. Это стоило мне целого состояния. Но Пеппер был просто милашка, хотя я так и не смог отучить его от поедания постельного белья. Хорошее одеяло ему нравилось больше, чем ведро овса. Очевидно, у него был отменный вкус. Однако в конце концов мне пришлось отправить его на пастбище, что стоило еще одного состояния. Воздушные шары были достаточно дешевыми, но я чертовски долго искал жокея, который согласился бы одолеть на нем горный перевал.

– Да, – сказала Волета, улыбаясь, чтобы скрыть ужас. «Бедная лошадка!» – Ну, я только что имела удовольствие пройтись по вашему прекрасному городу и должна сказать, что совершенно очарована. Я уверена, его история столь же богата, сколь и глубока. – Этой фразе ее научил Байрон. Олень заверил, что она вызовет приятный и продуктивный диалог.

– Ну да, Пелли – это вкусненький пирожок: сочный и полный фруктовой начинки! – сказал маркиз, а затем покачал бедрами в манере, которую он, похоже, считал очаровательно-игривой, но у Волеты она вызвала желание ударить его коленом в гульфик.

Не зная, что делать, Волета решилась на еще один разговорный залп. Ксения называла отца «Царем Заставы», и Волета поинтересовалась, каковы обязанности маркиза в этом качестве. В ответ маркиз прижал ко рту кружевной платок и захныкал, как побитая собака. Он ухватился за каминную полку и посмотрел на свой портрет, словно ища моральной поддержки.

– Папа не любит говорить о работе, – прошипела Ксения Волете. – Там к нему очень плохо относятся!

– Так и есть! Они не смеются над моими шутками и не поддаются на мои колкости. Раньше я все время ходил к заставе. Разговаривал через решетку с нечистыми душами, бредущими вверх по Старой жиле. Пытался их приободрить. Вот и все, что я хотел сделать. Но они все так упорствуют в своей подавленности! Только и знают, что кричать: «Помогите мне! Помогите мне!» Никто никогда не спрашивал, не нужна ли помощь мне со всеми этими записями и отчетами, со всеми наймами и увольнениями. Такая неблагодарная работа! – Маркиз всхлипнул в носовой платок. – Я в рабстве у ходов!

Волета не знала, что на это ответить. Стараясь как можно лучше скрыть свое раздражение, она позволила Ксении рассказать о том, как прошло утро, и рассказ помог ее отцу прийти в себя. Маркиз часто прерывал дочь, спрашивая, кого она видела и во что они были одеты. Они болтали без умолку, а Волета издавала тихие одобрительные возгласы с той же регулярностью, как если бы похрапывала. От скуки Волета впала в транс – и тут Ксения внезапно объявила, что им пора готовиться к вечернему празднеству.

– Да, конечно! – сказал маркиз де Кларк, засовывая носовой платок в рукав и вытирая руки о туго натянутый пояс. – Я устраиваю вечеринку в вашу честь, леди Контумакс. Придут все мои лучшие гости. Будет музыка и шампанское, танцы и шампанское, шоколад и немного шампанского. – Он встал между девушками и обвил тяжелыми руками их тонкие шеи. Волета обрадовалась, что Ирен нет рядом – амазонка вряд ли бы молча смотрела, как маркиз целует ее в висок. От него пахло чем-то острым и лекарственным – Волета никак не могла определить, что это за запах. – Самое главное, что вы и моя дорогая, любимая дочь будете там и проведете самое прекрасное, чудесное, славное время в истории человечества. Я не люблю людей, которые не умеют радоваться жизни. Гадить на моих вечеринках строго запрещено.

– Милорд, – сказала Волета и сделала глубокий реверанс, чтобы он не заметил, как она закатила глаза.



Люстра в большом зале горела, как литейный цех, и каждая подвеска отбрасывала тысячи искр света на праздничный стол. Там стояли чаши со спелыми ягодами, серебряные подносы с пирамидами пирожных и кровавое жаркое на разделочной доске.

Гости маркиза заполонили зал. Они слонялись из комнаты в комнату, следя за чьим-то спектаклем или ища место, чтобы устроить собственный. Атмосфера бурлила от споров, смеха и пылкого флирта, пока арендованный оркестр играл вальсы, на которые никто не обращал внимания.

Волета с изумлением взирала на эту славную катастрофу.

Она все еще была в своем пурпурном платье, к большому огорчению леди Ксении, хотя ничего нельзя было поделать – таможня не выпустила ее багаж. По словам Ксении, было стыдно явиться и ко двору, и на вечерний званый вечер в одном и том же платье. Волета, привыкшая днями ходить в одной и той же одежде, настаивала, что платье ей идет, и отказывалась от неоднократных попыток Ксении одолжить ей наряд, или шаль, или палантин, или хотя бы шляпку. Конечно же, Волета не может быть против шляпы!

Но Волета упорно отказывалась менять наряд, хотя и согласилась на предложение Ксении хотя бы немного подкраситься. Оглядываясь назад, она понимала, что совершила ошибку.

За несколько часов до начала приема обе леди сидели в будуаре Ксении за двумя туалетными столиками. Ксения доверила свое лицо Энн, которая с изящной точностью наносила слои пудры и тонального крема, в то время как Волета оказалась во власти Ирен, чей недостаток опыта в работе с косметикой сразу же сделался очевиден. Ирен напудрила лицо Волеты пуховкой, выбелив его и оставив нетронутыми пшеничного цвета шею и уши, а затем нанесла на губы помаду способом, который Энн милостиво назвала «широкие мазки». Пытаясь спасти положение, Волета защитила усилия своей гувернантки, уверяя Ксению, что небрежный стиль макияжа – последний писк моды в кольцевом уделе Яфет. Конечно, это была ложь. Волета знала о Яфете только благодаря мимоходному упоминанию Сфинкса про него, но этой ассоциации хватило, чтобы ослабить нарастающие опасения Ксении, что ее гостья – безнадежная дурочка.

Итак, Волета была представлена ошеломленным гостям маркиза де Кларка в клоунском макияже и платье, которое уже при первой демонстрации признали немодным. А вот леди Ксения нарядилась в платье ослепительного оттенка хурмы с большим кружевным «окном», выставлявшим напоказ декольте. Маркиз надел новый парик, еще меньше предыдущего. Волета недоумевала, как он держится на голове? Клей для обоев? Кровельная смола? Может быть, чертежная кнопка? Маркиз провел ранние часы торжества, прерывая разговоры гостей остротами, которые варьировались от скатологических двусмысленностей до отвратительных каламбуров.

Всякий раз, когда он открывал рот, Волете хотелось засунуть туда парик.

Впрочем, отвратительная светская болтовня маркиза была предпочтительнее расспросов его гостей.

Она провела несколько часов с Байроном, готовясь к этой минуте, и все же вопросы сыпались так быстро, что у нее кружилась голова. А как выглядит Сфинкс? Каков его кольцевой удел? Неужели он действительно спит на облаке? Сколько у него жен? А сколько наследников? Неужели он носит корону? Маску? Неужели он дышит молнией? Случалось ли ему когда-нибудь съесть непослушного ребенка? Куда подевались все его чудесные машины? Почему он стал затворником? От чего он прячется?

На протяжении вечера Волета, запинаясь, полдесятка раз повторила подготовленные Байроном ответы вращавшейся вокруг аудитории.

История складывалась примерно такая.

Когда ей было семь лет, родители взяли ее с собой на каникулы в Купальни. Она отчетливо помнила сверкающий водоем, девушек, продающих апельсины на кирпичной набережной, их смятые развевающиеся юбки. Она помнила морщинистых стариков в ворсистых халатах, которые ковыляли по пешеходным мостам, чтобы провести день, сидя в дымящемся садовом шпиле. Она так хорошо помнила эту сцену, потому что именно там ее потеряли родители. Или она их потеряла.

Как бы то ни было, Сфинкс нашел Волету стоящей в воде, а по ее щекам текли слезы. После изнурительных и бесплодных поисков родителей девочки Сфинкс удочерил ее. Он привез ее домой, в крепость в облаках, где воспитал как собственную дочь. Ее детство было счастливым, хотя и немного одиноким.

Что же касается Сфинкса, то он выглядел как мужчина в самом расцвете сил. Он приписывал свое долголетие бесконечной работе. Он любил повторять, что у него нет времени стареть. У него было доброе лицо и телосложение человека, который трудился всю жизнь. Он был неисчерпаемой, нестареющей силой. Но он не исчез. Нисколько. В последние десятилетия он просто занимался другими делами. Да, он все еще строил замечательные машины. Нет, она не могла их описать. Нет, даже за десять мин. Нет, даже за тысячу.