Король отверженных

– И каково же ваше место во всем этом? Мне кажется, что вы уже дали мне свой самый большой вклад – идею.

– Последние двадцать лет я вел бухгалтерские книги для самых богатых и влиятельных дельцов Башни. Я знаю, кто платежеспособен, кто хорошо разбирается в деньгах, кто хочет выйти на новые рынки. У меня есть контакты. Я буду вашим бизнес-менеджером.

– В обмен на жалованье, полагаю?

– Я бы предпочел акции. Трехпроцентный пакет.

Вил покрутил пальцем в направлении Йоахима, отчего пуговицы на его рукаве зазвенели.

– Скажите, Сирил, вы когда-нибудь пробовали перидот? Это алкоголь. Некоторые люди говорят, что он на вкус как лекарство. По-моему, он похож на засахаренную весну. – Бармен налил ярко-зеленый напиток в два маленьких бокала. Герцог поднял свой. – Ну, я знаю, что большинство боскопов не пьют, но большинство и не пытается разрубить мою жену на куски. Так что возьмите это, и выпьем за ваше здоровье.

Сенлин изобразил неохоту, но взял бокал.

– И за ваше тоже.

Поняв, что от него ждут представления, Сенлин допил сладкий алкоголь и скорчил гримасу, как человек, пытающийся подавить чиханье. Он закашлялся и вскинул руки над головой.

Герцог рассмеялся и снова покрутил пальцем. Йоахим, стоявший неподалеку, поставил на стойку коробочку с крышкой. Внутри на бархатной подушке блестела булавка.

– Считайте это временным займом, – сказал герцог, вынимая булавку из футляра. Она была точно такой же, как булавка генерала Эйгенграу и булавка на лацкане самого герцога: три белые горизонтальные полосы в золотом квадрате. – Это знак нашего общества. Мы называем себя Клубом. Вам будет гораздо легче пройти мимо привратников, если на вас будет это.

Сенлин взял булавку с искренним удивлением, хотя что-то в улыбке герцога навело на мысли, что он еще не начал платить за эту привилегию.

– Я проявил беспечность, – сказал Сенлин, прикрепляя булавку к сюртуку. – Не принес вам никаких украшений.

– Да, но вы подали мне идею. И если моей леди она понравится, возможно, мы оба разбогатеем.

Сенлину внезапно до жути захотелось схватить герцога за шею и придушить, прижав к стойке бара. Как будто убийство убедит Марию, что Сенлин более достойный человек. Как будто она когда-нибудь покинет эту жизнь и вернется домой вместе с ним, притворяясь, что ничего никогда не было. Хотя как они смогли бы притворяться? Как бы выглядела подобная жизнь, превратившаяся в шараду? Стала бы она изводить его печальным смехом и горькими взглядами? Сделал бы он ее вдовой своих мечтаний? Неужели они стали бы той пожилой парой в углу паба, которая никогда не разговаривает, не улыбается, не поет вместе с остальными?

Сенлин понял, что Вильгельм пристально смотрит на него, а он уже долго молчит.

– За тебя и твою жену, Вил.

Герцог схватил Сенлина сзади за шею и весело встряхнул.

– Ты не так уж плох, Сирил. Ты совсем не так уж плох. Не позволяй никому дразнить тебя из-за того, что ты боскоп! А теперь хватай свою воду из вазы и давай найдем место у перил. Бойцы вот-вот выйдут на арену.

Пока они разговаривали, клуб уже заполонили люди. И все же герцог без труда освободил локтями небольшое пространство у широких каменных перил. Общие трибуны внизу были почти полны.

Мальчишки-подростки сгребали глину, пока букмекер, толстый старик в подтяжках и с усами, запачканными табаком, взбирался на трибуну над запертыми входами на ринг. Он приложил ладонь ко рту и взревел с внушительной громкостью:

– Третий бой! Третий бой! Железный Медведь против Шикарного Щенка! – (Сенлин несколько раз видел, как дерется этот Шикарный Щенок – молодой человек с большими красными губами, который не добился особых успехов, но позволял очень живописно швырять себя из стороны в сторону. Но он никогда раньше не слышал о Железном Медведе.) – Последний шанс, Железный Медведь – пять к одному. Все ставки сделаны. Больше никаких ставок! Больше никаких ставок!

Парнишки с граблями с трудом выбрались с арены.

– Мы уже несколько недель не видели Железного Медведя. Кажется, в прошлый раз он сломал палец на ноге, – сказал герцог.

– И кто же победит?

– Скорее всего, Железный Медведь.

– Но разве ты не знаешь заранее? Разве бои не подстроены?

– Нет! О чем ты говоришь? Ничего не подстроено! В чем тогда было бы веселье?

Сенлин нахмурился, но больше ничего не сказал. Возможно, он не так хорошо понимал правила этого вида спорта, как ему казалось. Сенлин заметил, что джентльмены, стоявшие у поручней рядом с ним, крепко держали в руках листки с записанными ставками.

– Вот что я тебе скажу, Сирил: сегодня состоится небольшой званый вечер. Там будет моя жена. Если захочешь пойти со мной, то, возможно, расскажешь ей о своей задумке. Я полагаю, у тебя есть какая-нибудь другая одежда?

Сенлин знал, что это ужасная идея, и все же принял ее не колеблясь.

– Да, да, конечно.

– А ты видел мою жену? – спросил Вил, и Сенлин смог лишь слегка покачать головой. – Газеты не отдают ей должного. Какими бы невероятными ни были ее выступления, при личном общении она еще более эффектна. Такой красавицы ты еще ни разу не встречал. Она не совершенна, но абсолютно бесподобна.

Сенлину больше всего на свете хотелось кричать.

– Кажется, у меня где-то завалялось лишнее приглашение. Сейчас. – Герцог рассеянно похлопывал себя по карманам, и его бедра прижались к низким перилам, украшенным гирляндами шелковых цветов.

Сенлин наблюдал, как его рука поднялась до середины спины герцога. Он не мог остановиться. Мгновение назад он думал, что держит себя в руках, но теперь сердце грохотало в груди, как апокалиптический зверь, несущийся на мириадах ног, увенчанный окровавленными рогами, слишком большой и дикий для маленького седока, коим был его здравый смысл. Один хороший толчок – и герцог будет повержен. Один хороший толчок – и он разобьется о трибуны, как ялик о риф. Башне все равно, праведен человек или подл. Башня уничтожала справедливых и несправедливых с одинаковым аппетитом. Башня…

От визга петель по спине Сенлина пробежала дрожь. Он отдернул руку.


Далеко внизу, на арене, бойцы вышли из туннелей под радостные вопли трибун. Молодой Шикарный Щенок появился первым, оскалив выступающие, как у бабуина, зубы. Он шаркнул ногой, поднимая театральные клубы пыли, и торжествующе заколотил себя в грудь.

Железный Медведь вышел из неосвещенной пещеры крадучись, опустив голову. Он потер лицо, как будто только что проснулся с приходом весны. Он был огромен, вдвое больше соперника и в два раза старше. Его плечи и руки бугрились мышцами. Он потряс огромной головой, словно пытаясь прогнать туман сна. Кончики его раздвоенной темной бороды ткнулись в сторону толпы, когда он запрокинул голову и взревел.

Сенлин сразу же узнал голос. Он много вечеров слушал лающий смех этого человека за вином и улитками в кафе «Риссо» в Купальнях.

Джон Тарру нырнул и поймал Шикарного Щенка за лодыжки, а затем тряхнул им, словно испачканным в песке полотенцем.





Глава девятая




Не надо отпиливать себе руку, чтобы накормить собаку. У человека всего две руки, а мир полон собак.

Орен Робинсон из «Ежедневной грезы»



Сенлин поспешно извинился перед герцогом за то, что ему стало не по себе от алкоголя, и пообещал полностью поправиться к вечеру. Вил рассмеялся, сказал что-то о хрупком телосложении боскопов и передал Сенлину приглашение на торжественный прием. Затем Сенлин покинул переполненный клуб, протиснувшись через группу аристократов, поднимающихся по лестнице, мимо стражников, задумчиво стоявших в вестибюле, и вышел на площадь. Туман рассеялся, но толпа была такой же густой.

Мрачная судьба Тарру и его внезапное возвращение потрясали до глубины души, но Сенлин сейчас не мог мыслить достаточно ясно, чтобы сопереживать другу. Нет, его вытолкнуло за дверь осознание того, что если он задержится еще на минуту, то убьет герцога или умрет, пытаясь это сделать. Этот факт удивил его. Он бросил вызов приказам Сфинкса и советам Байрона, потому что был уверен: если вооружиться планом, достаточными исследованиями и здоровой дозой самоанализа, то он сможет контролировать себя, подавлять низменные импульсы, которые правят менее образованными людьми. Но в тот миг, когда герцог сделал Марии откровенный и проницательный комплимент, Сенлин потерял всякий здравый смысл.

Слова Вила все еще звучали в ушах: «Она не совершенна, но абсолютно бесподобна».

Он потерял Марию, потерял в последний раз, но не из-за толпы, а из-за мужчины, который ценил ее как полагается, открыто и смело, – мужчины, который знал ее недостатки и считал их признаками красоты. Похоже, герцог понял то, что Сенлин слишком долго не мог понять: близость – это не поддержание идеалистической шарады ухаживания, а принятие и обожание недостатков, тех самых вещей, которые директор школы Исо так и не признал в самом себе окончательно. В ушах снова зазвенела песня Сирены, обращенная к детям в поезде: «Совершенно нормально быть несовершенным. Скол или трещина тоже могут быть драгоценны».

Благополучно вернувшись в свои апартаменты, Сенлин принялся нервно расхаживать по комнате. Он в ярости прошелся по ковру крест-накрест, потирая лицо, словно хотел его содрать. Он не мог сосредоточиться ни на одной разумной мысли. «Конечно же, она полюбила герцога! Как она могла не полюбить его?» Вильгельм красив, любезен, богат, и он был рядом, когда она больше всего нуждалась в нем, был рядом, когда Сенлин бездельничал в Купальнях.

Сенлин схватил номер «Грезы», в котором написали об их свадьбе, и уставился на гравюру, изображавшую Вила и Марию, держащихся за руки на носу усыпанной розами яхты. Радостная парочка помахала ему рукой из прошлого. Он слишком долго опаздывал.

Он разорвал газету и швырнул ее через всю комнату. Не успели обрывки упасть на пол, как он схватил еще один номер и разорвал в клочья. Потом еще, и еще один, ладони почернели от типографской краски, и комнату заполнил шум рвущейся бумаги, который когда-то его раздражал, но теперь гармонировал с ревом внутри. Он спихивал стопки с письменного стола и пинал падающие страницы. Он жаждал разорвать каждое предложение по отдельности, пока не останутся лишь слова и буквы. Он рвал бумагу так, словно мог собственными руками превратить в лохмотья историю.

Последний экземпляр пал смертью храбрых, и Сенлин остановился, тяжело дыша и по голени утопая в трясине из газетных обрывков. Он почувствовал облегчение, усталость и стыд за свое поведение.

От резкого стука в дверь у Сенлина перехватило дыхание. Может быть, кто-то пожаловался на шум? Как долго он сходил с ума?

Он ожидал увидеть за дверью консьержа, мистера Сталла, но там стоял незнакомец. Улыбающийся франт в бордовом цилиндре и костюме того же цвета, с белой маргариткой в петлице. Он держал в руках, затянутых в перчатки, планшет для бумаг.

– Вы мистер Пинфилд? – Голос франта был мелодичным, а произношение – безупречным.

– Да, – сказал Сенлин, изо всех сил стараясь заслонить вид на катастрофу позади себя.

– Мистер Сирил Пинфилд?

– Да. Вы по какому вопросу?

– У меня для вас сообщение, сэр, от мистера С. Финкса.

Франт отцепил от планшета кремовый конверт и с небрежным поклоном вручил его Сенлину. Сенлин посмотрел на конверт и снова взглянул на франта – как раз вовремя, чтобы увидеть, как тот замахивается на него рукой.

Пощечина пришлась в челюсть и оказалась достаточно сильной: его голову мотнуло в сторону.

Сенлин уже собирался наброситься на посыльного, но тот прервал его возмущение, протянув планшет и авторучку.

– Не могли бы вы расписаться вот здесь, в подтверждение того, что получили письмо, а также здесь, в подтверждение того, что получили пощечину? – сказал франт.

Ошеломленный Сенлин взял планшет и ручку. На инвентарной ведомости красовалась эмблема компании: «БРАТЬЯ БИРМАН – ОБЪЯВЛЕНИЯ И ТЕЛЕГРАФНЫЕ ПОЩЕЧИНЫ». Мелким шрифтом под шапкой фирменного бланка был выведен девиз: «Не стреляйте в посыльного. Наши посыльные стреляют в ответ».

Чувствуя недоумение Сенлина, франт указал на строки, требующие его подписи. Под абзацем, озаглавленным «Удары и т. д.» значилось: «Один удар открытой ладонью, с энтузиазмом нанесенный по щеке, виску или уху». Сенлин был так сбит с толку, что чуть не подписался настоящим именем. Он вернул планшет и уже собирался закрыть дверь, когда франт прочистил горло и протянул руку.

– Вы, должно быть, шутите.

– Сэр, я лишь делаю свою работу. У меня есть рты, которые нужно кормить.

Ворча, Сенлин выудил из кармана несколько монет и шлепнул их в ладонь мужчины.

Оставшись один, он развернул письмо и прочел:

Уважаемый мистер Пинфилд,