Король отверженных

– Сожгла жаркое! – пронзительно закричала птица.

– Ах ты, глупая корова! – крикнул в ответ Сенлин.

Из дверей отеля выскочила ссорящаяся пара. Джентльмен на ходу засовывал руку в рукав сюртука. Дама все еще застегивала свой сшитый на заказ жакет, когда спутник схватил ее под локоть и попытался оттащить обратно в вестибюль.

– Я говорил это с нежностью, дорогая. Даже у котенка иногда воняет изо рта!

Она резко высвободилась из хватки, и он, спотыкаясь, отступил на несколько ступенек.

– Ну, раз уж мы так нежно критикуем друг друга, мистер Моррис, я вытаскивала из яблок червей побольше!

– Я вытаскивала из яблок червей побольше, мистер Моррис! Я вытаскивала червей побольше! – сообщил крупный попугай.

Он расправил крылья и заскользил над туманной площадью, повторяя на ходу эту фразу.

– О боже мой! – Джентльмен в ужасе прижал ладонь ко лбу. – Остановите эту птицу! Кто-нибудь, пристрелите его! Стреляйте в него! – закричал он, бросаясь вслед за исчезнувшим попугаем.

Надеясь, что Колизей не сдвинулся с места за ночь, Сенлин вошел в туман. Хотя белому городу завязали глаза, рот ему кляпом не заткнули. Туман звенел тысячью голосов, которые дробились, накладывались друг на друга и сливались в невнятный гул. Над этим гулом поднялся певучий зов мальчишки-газетчика:

– «Греза»! «Греза»! Прочтите об этом в «Грезе»! Военный корабль Сфинкса снова рыщет по небу! Сфинкс вернулся! В чем же его игра? «Греза»! «Греза»! Прочтите об этом в «Грезе»!

Сенлин улыбнулся. Эдит уже в пути. Новость его воодушевила и прибавила мужества. Ему не суждено долго оставаться без друзей в этом городе. Счастливая мысль оборвалась, когда он зацепился ботинком за что-то неподатливое и едва не упал. После чего по инерции пробежал несколько шагов рысцой, размахивая руками и пытаясь восстановить равновесие. Оглянувшись, желая посмотреть, обо что же он споткнулся, Сенлин обнаружил, что одна хрустальная «крышка люка» приподнялась на несколько дюймов над мостовой. Он заметил, что, в отличие от других кварцевых «циферблатов» на площади, этот диск не освещался. Он гадал, что бы это могло предвещать, и тут круглая пластина поднялась над булыжниками. Вслед за нею выдвигалась бронзовая колонна, похожая на гвоздь. Нет, не на гвоздь, подумал он, а на шуруп. Колонна вращалась, поднимаясь; вот она достигла колен Сенлина, его талии, плеч и, наконец, оказалась выше макушки. После этого «шуруп» перестал вращаться, и Сенлин оказался перед богато украшенной колонной, обхватом с бочку для вина. В углублениях резьбы черная смазка налипла на орнамент в виде завитков, напоминающих жилки листа.

Взгляд Сенлина привлекла врезанная в стену колонны табличка. На ней крупными буквами было написано: «БЛУЖДАЮЩИЙ ОГОНЕК», а ниже более мелким шрифтом шли строки: «Не бойся теней, порожденных моим светом. Хотя их формы истинны, эти видения нереальны. Дар Сфинкса».

Пока Сенлин читал, в колонне появилась вертикальная трещина, и перед ним плавно открылась дверь. Он мельком увидел внутри мрачный чулан и наклонился, чтобы осмотреть его. Сенлин задумался, зачем Сфинкс соорудил устройство, по непонятной причине выскакивающее из пелфийской мостовой, и вдруг его оттолкнули в сторону. Пышногрудая женщина в огромной шляпе протиснулась мимо него в каморку, крича на ходу:

– Мое! Это мое! Я первой его увидела!

Прежде чем Сенлин успел возразить, изогнутая дверь захлопнулась за ней, и колонна, медленно вращаясь, погрузилась обратно.

Ему было интересно, куда ведет колонна и почему женщина так стремилась спуститься вместе с ней, но эти вопросы пришлось отложить до другого раза. А пока у него была назначена встреча, и ему предстояло разгадать еще более важную тайну – каков герцог на самом деле.

Когда Колизей вынырнул из тумана, он показался резким и грозным, как айсберг. Сенлин кивнул стражникам, стоявшим у зарешеченного входа, и пересек портик под эхо собственных шагов. Он все еще мог различить фрагменты былой славы здания: он видел ее в колоннах, крепких, как дубы, и в бледном мраморном полу с красными прожилками, который, казалось, вырезали из горного склона целиком и доставили сюда. Благородные фигуры над перемычками наполовину уничтожили – вследствие, как Сенлин узнал из старой статьи в «Грезе», недостаточно длинных лестниц и чрезмерного равнодушия разрушителей. На постаментах между стойками для ставок стояли пепельницы, переполненные окурками. В разрушенных остатках фризов гнездились голуби и сороки. Их крики эхом разлетались во все стороны и звучали переливами, как будто где-то оркестр настраивал инструменты. Он прибыл сюда в период затишья между боями. Несколько мужчин в несвежих костюмах изучали списки ставок, анализируя прошлые ошибки и закладывая основу для будущих.

Подойдя к лестнице, ведущей в Клуб, он увидел, что дорогу охраняют те же усатые привратники, которые порвали его деньги и сюртук. Сенлин не сдержал торжествующей ухмылки.

– Добрый день, господа! – сказал он. Привратник с закрученными усами поднял руку, готовясь нанести удар, но остановился, увидев блеснувшую позолоченную визитную карточку герцога. – Пожалуйста, передайте герцогу, что мистер Сирил Пинфилд прибыл на назначенную встречу.

Привратник велел Сенлину положить ладони на стену, он послушался, и его улыбка померкла. Усатый обыскал «боскопа» с такой яростью, что Сенлин удивился, как у него не треснули ребра. Ковры выбивали нежнее. Привратник порылся в карманах, извлек связку ключей от гостиничного номера, блокнот, карандаш и пухлый бумажник. Даже когда стало ясно, что Сенлин пришел по приглашению и без оружия, они не позволили ему пройти. Второй привратник поднялся по лестнице, видимо, чтобы посоветоваться с герцогом, а первый остался и сверлил Сенлина взглядом, положив руку на рукоять меча.

Истерзанный и раздосадованный тем, что его мелкий триумф испорчен, Сенлин решил помучить стражника боскопской разновидностью светской беседы.

– Прошлой ночью мне приснился сон, в котором меня превратили в бутерброд. – Бровь привратника поползла вверх. – У меня было отчетливое впечатление, что я очень вкусный, но я не знаю, каким был бутербродом. Может быть, с соленым огурцом?

Охранник испустил долгий, судорожный вздох.

Красивый молодой человек с торчащей светлой бородой рысцой спустился по лестнице. На нем был длинный сюртук, который подчеркивал широкие плечи и узкую талию, а пуговиц имел больше, чем могло понадобиться. Лицо герцога излучало жизненную силу. Он сверкнул безупречными зубами и протянул руку:

– Так вы и есть Сирил? Вильгельм Пелл. Но, пожалуйста, зовите меня Вил.

После ледяного приема привратников Сенлина удивила теплота герцога. Он посмотрел в серовато-зеленые глаза мужчины и понял, почему Мария ему доверилась. Он излучал некое подобие дружеской искренности.

– Рад познакомиться, ваша светлость, – поклонился Сенлин.

– Обойдемся без церемоний, Сирил. По моему опыту, больше всего полагаются на свои титулы люди, которые ничего не сделали, чтобы их заслужить. Я питаю отвращение к людям, чьим величайшим достижением было появление на свет.

– Конечно, ваша светлость! – сказал Сенлин и, решив, что сейчас самое подходящее время для демонстрации боскопской неуклюжести, добавил: – А если говорить о вещах неприятного свойства, то у меня, кажется, образовалась дыра в носке. Разве это не самое мерзкое ощущение – соприкосновение влажной человеческой кожи и голой обувной? Все равно что наступить на жабу. – Сенлин нервно хихикнул, но засмеялся он в одиночестве.

– Да, – ответил герцог медленно и рассеянно, как человек, переосмысливающий первое впечатление. – Ну что ж, давайте уведем вас из коридора. – Он похлопал Сенлина по руке. – Я покажу вам клуб.



Когда Сенлин учился в университете, один выдающийся преподаватель словесности пригласил его выпить в джентльменском клубе «Лиса и погоня». Клуб, старый, перестроенный особняк, стоял на холме с видом на кампус – место выбрали для того, чтобы первокурсники могли смотреть на него снизу вверх и восхищаться. Преподаватель оказал ему честь, потому что хотел обсудить сочинение Сенлина о влиянии морских баллад на поэтический канон. Седовласый профессор желал отредактировать эссе для публикации. Сенлин почувствовал себя более чем польщенным вниманием преподавателя и джин-пуншем, который ему вручили в дверях. Но триумф оказался недолгим. Вскоре стало ясно, что профессор намеревался присвоить авторство, а Сенлин получил бы компенсацию в великой непередаваемой и невозмещаемой валюте, популярной среди ученого люда, – благодарности.

И все же, несмотря на кожаную обивку и джин-пунш, джентльменский клуб «Лиса и погоня» был немногим лучше хорошо обставленного читального зала. По сравнению с ним «Клуб талантов» выглядел святилищем досуга. Бар, окружавший весь клуб, был заполнен экзотическими бутылками и роскошной стеклянной посудой. Среди редких портвейнов и коньяков стояли каменные бюсты благородных джентльменов и леди, их украшали забавные повязки на глазу, вычурные шляпы, шарфы, грим и парики. Высокие столы вдоль перил над ареной были уставлены костяным фарфором и шатрами из салфеток. Под потолком система ремней вращала ряд вентиляторов, рождая неторопливый, приятный ветерок. Час был еще относительно ранний, и Клуб пустовал, если не считать персонала и нескольких джентльменов, читающих за стойкой «Ежедневную грезу».

Но именно то, что лежало под ногами, первым делом привлекло внимание Сенлина. Пол был выложен заглавными буквами, повернутыми то в одну сторону, то в другую, образуя неразборчивую мешанину, которая привела его в смятение из-за привычки читать все, что попадалось под руку.

– Я вижу, вы обратили внимание на полы.

– Похоже, здесь ужасно много орфографических ошибок, – сказал Сенлин с притворной серьезностью.


Герцог рассмеялся:

– Это всего лишь украшение.

И он продолжил, объясняя, что эти буквы когда-то были частью каменной кладки, которую сняли во время ремонта здания и приспособили в качестве напольного покрытия. Сенлин задался вопросом, какие возвышенные сентенции потерялись в хаосе плиточного слоя.

– А что это было за строение? Судилище?

– Нет, это был Университет Острака, Колледж искусств и наук. – Герцог заметил мимолетное удивление на лице гостя, хотя и не понял причины. Сенлин же подумал об убийце-ходе и книге о трилобитах, которая когда-то принадлежала этому ныне несуществующему университету. Совпадение показалось забавным. – Да-да, понимаю. Язык сломаешь, не так ли? Но вы же знаете этот ученый люд: зачем тратить одно слово, когда можно использовать три?

– А эти старые каменные головы в помаде и париках за стойкой бара – бывшие преподаватели?

– И еще деканы, заведующие кафедрами, один-два выпускника с отличием. Мне нравится расцвечивать чувством юмора то, в чем его нет. – Герцог снова победно улыбнулся.

Сенлин улыбнулся в ответ, хотя и воспринял неуважение герцога к ученым как нечто вроде пренебрежения им лично. Несомненно, это доказывало, что герцог – первостатейный негодяй! Но затем, с учетом всего, что он знал об институтах Башни, изданиях и так называемых ученых, Сенлин задумался, мудро ли было предполагать, что Университет Острака представлял собой бастион просвещения. Судя по всему, герцог презирал людей, причастных к «Популярному путеводителю».

– У меня есть обычный столик, но я предпочитаю бар, если вы не возражаете.

Сенлин сказал, что не возражает, и последовал за герцогом к стойке, где его возвращения ждали открытая газета и пустая чашка. Бармен был худощавым мужчиной с коротким хвостиком и торчащим кадыком. Герцог назвал его Йоахимом и, попросив еще кофе, предложил гостю что-нибудь заказать.

– Можно мне чашку теплой воды, пожалуйста? – спросил Сенлин.

– Теплой во… – Бармен посмотрел на герцога, который, казалось, тоже удивился. Сенлин сделал вид, что не заметил их замешательства, и бармен, вспомнив, что он профессионал, взял себя в руки. – Сейчас принесут одну чашку теплой воды.

Сенлин отошел и открыл бумажник. Толстый край тугой стопки банкнот, напоминающий рыбьи жабры, привлек внимание герцога – на что, конечно же, и был расчет.

Герцог отмахнулся от предложения.

– Прошу, вы же мой гость. И думаю, что могу позволить себе чашку теплой воды. – Он улыбнулся, возможно надеясь на дальнейшие объяснения. Сенлин только поблагодарил его и пообещал заплатить за следующий раунд. – Итак, Сирил, расскажите мне, чем вы занимаетесь?

– Бухгалтерией. Большинство моих клиентов – импортеры: сахар, кофе, чай, лярд, ром и тому подобное. – Принесли напитки, и Сенлин принялся потягивать теплую воду, а двое мужчин наблюдали за ним с плохо скрываемым отвращением. Он покатал воду во рту, сглотнул и издал удовлетворенный звук. – Температура для языка идеальная!

Улыбка герцога начала терять свой блеск.

– Ваша контора находится здесь, в Пелфии?

– Нет, в Боскопии.

Герцог хлопнул ладонью по полированному бару и громко рассмеялся:

– О, да вы боскоп! Это все объясняет! А я уж задумался, не сумасшедший ли вы, с этой дыркой в носке и водой с температурой слюны. Теперь все понятно!

– Неужели у вас действительно есть такое предубеждение против моих соотечественников?

– Не принимайте близко к сердцу, Сирил! Мы, пелфийцы, просто любим, когда наши пироги сладки, ароматы интенсивны, а вечеринки порочны. Но, честно говоря, у нас тут слишком много идиотов бегает вокруг. – Герцог распахнул сюртук и сунул руку в нагрудный карман. Сенлин узнал письмо, которое он вытащил. – Я бы предпочел вести деловые переговоры с бухгалтером-боскопом, а не с щеголем-пелфийцем. И это подводит меня к вашему письму. – Герцог постучал пальцем по уголку сложенного листа бумаги на стойке бара. – Я получаю десятки таких депеш каждый день – люди просят ссуды, инвестиции или право использовать мое имя, которое само по себе является своего рода валютой. Но вы… – Он прищелкнул языком, и в его улыбке промелькнуло недоверие. – Вы предлагаете превратить мою жену в акционерный капитал?

– Да. Да, предлагаю. – Сенлин сложил руки на великолепной стойке бара.

Эта идея развивалась в течение нескольких часов, которые Сенлин провел, изучая одержимость Пелфии Марией. Было очевидно, что для кольцевого удела она – идеал. Подобную страсть он понимал чересчур хорошо. Возможно, это было всего лишь свойством человеческой природы – наделять кого-то совершенством, а затем поклоняться плодам воображения. И конечно же, большинство преданных поклонников обожали ее без всяких ожиданий. Но столь много людей были заинтересованы в ее славе – газеты, театры, не говоря уже о светских львицах, которые хотели видеть ее на своих вечеринках, – что в какую-то минуту Мария превратилась из объекта привязанности в ценный объект. Сенлин чувствовал, что у него сложилось достаточно ясное представление о том, как Пелфия относится к Сирене, но чего он не знал, что ему нужно было знать, так это как сам герцог воспринимал Марию. Женился ли он на ней из искренних чувств или ради низменных амбиций? План Сенлина состоял в том, чтобы соблазнить этого человека богатством и славой и посмотреть, есть ли у его любви предел. Поэтому в своем письме он предложил герцогу разрешить ему управлять продажей акций, касающихся музыкальной карьеры его супруги. Если герцог согласится на сделку, Сенлин будет знать наверняка, что этот человек – мерзавец, а Мария в беде. Если герцог откажется… что ж, вердикт по поводу его характера все равно будет вынесен.

– Я не совсем понимаю, что вы предлагаете, – признался герцог. В первый раз, к чести Вильгельма Горация Пелла, его улыбка сменилась хмурым взглядом. – Мария – это человек. Она – моя жена. Я не собираюсь продавать жену.

Сенлин уловил в страсти этого человека нечто похожее на искреннее обожание. Но, не собираясь так легко поддаваться, он настойчиво продолжил:

– Нет, вы будете продавать акции, связанные с ее именем, образом, исполнением, песнями, нарядами, разновидностью духов и так далее. Сейчас она больше, чем просто человек, не так ли? Она – концепция, завидный идеал. А идеал вы продать сможете.

Герцог глубоко вздохнул, задумчиво нахмурив красивое лицо:

– Мне нравится идея с духами. В этом что-то есть. Но что касается остального, вы лишь описываете ее достижения. Она уже богата и знаменита. Почему ее надо превратить в товар?

И тут Сенлину пришло в голову, что, пытаясь проверить герцога, он может подтолкнуть супруга Марии к пороку, сам того не желая. Впрочем, Вильгельм Гораций Пелл был опытным переговорщиком, привыкшим иметь дело с прессой и представлять себя в положительном свете. Искушать приходилось усиленно, при этом не вынуждая сделать нечто, выходящее за рамки герцогских моральных устоев. Все равно что идти по канату во тьме: Сенлину приходилось продвигаться на ощупь.

– Башня – обширное место, – сказал Сенлин. – Здесь очень много кольцевых уделов, много театров, много возможностей. А что, если пьеса вашей жены была бы популярна в уделе Тейн, или Яфет, или Баннер-Вик, или Морик? А что, если бы она смогла совершить тур по Башне, с аншлагом во всех больших театрах? А что, если ее духами будет брызгать за ухом каждая модная леди в Андара-Нуре? – Сенлин видел в блуждающем взгляде герцога, что он представляет себе будущее, которое рисовал для него «боскоп». – Я думаю, все это возможно, но вам понадобится помощь, чтобы посеять семена ее успеха. Вам понадобятся местные партнеры, люди, которые знают, как продвигать, торговать и добиваться расположения местных законодателей моды: журналистов, денди и молодых леди. Вы могли бы попытаться исследовать и финансировать все это самостоятельно, или вы могли бы продать акции; предоставить многим людям небольшие частицы ее потенциала. Эти акционеры могли бы подготовить для нее дорогу, так что, когда она прибудет на каждую остановку во время тура по Башне, толпы будут готовы, жаждущие и огромные. Она могла бы стать первой настоящей звездой Башни.

Герцог задумчиво прищурился:

– Стоит отдать вам должное, это очень амбициозно. – Он внимательно изучил последний глоток кофе, оставшийся на дне чашки. – Но вы кое-что забываете.

– Что именно? – спросил Сенлин с надеждой в голосе, которая не имела никакого отношения к деньгам.

– У этой леди есть свой собственный разум. Она не кусок свиной туши и не сахарная свекла. Она должна сама на это согласиться. Потому что, в конце концов, ей придется это пережить.

Сенлин попытался скрыть приступ разочарования, охвативший его. Герцог не клюнул на приманку.

– Конечно, – кротко ответил он.