Корм

— И они перепутали все провода Баффи, — почти с садистским удовлетворением отметил брат.

Еле сдержав улыбку, я провела рукой по сияющему корпусу байка. Если они его и поцарапали — то сами же потом и заполировали. Великолепно.

В грузовике, однако, царила отнюдь не радостная атмосфера. Шон, развалившись на стуле, чистил арбалет, а от Баффи остались только ноги — она лежала на спине под пультом, выдергивала провода из «неправильных» разъемов и вставляла их в «правильные». Каждый раз на одном из мониторов появлялось изображение или начинали мелькать помехи. Сюрреалистичное зрелище, как в дешевом фильме ужасов. При этом девушка гневно стучала пятками по полу и ругалась, как матрос. Солидный лексикон.

— Деточка, ты же этими самыми губами маму целуешь. — Я перешагнула через мотки кабеля и уселась на рабочий стол.

— А ты на это посмотри! — Баффи вылезла из-под пульта и теперь, стоя на коленях, потрясала зажатым в кулаке пучком проводов.

Я молча подняла брови.

— Они все неправильно подсоединены! Все!

— А на них были ярлыки?

Девушка на мгновение задумалась.

— Нет.

— А они были подключены по нормальной, человеческой и понятной схеме?

Можно не спрашивать. Электрику делали мы с Шоном, но за проводку отвечала Баффи. А она считает обычные системы слишком занудными. Я как-то пыталась вникнуть в ее логику, но дело каждый раз заканчивалось головной болью. Иногда неведение — действительно благо.

— А зачем понадобилось все отключать? — пробормотала сочинительница и снова полезла под пульт.

— Ты ее не убедишь, — вмешался Шон, проверяя тетиву на арбалете. — Какой там здравый смысл — на ее территорию вторглись гнусные варвары.

— Поняла.

Ближайший ко мне монитор включился, и спустя минуту помехи сменились изображением двора.

— Баффи, когда мы сможем приступить к работе?

— Минут через пятнадцать-двадцать. Я еще не проверяла резервные установки, наверняка и там устроили бардак. — В голосе девушки слышалось неприкрытое раздражение. — Потери данных пока не обнаружила, но внешние камеры целый час бездействовали, руки у этих ребят растут не из того места.

— Думаю, мы легко переживем — зачем нам запись, на которой заснята служба безопасности? Шон, свет включишь?

— Конечно. — Брат отложил самострел, опустил на окно штору и закрыл заднюю дверь.

Баффи недовольно пискнула из-под пульта, и Шон нажал выключатель. Грузовик залил приятный мягкий свет. Такие лампы разработаны специально для чувствительных глаз, и каждая обходится в пятьдесят баксов, но дело стоит того. Даже удобнее домашних ультрафиолетовых светильников. Голова не просто не болит — иногда они вылечивают мигрень.

Со вздохом облегчения я сняла очки и принялась массировать кончиками пальцев правый висок.

— Ладно, братцы, что скажете? Первая официальная встреча с сенатором, впечатления?

— Его жена мне понравилась, — отозвался Шон. — Фотогеничная, ее можно прекрасно использовать. Насчет самого сенатора пока не определился: либо он действительно этакий бойскаут, который непонятным образом так высоко забрался, либо дурит нас.

— Тако получились вкусные, — вмешалась Баффи. — Мне Райман понравился: ведет себя вежливо, даже когда это необязательно. По-моему, вполне приятная работенка.

— Приятная или нет, главное, чтоб приносила доход, — пожал плечами брат. — Мы делаем карьеру, и деньги есть деньги.

— Согласна с вами обоими, почти согласна. — Я все еще массировала правый висок: точно придется пить обезболивающее, причем скоро. — Сенатор, конечно, не так хорош, как хочет казаться, но ведет себя гораздо лучше, чем мог бы. Тут не все игра на публику. Искренность подделать трудно. Напишу о нем сегодня очерк, что-нибудь вроде: «Первые впечатления о человеке, который, возможно, станет нашим президентом». Пока ничего серьезного, но все же. Баффи, сколько будешь монтировать материал?

— Как только все заработает, мне понадобится час, максимум два.

— Постарайся уложиться в час. Нужно успеть, пока на восточном побережье читатели не легли спать. Шон, сделаешь репортаж о местной системе безопасности? Расспроси охранников и выясни, что у них с оружием, ладно?

— А я уже начал, — широко улыбнулся брат. — Помнишь того светловолосого верзилу? Такой, на регбиста похож?

— Да, великана я заметила.

— Стив. Таскает с собой биту. — Шон изобразил замах, как в бейсболе. — Представь, как он с ней мастерски управляется!

— Понятно, классика, — сухо ответила я. — В общем, хватай камеры и отправляйся тормошить местных. И последний пункт в повестке дня: сенатор обратился к нам с просьбой.

Баффи снова вылезла из-под пульта с очередным пучком проводов в руках. Девушка выглядела удивленной, а Шон, похоже, рассердился:

— Только не говори, что он уже пытается ввести цензуру.

— И да, и нет. Райман хочет пока исключить Эмили. Ну, чтобы мы по возможности убрали ее из репортажа.

— Почему? — недоуменно пробормотала Баффи.


— Сан-Диего.

Брат сообразил довольно быстро. Он не такой преданный сторонник закона Мейсона, как я, но за полемикой следит.

— А, он не хочет подвергать опасности ее и ранчо, если вдруг мы слишком заострим внимание.

— Именно. — Я переключилась на левый висок. — Там сейчас его дети вместе с бабушкой и дедушкой, а Райман, сами понимаете, не хочет гробить семью. Риск, конечно, остается, но он, пока возможно, собирается не выставлять их на всеобщее обозрение.

— Я могу отредактировать видеозапись, — предложила Баффи.

— В моей статье Эмили вообще не фигурирует, — согласился Шон.

— А я про нее умолчу. Договорились?

— Вроде как.

— Чудно. Баф, скажешь, когда наладишь прямую трансляцию во всех зонах? Выйду на минуточку воздухом подышать. — Я снова надела черные очки.

— Займусь-ка работой. — Шон опередил меня и выскочил из грузовика.

Брат немедленно отправился искать охранников, не оглядываясь по пути. Он меня знает лучше всех, иногда даже кажется, лучше меня самой. Знает, например, что перед работой мне нужно немного побыть одной. Неважно где, но одной.

Заходящее солнце светило гораздо мягче, и на байк уже не было больно смотреть. Я прислонилась к нему, закрыла глаза и подставила лицо закатным лучам. Что ж, детки, добро пожаловать в большой мир. Все завертелось, и нам остается сконцентрироваться на правде и не отставать.

В шестнадцать лет я сообщила отцу, что собираюсь стать вестником. Он и так уже знал, но тогда я первый раз сказала ему официально. Папа использовал кое-какие связи, и меня зачислили на курс истории журналистики в университет. Эдвард Р. Мэроу, Уолтер Кронкайт, Хантер С. Томпсон, Камерон Кроу[14] — приобщилась к великим как должно — через их статьи и дела; влюбилась со всем пылом молодости, без оглядки и задних мыслей. Я никогда не хотела стать Луис Лейн,[15] девушкой-репортером (хоть как-то и нарядилась ею на Хеллоуин), нет, я мечтала стать Хантером Томпсоном или Эдвардом Мэроу, разоблачать правительственную коррупцию, хотела добывать правду, делать новости, и будь я проклята, если когда-нибудь пожелаю иного.

В этом мы с Шоном похожи. Но у брата другие приоритеты. Для него хорошая история (если, конечно, позволяют моральные принципы) важнее фактов. Именно поэтому ему все удается, и по этой же причине я каждый раз дважды перепроверяю его статьи перед публикацией.

Одно я твердо усвоила из университетского курса: тридцать лет назад люди представляли себе будущее совершенно иначе. Зомби уже не новость. Живые мертвецы были главной новостью когда-то, в то страшное жаркое лето в начале века, а теперь они лишь часть повседневной жизни. Зараженные выполнили свою функцию — изменили мир навсегда и полностью.

Все очень обрадовались, когда доктор Александр Келлис объявил о создании универсального средства от простуды. Я-то ею (за что ему спасибо) никогда не болела, но знаю, как люди раньше мучились: постоянно чихали, сморкались; любой мог на тебя накашлять. Келлис и его исследовательская группа проводили клинические испытания. Медики действовали слишком быстро, преступно быстро, но кто я такая, чтобы их судить? Меня-то там не было.

Самое забавное, всю вину при желании можно свалить на журналистов. До одного репортера дошел слух: Келлис якобы намеревался продать свое изобретение и утаить его от простых граждан. Полная чушь, ведь лекарство представляло собой модифицированный риновирус, собственно, видоизмененную простуду. Средство Келлиса, вырвавшись за пределы лаборатории, должно было буквально «заразить» весь мир, о деньгах и речи идти не могло.

Но того журналюгу факты не интересовали. Его интересовала сенсация: еще бы, он первым сообщит о великой подлости, которую якобы затевали бездушные медики. Настоящая подлость, по-моему, в том, что виновным в трагедии считают доктора Келлиса, а не журналиста из «Нью-Йорк Таймс», Роберта Сталнейкера. Если уж кто и виноват, так только он. Я читала статьи: с каким чувством там клеймится Келлис, а заодно и вообще все доктора. Человечество, написано в них, имеет право на лекарство.

Некоторые ему поверили, и не просто поверили, а пошли дальше: вломились в лабораторию, украли препарат и, можете себе представить, распылили его с самолета. Подняли баллоны с образцами на максимально возможную высоту и выпустили содержимое в атмосферу. Чистой воды биологический терроризм, зато идеи искренние и светлые. Злоумышленники действовали, исходя из неверных предпосылок, на основании обрывочных и не полностью правдивых сведений. А в результате обрекли всех нас.

Надо признать, все, возможно, обошлось бы, если бы не исследовательская группа из Денвера. В штате Колорадо испытывали генетически модифицированный филовирус Марбург-ЕХ19, более известный как Марбург-Амберли (Амандой Амберли звали первую успешно зараженную пациентку). Двенадцатилетняя девочка умирала от лейкемии и, по прогнозам врачей, не должна была дожить до тринадцати. В год, когда лекарство Келлиса вырвалось на свободу, совершенно здоровой старшекласснице Аманде исполнилось восемнадцать. Денверские ученые сумели излечить рак.

Марбург-Амберли считали чудом, впрочем, как и универсальное лекарство от простуды Келлиса. Вместе они должны были изменить судьбу человечества. Что и случилось. Вместе, именно так. Больше никто не простужается и не умирает от рака, проблема теперь одна — живые мертвецы.

На момент распыления препарата Келлиса девяносто семь человек в мире были заражены Марбург-Амберли. Вирус, убивающий рак, не распространялся: лишь выполнял свою задачу и переходил в состояние покоя в организме носителя. И все девяносто семь человек мирно жили своей жизнью, не подозревая, что в скорости станут очагами инфекции. Аманда Амберли к тому времени погибла — за два месяца до описываемых событий ее сбила машина, сразу после выпускного бала. Девушка, единственная из всех пациентов, зараженных Марбург-Амберли, не восстала после смерти. Именно благодаря ей ученые выяснили: не само лекарство от рака заставляет мертвых оживать — причина в комбинации вирусов.

За несколько дней Келлис разлетелся по всему земному шару. Виновников славили почти как героев: конечно, сознательные граждане побороли бюрократию и сделали доброе дело. Никто не знает, когда именно первые пациенты, зараженные Марбург-Амберли, вступили в контакт с лекарством и сколько времени происходила мутация. Мирный филовирус соединился с новым риновирусом и начал меняться. По самым тщательным подсчетам, процесс занял около недели. И в результате появился Келлис-Амберли, который, подобно простуде, распространялся по воздуху от носителя к носителю.

Не зафиксировано самого первого случая амплификации: она произошла одновременно во многих местах. Но мы можем, пусть и отрывочно, восстановить приблизительный ход событий. Ведь фильмы ужасов кое в чем ошибались: инфекция изначально не была универсальной. Люди, погибшие до контакта с Келлис-Амберли, не ожили. Мы так и не знаем, почему вирус в буквальном смысле оживляет носителя. Теоретики сходятся на том, что виновато гипертрофированное стремление филовируса распространяться: оно просто перешло на новый уровень. Зараза проникает в нервную систему и заставляет тело двигаться, пока оно окончательно не распадется на части. Получается, зомби — всего-навсего сосуды с инфекцией — подчиняются вирусу и пытаются кого-нибудь заразить. Вполне может быть. Кто знает? Так или иначе, их появление изменило все.

В том числе и политику, ведь многие проблемы отступили на второй план. Смертная казнь, жестокое обращение с животными, аборты и так далее. Сейчас трудно заниматься политикой, особенно когда в более-менее благополучных странах вовсю свирепствуют ксенофобия и паранойя. Сенатору Райману предстоит изнурительная битва за Белый дом (если он вообще продвинется так далеко). И мы будем его сопровождать.

Я сидела, подставив лицо солнышку, и старалась не обращать внимания на пульсирующую головную боль. Скоро Баффи позовет меня, и все закрутится.





Книга II

ТАНЦЫ С МЕРТВЕЦАМИ





Вы говорите правду — так, как вы ее видите, а люди решают, верить вам или нет. Это называется «ответственная журналистика». Это называется «играть по-честному». Вас мама с папой что, ничему не научили?

Джорджия Мейсон



Дарвин был прав. Смерть не играет по-честному.

Стейси Мейсон