Корабль рабов: История человечества

«Есть одна поговорка, ее часто используют в этих местах, о том, что белый человек произошел из черных. Это означает изменение не цвета лица, но его сознания. Я знал нескольких, кто освоился в Африке в возрасте тридцати или сорока лет, кто приспособился к характеру, обычаям и церемониям аборигенов насколько, что они предпочитали эту страну Англии: они даже стали носить талисманы и амулеты, толковать предсказания, так что даже вызывали больше доверия, чем самые мудрые среди аборигенов. Часть этого безумного увлечения захватила и меня (со временем я бы мог принять и все остальное); я вступал в самые близкие отношения с местными жителями и должен был бы жить и умереть как грешник среди них, если бы Бог не следил за мной всегда».

«Самые близкие отношения» Ньютона означают, скорее всего, что он взял африканскую «жену», и, может быть, даже не одну. Но ситуация изменилась. Белый человек, который стал черным, снова повернул назад.

После того как он попал на работу к третьему работорговцу, однажды в феврале 1747 г. он столкнулся с капитаном судна «Борзая», который сошел на берег и задавал всем потрясающий вопрос: не слышал ли кто-то здесь о человеке по имени Джон Ньютон? Оказалось, что капитан был очередным другом вездесущего отца Ньютона. Возможно, что из страха перед находящимся вдали суровым отцом Ньютон не захотел бы вернуться в Ливерпуль, но капитан был непреклонен. Он придумал хитрость, объявив, что Ньютон только что унаследовал большую сумму денег и должен вернуться в Англию, чтобы их получить. От такого Ньютону не хотелось отказываться, но, оказавшись на борту судна, он вновь начал все высмеивать и наслаждаться бравадой — он изобрел новую присягу, высмеивал «библейскую историю» и скандировал «непристойные и нечестивые слова». Капитан начал называть его Ионой, который стал источником всех проблем в рейсе.

На обратном пути Ньютон «был разбужен морским гулом и штормом, из-за которого корабль дал течь». Мокрый и испуганный, он услышал крик о том, что судно тонет. Когда Ньютон выбрался на главную палубу, один из его товарищей оказался за бортом. Во время шторма один борт оказался пробит, и вода начала заливать корабль. Волны сорвали бочки и смыли домашний скот с палубы. Ньютон и несколько других членов команды взялись за насос, в то время как другие метались с ковшами и ведрами и, выжимая одежду, затыкали ею протекающие швы корабля. К счастью, судно несло только легкий груз — воск и древесину, и оба были легче воды. Ньютон неистово качал насос и пытался вдохновлять своих помощников, но вместе с водой прибавлялось и уныние. В какой-то момент Ньютон даже уговаривал капитана продолжать, тогда «Господь пощадит нас». Он сам удивился своим словам и возвратился к насосу, где матросы обвязали себя веревками, чтобы удержаться и не быть смытыми в море. После девяти часов выматывающей работы Ньютон «рухнул в кровать» в сомнении и безразличии — нужно ли ему подниматься снова. «Он медленно начинал молиться; момент его религиозного перерождения был близок. Ветер и волны, наконец, стихли, и Ньютон посчитал свое выживание знаком, “вмешательством чудесной Божественной власти”». Команде удалось добраться до берега Ирландии и, в конечном счете, вернуться в Ливерпуль, куда Ньютон прибыл без денег, без друзей, без всякой перспективы работы, но с новой верой и желанием никогда не возвращаться в Африку [208].

Его решение не прошло испытание на прочность. Торговец Джозеф Менести, еще один друг его отца, предложил Ньютону принять командование работорговым судном. Никогда не плававший на таких кораблях Ньютон отказался принять прибыльное предложение, полагая, что ему не хватит на это ни знаний, ни опыта. Но он согласился отправиться в плавание на корабле «Браунлоу» в качестве помощника капитана Ричарда Джексона. Ньютон вел дневник, но, в отличие от других его записей, он не сохранился. Тем не менее это свидетельствует о том, что у него было для этого свободное время. Главная забота помощника капитана на африканском побережье состояла в том, чтобы «переплывать с места на место и покупать рабов». Во время сезона дождей он провел пять или шесть дней в лодке, «как говорится, вымокнув до нитки, то засыпая и просыпаясь». Он видел на берегу нескольких отравившихся матросов, «и я сам захоронил шесть или семь человек, умерших от лихорадки». «Однажды волна смыла его за борт, и волна выбросила его полумертвым на берег, так как он не умел плавать». Остальные утонули. Затем на судне среди невольников вспыхнул бунт, в результате которого многие умерли прежде, чем судно добралось до Чарльстона в Южной Каролине. Шестьдесят два человека из 218 погибли, что составляет уровень смертности в 28,4%. Ньютон, однако, не испугался и, вернувшись в Ливерпуль 1 декабря 1749 г., начал готовиться принять команду корабля «Герцог Аргайл», на котором он совершит свой первый рейс в качестве капитана. Ему было только двадцать четыре года, но море было у него в крови и у него был опыт плавания с грузом рабов [209].





Первый рейс, 1750-1751 гг.




Договорившись с мистером Менести и приступив к сборам, Ньютон начал нанимать команду. В его записях есть только список имен. Однако он составил что-то вроде коллективного портрета. Он написал, что несколько человек, как и он сам, «оказались там еще с юности, но добавил, что многие достойные люди презирают такое воспитание для своих детей». Большинство матросов были людьми в возрасте, которые обратились к работорговле, чтобы улучшить свое положение. Они были, скорее, как писал Ньютон, «шлаком и отбросами нации», нищими и обездоленными. Многие из них были тюремными пташками или беглецами — от армии, флота, от ремесленной работы или родителей. От других отвернулась удача, «кто-то был испорчен своими пороками», не в последнюю очередь алкоголизмом. Некоторые раньше были земледельцами, никогда не видели моря и не имели никакого опыта в мореходстве. Почти никто из них не имел «хороших принципов». Если вдруг среди команды на корабле оказывался кто-то достойный, как отметил с сожалением Ньютон, его изгоняли другие, менее добродетельные, члены экипажа, которых были вынуждены нанимать на работорговые суда. Управление такими грубыми людьми отнимало у капитана много времени и сил [210].

Ньютон нанял 29 мужчин и мальчиков, чтобы они выполняли определенные роли на борту «Герцога Аргайла»: врач, три помощника, боцман, плотник, стрелок, портной, повар; четырнадцать матросов, в числе которых было одиннадцать опытных мореходов и трое новичков, а также трое мальчиков или юнг. Ньютон также нанял скрипача, без сомнения для развлечения, но также и для того, чтобы устраивать для рабов то, что называли «танцами».

В полдень 2 августа 1750 г. Ньютон отдал приказ отдать якоря, после чего «Герцог Аргайл» начал плавание из Ливерпуля к побережью Африки и оттуда в Антигуа в Вест-Индии. Судно было шнявой, т. е. двухмачтовым судном скромного размера в сто тонн водоизмещения, с десятью орудиями и значительной командой в 30 человек. Корабль был старым, он был построен в 1729 г.; и это был его второй работорговый рейс. Торговец Менести настаивал, чтобы Ньютон купил и привез большой груз на небольшом судне — 250 рабов, или 2,5 человека на тонну водоизмещения. Зная это, Ньютон немедленно подсчитал количество команды: с тридцатью моряками он имел бы соотношение команды и невольников почти один к восьми, что он счел благоприятным, так как это было лучше, чем обычные один к десяти [211].

В течение всего плавания, которое длилось десять недель, «Герцог Аргайл» был переоснащен в настоящий работорговый корабль, так как плотник, стрелок и боцман знали, как это делается. Ньютон отметил 25 сентября: «Плотник начал делать решетки для женских помещений». Он также разметил несколько других помещений и начал строить переборки, чтобы сделать отдельные помещения для мужчин и мальчиков. Он построил туалет для женщин около якорных цепей, затем сделал настил на нижней палубе, расширив на шесть футов с каждой стороны внутреннюю часть судна. Между палубами на судне Ньютона оставалось около пяти футов, так что высота для невольников над и под настилом составляла примерно два фута четыре дюйма. Девятнадцатого ноября Ньютон отметил, вероятно с некоторым облегчением (потому что рабы уже начали прибывать на борт), что «плотник закончил баррикаду».

Тем временем оружейник проверял огневую мощь судна, набивал патроны, чистил орудия и заряжал их, проверяя каждое, чтобы убедиться, что они должным образом подготовлены. Нескольких матросов Ньютон осудил: «Будучи абсолютно ни на что не годным, они — худшее, что я когда-либо видел в моей жизни», — жаловался капитан. Боцман сооружал сеть, чтобы предотвратить побеги или самоубийства невольников. Седьмого декабря к работе присоединились плотник и оружейник: «В этот день четыре короткоствольных ружья были закреплены на баррикаде, которую мы соорудили на главной палубе, туда же были добавлены два орудия. Я надеюсь, этого будет достаточно, чтобы отбить у рабов любые мысли о восстании». Это оружие было поднято на палубу, чтобы стрелять в любого, «кто посмеет поднять бунт» [212].

Ньютон столкнулся с первой большой проблемой с дисциплиной команды 24 октября, когда он возвратился на судно после встречи с капитаном Эллисом на борту «Галифакса» и обнаружил, что боцман в его отсутствие «вел себя очень агрессивно, оскорбляя других членов команды, которая уже была близка к тому, чтобы создать помехи для плавания». Ньютон велел быстро заковать этого человека «в кандалы, так как он опасался волнений, после того как невольники окажутся на борту».

Ньютон, таким образом, впервые выразил свое беспокойство о возможном сопротивлении. Трех дней для боцмана оказалось достаточно. «После того как он подчинился и обещал исправиться», Ньютон позволил ему выйти из заключения. Это было всего лишь первое из действий, которые будут предприняты для дальнейшего устрашения мятежников.

Спустя неделю Ньютон обнаружил, к своему беспокойству, что полная лодка его моряков не вернулась на «Герцога Аргайла» с Банановых островов. Вместо этого они поднялись на борт французской шхуны и напились там. Потом они сошли на берег, подрались и не могли вернуться из-за сильного отлива, потому что они были слишком пьяны, чтобы грести должным образом. Ньютон был вынужден послать за ними трезвых моряков. Капитан был вынужден «дать двоим из моих людей хороший урок и заковать одного (Уильяма Лиса) в кандалы, как за его поведение в лодке, так и за его крайне неприятное поведение вечером предыдущего дня, когда он отказался встать на вахту и угрожал боцману». Лис начал дерзить и поклялся, что он не будет прислуживать Ньютону. Он говорил, что предпочитает остаться в кандалах всю дорогу до Антигуа. После того как его три дня продержали связанным на палубе, он передумал и стал просить капитана выпустить его, обещая следить за своим поведением. Ньютон принял его просьбу, но драматичная история с этим непокорным моряком была далека от окончания.

Поскольку «Герцог Аргайл» готовился отплыть от Банановых островов, Лис решил покинуть корабль, скрывшись на берегу. Ньютон в конце концов нашел его, пьяного и снова агрессивного, и был вынужден заплатить местным аборигенам галлон бренди, чтобы заковать его в кандалы и переправить на борт. Когда несколько дней спустя на корабль прибыла группа африканских работорговцев, Лис увидел среди них того, кто помогал его связать, когда он буянил на берегу. Он схватил молоток плотника и обрушил его со всей злобой на голову этого человека, но слегка промахнулся, и вместо этого удар попал тому в грудь. Ньютон был вынужден подарить этому человеку плетеную шляпу в качестве извинения. Он схватил Лиса и приковал его снова к палубе, с ним вместе были привязаны и его дружки — два Тома с не соответствующими им прозвищами: Верный Том и Правдивый Том. Ньютон потом передал эту троицу и еще одного мятежного моряка, Оуэна Кеванаха, на борт Корабля Его Величества «Неожиданность», получив взамен четырех моряков.

Вскоре началась покупка рабов. Поскольку на Наветренном берегу не было никаких крепостей, где можно было бы содержать большое количество невольников до прибытия работорговых судов, Ньютон использовал свой корабль как факторию, пуская черных торговцев на борт, так как он посылал лодку и шлюпку, чтобы забрать «груз» с берега. Он скоро понял, что эта работа не из легких. Двадцать третьего октября он встретился с капитаном корабля «Корнуолл» Дунканом, который находился на побережье уже в течение шести месяцев, и смог закупить только пятьдесят рабов.

Спешка и суматоха торговли сопровождали беспрерывное движение лодок и каноэ с берега на корабль и обратно. Береговые торговцы зажигали по ночам высокие костры, как сигнал о том, что они хотят попасть на борт. Ньютон принял на корабле высокопоставленных африканцев — короля Чарра и принца Уильяма Анса Сессарака, который возвращался на Золотой берег после посещения Англии, и провел с ним весь вечер. Все прошло «очень приятно к моему большому удовольствию», отметил Ньютон, так как Анса «был человеком твердых устоев и вежливости, такое поведение я редко встречал даже среди людей нашего цвета лица...».

Большинство посетителей судна были африканские торговцы с переиначенными на английский лад именами, типа Сэмюэла Скорняка, Желтого Билла «или самого важного из всех — торговца-мулата Генри Такера». Последнего чествовали всю ночь на борту, он имел обыкновение брать много «железных слитков» (основную торговую валюту) в кредит, «обещая доставить рабов позже». Однажды, как посетовал Ньютон, он был вынужден отдать Такеру большую часть торгового груза, но «я не могу назвать это одолжением ему денег, потому что я, скорее, обязан был дать их ему». Главным преимуществом в общении с Такером, по сравнению со всеми остальными, отмечал Ньютон, была его честность. Как написал капитан: «Я полагаю, что кроме него они были все злодеями». Ньютон чувствовал острую зависимость от этих местных торговцев, он был вынужден угождать им и из-за этого злился. Он написал 27 марта: «Наша медленная торговля и давление погоды заставляют меня угождать тем, на чье поведение я имею право обижаться и кого презираю». Он также понял, что чем дольше он останется на побережье, тем выше будет смертность на корабле. Он выяснил, что «заниматься здесь коммерцией (если я буду это делать) значит угождать и создавать удобство людям, которые редко спешат». И в конце Ньютон восклицает: «Терпение!»

Сама торговля была крайне напряженной; так что Ньютон называл ее «воинственным миром»: «Мы торгуем с оружием в руках, а они вооружены длинными ножами». Предыдущие грабежи сделали африканских торговцев осторожными, месть стала обычным делом, как и мошенничество с обеих сторон. Ньютон, возможно, был удивлен, когда обвинил черного торговца в злоупотреблениях и получил возмущенный ответ: «Что! Я что, по-вашему, белый?» [213]

Ньютон приступил к закупке живого товара сначала выборочно, как его инструктировал мистер Менести. Ему показали семь человек, но он взял только троих. Ему предлагали женщину-невольницу, «от которой я отказался из-за того, что у нее была слишком отвисшая грудь». Вскоре он отказался от двоих женщин и еще четырех невольников, которых посчитал слишком старыми. Но вскоре он осознал истину капитана Дункана. Торговля шла медленно, цены были высоки. Никакие работорговые суда не могли встать на якорь с юга Сьерра-Леоне до Мана, так как «вся страна была охвачена пламенем войны». Война могла стать источником рабов, но в настоящее время их пока не было. Ньютон был вынужден брать то, что он считал «товаром более низкого качества». Седьмого января 1751 г. он купил женщину, «у которой был очень плохой рот». Он начал, предчувствуя худшее, покупать больше детей. Он мало писал в своем дневнике о том, как люди попадали в неволю, позже, в других работах, он отметил, что некоторые были военнопленными, другие — преступниками, кто-то был рабом в Африке и был продан, остальных просто похитили. Он был убежден, что большинство из этих людей были доставлены на побережье из глубины континента. Вероятно, на их телах были видны следы тяжелого путешествия.

В начале марта возможность представилась сама. Ньютону предложили купить удивительно много рабов. Он немедленно — и справедливо — начал подозревать, что это были люди, которые недавно были проданы на французский корабль, а затем подняли мятеж и, перебив всю команду и капитана, сбежали. На берегу их снова поймали местные работорговцы и теперь продают снова. Взял ли бы он крепких мятежников на борт собственного судна? Стал бы он наживаться на неудаче другого капитана? Да. Ньютон купил две больших партии, включая «главаря мятежа». Ему «жаль, что он пользуется чужой бедой и что они уже были прежде проданы французам». Все же он был «обязан это скрыть в настоящее время и сказать об этом позже», иначе «это повредит моим собственным делам и не принесет никакой пользы пострадавшим». Он решил брать столько рабов, сколько сможет получить. Ньютон позже немного успокоил свою совесть, когда узнал от Генри Такера, что французский капитан остался жив и сам Такер выкупил его у местных каперов. Однако шесть членов команды были убиты и троих выбросили за борт. У Ньютона на борту оказались люди с опытом успешного мятежа.

Самым важным делом теперь стала охрана растущего числа невольников на борту судна, но также возросли и обычные дела по закупке и хранению провизии, обеспечению невольников едой и чистке их помещений. В начале торговли, 18 декабря, Ньютон отметил: «Так как на корабле теперь 12 рабов (из 36 необходимых), день начинается с того, что надо проверять оковы и ставить часовых». Рабов рассматривали как «врагов». Ньютон и команда считали, что невольники сделают все, чтобы избежать неволи и вернуть себе свободу. Рабов-мужчин поэтому заковывали обычным способом — парами, и при этом на палубе находилась вооруженная охрана. Ньютон также ввел за правило стрелять из небольшого орудия, часто во время еды, когда все находились на палубе, чтобы запугать невольников. Оружие было всегда начищено, заряжено и готово к стрельбе. Вокруг борта были натянуты сети, чтобы предотвратить побег, баррикада была обновлена, и в помещениях рабов постоянно велись обыски, чтобы там нельзя было спрятать никаких орудий сопротивления. Вечером 6 мая капитан написал: «Люди нашли два ножа и мешок небольших камней в мужском помещении». Мужчины-невольники были угрюмы, и многие останутся такими в течение всего рейса. «Знойные дни и сырые ночи» наполнялись напряжением [214].

Ньютон посадил под замок невольников в трюм, где они вдыхали почти невыносимую «горячую и отвратительную вонь». По ночам пленникам приходилось пробираться в темноте через плотную массу тел к «бочкам-нужникам», где они испражнялись. Разъяренные поединки вспыхивали между прикованными друг к другу соседями, на которых кто-то неосторожно наступал. Иногда, как отмечал Ньютон, бочки опрокидывались, превращая ужасающую ситуацию в невыносимую. Тем временем из-за сильной качки кандалы перетирали тела невольников (пока они лежали на грубом деревянном настиле). По утрам, когда погода была хорошей, трюм открывали и рабов выводили на главную палубу для «проветривания, еды и танцев». В это время Ньютон и его команда иногда обнаруживали мертвеца, прикованного к живому. Труп выбрасывали за борт, в то время как на живых снова надевали цепи, закрепленные кольцами в полу палубы. Здесь они питались два раза в день, пища состояла из конских бобов, гороха и риса с небольшим количеством солонины [215].

Ньютон запасал продовольствие для длинного плавания вдоль побережья и по Среднему пути по Атлантике. Он собирал дождевую воду в бочки во время штормов и пополнял запасы воды при каждой возможности. Он закупал корзинами рис, особенно когда выяснил, что в апреле покинет побережье. Он передвинул судовые печи в центр корабля, чтобы создать больше помещений для «груза». Он следил, чтобы моряки чистили помещения невольников, удаляя экскременты и грязь. Он поджигал «на нижней палубе, смолу, табак и самородную серу», чтобы дезинфицировать жилые помещения и нейтрализовать зловоние [216].

Вскоре был обнаружен новый корабельный враг: «Герцог Аргайл» кишел крысами. Ньютон писал, что «крысы нанесли большой ущерб парусам». Он вез с собой из Ливерпуля котов, но они сдохли, и теперь нельзя было найти других ни за какие деньги. Ньютон приказа чинить испорченные паруса, но выяснил, что крысы разгрызали ткань быстрее, чем ее восстанавливали. Скоро крысы добавили и другую неприятность в корабельную жизнь: «На борту их стало так много, что они были готовы сожрать любой предмет». Голодные существа перегрызали корабельные канаты «и кусали спящих людей».

Управление беспокойной командой становилось проблемой. Уилл Лапворт, один из матросов, которые перешли на борт судна Ньютона с Корабля Его Величества «Неожиданность» в обмен на четырех мятежных моряков, ворвался в каюту капитана и нашел бочонок бренди, после чего был по приказу Ньютона закован в наручники и получил дюжину ударов плетью кошкой-девятихвосткой. Ньютон также узнал, что третий помощник Джон Гамильтон имел опыт работорговли, и что он «застрелил человека во время последнего рейса где-то за Кейп-Маунтом». Теперь помощник отправлялся за невольниками на лодке в те же места, и это заставило Ньютона опасаться мести, которой славились аборигены.

Ньютон обменивался информацией с другими капитанами на побережье. Он узнал о судьбе корабля «Одлингтон», также принадлежащего мистеру Менести. На нем произошла резня, африканцы в Рио-Сестос «убили помощника и еще одного человека». Он обратился к капитану Джасперу с корабля «Принц Генри», «чтобы узнать, не могу ли я получить рабочие руки». (Ему предложили только неопытных людей низкой квалификации за полную цену, и он отказался.) Он узнал, что капитаны Пембертон, Фриман и Уэйнрайт потеряли свои корабли вместе с командой. Он посчитал «странным, что на трех судах подряд вспыхнули мятежи». Он не стал выяснять, имели ли условия работы и жизни для моряков на побережье какое-либо отношение к этой странности.

Еще более серьезной, чем мятеж моряков, стала для капитана проблема здоровья команды. Африканские тропики несли смерть европейцам, это знали все, и поэтому работорговцы, подобно Менести, и другие капитаны, как Ньютон, заранее нанимали более многочисленную команду, как это было сделано на «Герцоге Аргайле». Несмотря на то что владельцы судов заранее планировали преждевременную смерть членов команды и поэтому нанимали больше людей, чем было нужно, угроза болезней оставались серьезной проблемой, как заметит несколько лет спустя сам Ньютон. На большинстве рейсов численность и физическая выносливость моряков уменьшались обратно пропорционально росту купленных рабов, так как чем больше невольников оказывалось на борту, тем сложнее было их охранять.

Члены команды начали умирать после 10 декабря, когда корабль достиг побережья. Эдвард Лоусон умер от лихорадки и был захоронен так быстро, что это «было чрезвычайно оскорбительно». Месяц спустя полная лодка команды возвратилась к судну с расстроенным здоровьем после того, как они закупили рис, слоновую кость и одиннадцать рабов. Один человек уже умер и был похоронен на берегу, четверо были настолько больны, что заставили грести женщин, которых они купили. Один скоро умер от «лихорадки», другие, включая врача и нескольких рабов, тоже заболели. Ньютон попросил прислать другого врача с близлежащего работоргового корабля, тот поднялся на борт и сделал все что мог, но это не помогло. Главный помощник Джон Брайдсон скоро умер от болезни, которую Ньютон назвал «самой сильной лихорадкой, которую я когда-либо видел». Немного здоровых членов команды делали все что могли, чтобы похоронить тела товарищей.

Невольники начали умирать после 9 января, первой умерла «прекрасная рабыня — женщина № 11» — из-за «летаргического расстройства, от которого редко оправляются». Мертвые члены команды были поименованы и захоронены, в то время как умершие африканцы отмечались по номерам, под которыми они фиксировались на борту судна, а их тела просто выбрасывали за борт — акулам на съедение. Боясь эпидемии, Ньютон приказал, чтобы моряки очищали помещения, окуривали судно в течение двух часов и мыли палубы с уксусом. Все же в марте смерти на нижней палубе продолжались: «Мужчина № 6, мальчик № 27, мужчина № 33 — все умерли от лихорадки, которая полностью истребила наши лекарства». Пребывание на побережье затягивалось, скоро должен был наступить сезон дождей, в это время заболела еще дюжина человек; № 100, 79 и 92 умерли. Последнюю из них, юную девочку, Ньютон отослал на берег к черному торговцу, не потому что хотел помочь ей справиться с болезнью, а «чтобы избавить судно от неприятности». Очевидно, она не могла страдать в тишине, как предпочитал капитан. «Герцог Аргайл» теперь имел «печальный вид больного судна», и скоро здесь стало все настолько плохо, что Ньютон был вынужден отменить религиозные службы. Однако к началу мая ситуация стабилизировалась. «Я полагаю, что моя торговля в этом рейсе закончена», — написал Ньютон. Десять дней спустя он бросил якорь в Антигуа, и самая опасная часть рейса была закончена.

Вскоре после того, как африканское побережье осталось позади, Ньютон, возможно, пожалел о своем решении купить рабов, которые подняли мятеж на французском корабле. Вечером 26 мая молодой человек, который находился «весь рейс в оковах», сначала из-за крупной язвы и с тех пор из-за кажущегося хорошего поведения работал на судне и смог передать свайку39 вниз рабам, которые освободили себя от оков. Они сделали это быстро и спокойно, так как «инструмент не производил большого шума», и вскоре почти двадцать человек сломали и сняли кандалы. Однако заговор был обнаружен. Один матрос заявил о том, что видел, как молодой человек передал свайку вниз (хотя почему на это ушло больше часа, осталось тайной). Ньютон немедленно вернул всех мятежников в их оковы. На следующий день он «наказал шестерых из главарей», но не сказал, что именно он с ними сделал. Вероятнее всего, он отхлестал их кошкой-девятихвосткой. Он также приказал, чтобы плотник восстановил переборку в трюме, которую повредили мятежники.

Ньютон полагал, что в этом проявилась «милость Провидения», благодаря чему и он сам, и его команда выжили. «Их заговор был очень хорошо подготовлен, — писал он, — и будь у них времени часом дольше, они причинили бы нам большие неприятности». Он также чувствовал, что он удачно выбрал время: «У меня есть основание быть благодарным, они не делали попытки поднять мятеж, пока мы были на побережье, когда по 7-8 человек из нашей команды отсутствовали одновременно, а те, кто оставались на судне, были крайне заняты». Ньютон также знал, что сопротивление не было прекращено. Рабы «все еще выглядели мрачными и угрюмыми и несомненно имели злой умысел и, если они могли, нашли бы возможность его проявить». Он надеялся, что публичное наказание (независимо от того, каким оно будет) и стрельба из орудий с «Божьей помощью помогут полностью вызвать в них благоговение». На повестке дня встало устрашение.

Несколько недель спустя Ньютон оказался в другой ситуации. Выяснилось, что кто-то из рабов «нашел средство отравить воду в бочках на палубе. Они сумели опустить один из своих “фетишей”, или “талисманов”, без сомнения со злорадным проклятием, в бочку воды». Ньютон полагал, что это было сделано для того, чтобы «убить всех тех, кто пил из этих бочек». Он опасался, что это случилось из-за того, что он дразнил суеверных язычников. Он закончил: «Если Богу будет угодно, чтобы они не делали худших вещей, чем околдовывать нас до смерти, они нам не будут опасны, хотя это и неприятно».

На «Герцоге Аргайле» было несколько смертных случаев среди моряков и рабов, но корабль прошел Средний путь, прибыв в Антигуа 3 июля 1751 г. Ньютон не написал ничего в журнале о продаже этих 146 человек, которых он транспортировал по Карибскому морю. Он отметил деловитым тоном, что забрал новый груз и отправился в обратное плавание в Ливерпуль «битком забитым». На обратном пути он перенес смерть своего друта доктора Роберта Артура, затем ураган, который вынудил моряков вычерпывать воду помпой, чтобы корабль не затонул. Он прибыл в Ливерпуль 7 октября 1751 г. Его судовой журнал заканчивается словами «хвала Всевышнему».


Однако результатом рейса и для владельца, и для капитана стали потери. Ньютон лишился почти четверти команды (умерло 7 моряков из 30) и невольников — умер каждый шестой (28 человек из 164). Последние цифры, без сомнения, были бы больше, если бы Ньютон смог взять на борт 250 рабов, как хотел мистер Менести. Главная задача работоргового корабля, как Ньютон позже объяснял, состоит в том, что он должен «быть полон». Этого не случилось, и разница между предназначенным и фактическим грузом стала главной причиной того, что рейс не принес выгоды. Карьера Ньютона едва не рухнула [217].





Второй рейс, 1753 г.




Джон Ньютон впервые увидел «Африканца», свое новое судно, «на стропилах верфи» в Ливерпуле, когда его еще строили. Он сдерживал себя во время праздника в честь спуска судна на воду, понимая, что ему теперь требуется более серьезный настрой. Жизнь Ньютона совершила крутой религиозный поворот за несколько месяцев от его первого до второго плавания, он начал вести духовный дневник, преследуя три цели: «принести глубокое раскаяние в моих прошлых грехах и безумствах», «расширить образ мыслей» и «обратить мое сердце к совершенному миру и милосердию ко всему человечеству». Переживая, что раньше он отступал от веры, он дал зарок молиться два раза в день, изучать Библию, соблюдать священный день отдохновения, быть примером для других и быть «хорошим воином Христовым». Осознав свои прошлые неудачи и опасаясь новых «потерь», он искренне молился за успех рейса [218].

«Африканец» покинул Ливерпуль 30 июня 1752 г. Как и «Герцог Аргайл», новое судно было шнявой скромного водоизмещения в сто тонн. Мистер Менести все же процветал, несмотря на невыгодный рейс, сделанный Ньютоном. Судовладелец вновь потребовал от капитана Ньютона, чтобы тот собрал 250 невольников на Наветренном берегу (Сьерра-Леоне, Рио-де-Нуньес, Кейп-Мезурадо, Кейп-Пэл). Рабов надо было доставить на этот раз в Сент-Китс. Команда была немного меньше — всего двадцать семь матросов, с тем же самым разделением рабочей силы. Только двоих из членов команды, стюарда Джозефа Феллоуэса и юнгу Роберта Кроппера, капитан нанял вновь после предыдущего рейса [219].

Если бы не сильная гроза, которая потрепала «Африканца» 11 ноября и поразила нескольких моряков молнией, плавание проходило бы тихо и спокойно. Однако Ньютон уделял больше внимания изучению Библии, латинского и французского языков, чтению классиков и математике, чем корабельным делам, что было ошибкой. В своем духовном дневнике он подробно и регулярно записывал повседневный распорядок дня — чтение религиозных книг, занятия, отдых. Он полагал, что жизнь в море была хороша для «пробужденного сознания», особенно если это помогает исправить «грубые грехи» других людей. Он написал в четверг 13 августа, что прибыл в Сьерра-Леоне «со всеми в добром здравии, избежав большого количества несчастных случаев во время плавания». Он назвал свое судно «мирным королевством» [220].

Вскоре Ньютон начал уделять особое внимание исправлению «грубых грехов» моряков, иначе говоря, он стал заниматься преобразованием их характеров и спасением их душ. Он считал необходимым бороться с «необразованностью и грубым поведением большинства матросов, их распущенностью, безверием, бесчувствием» и многими другими пороками, с которыми часто приходилось сталкиваться в плаваниях, особенно в африканских рейсах. Он отметил, что «успех риска» работорговли стоит многих жизней и душ. Он решил проводить церковную службу дважды по воскресеньям и требовать строгого соблюдения праздничных дней. Матросы, однако, не приветствовали его забот, и в своих письмах набожный капитан не раз отмечал, что ему удалось изменить только одного из них... [221]

«Грубые грехи» не только не искоренялись, но становились все хуже. Пока капитан занимался религиозными упражнениями, несколько из его моряков организовали мятеж. Пятнадцатого ноября моряк Уильям Куни сообщил капитану, что Ричард Свейн заставлял его подписать договор мятежников, в котором они поклялись хранить заговор в тайне и помогать друг другу. Их целью были захват судна и превращение его в пиратский корабль.

Ньютон был удивлен: «Я полагал, что огражден от подобной опасности, так как все на корабле вели себя тихо и спокойно во время рейса, и я не помню никаких жалоб или обид». Был ли он слишком невнимателен к делам команды и жил только своей жизнью? Ньютон внезапно попал в «щекотливое положение». Он и оставшаяся ему верной часть команды должны были быть настороже и опасаться как невольников, так и заговорщиков. «Хуже всего было то, что я не мог точно знать, кто именно поддерживает мятеж», — писал Ньютон [222].

Второй информатор, моряк Джон Седлер, донес, что слышал разговор о заговоре, который замышляли несколько моряков, включая Свейна и Джона Форрестера. Один из них сказал, что «кое-кто должен заплатить за все, а другие спрашивали, уверен ли он, что члены команды не отвернутся от него, едва он скажет им хоть слово». В другом случае Седлер слышал, что Форрестер сказал «в ясных выражениях», что он «убил бы мистера Велша, доктора, или по крайней мере оставил бы его едва живым». Седлер закончил ужасным доказательством: несколькими днями ранее, когда он был на берегу, «Свейн приложил усилия к тому, чтобы убедить его и остальных сбежать».

Ньютона спасла, как он полагал, болезнь: «Я думаю, что болезнь, которая началась на борту в течение этих трех дней (начиная с 12 ноября), предотвратила черный замысел, который был почти готов к исполнению, и эта неожиданная задержка помогла выявить бунт». Форрестер и другой матрос, вовлеченный в заговор, Питер Макдоналд, заболели, задержав начало мятежа, так же, как и задержка возвращения Свейна на корабль, когда Куни успел рассказать Ньютону о заговоре. Как только Свейн возвратился, капитан заковал его в двойные оковы. За ним после выздоровления последовал Форрестер. Макдональд, который «впал в беспамятство и бредил во время болезни», «присоединится к ним, но он вскоре умер» [223].

Ньютон не был уверен, как именно надо наказать мятежников и восстановить свою власть над командой. Он, очевидно, решил не пороть Свейна и Форрестера, частью из-за опасения вызвать возмущения у тех, кто пока открыто не поддерживал мятеж. Он решил не обращаться с заговорщиками резко, «но все же я не думаю оставить дело без последствий, чтобы пресечь другие такие попытки». Он приступил к наказанию главных заговорщиков. Он обратился к Дэниелу Томсону — капитану корабля «Граф Галифакс», у которого было «большое и чистое судно» (т. е. без невольников), чтобы тот забрал Свейна и Форрестера и передал их на первый же военный корабль, который они встретят. Томсону идея не очень нравилась, но Ньютон убедил его забрать их [224].

Ньютон заключил, что он спасся «благодаря вмешательству Божественного Провидения» и понял, что он должен «поразмышлять над моим избавлением». Он возблагодарил Господа и прочитал особую молитву, чтобы Бог хранил его от этого «несчастья самого черного вида».

Ему удалось избежать апокалипсиса и наконец взять ситуацию в свои руки. Как только были удалены Свейн и Форрестер, он написал: «Я очень доволен, что убрал их с судна, и хотя я должен сказать, что они вели себя спокойно во время заключения, но я не мог оставаться в постоянной тревоге, ведь раздор среди нас стал бы большой поддержкой невольникам. Я знал, если бы ситуация бы обострилась, они бы к ним присоединились». Один «черный заговор» мог бы привести к худшему бунту, который мог стать «и белым, и черным» [225].

Вскоре после того, как Свейн и Форрестер были удалены с «Африканца», Ньютон выяснил, что его опасения были не напрасны. Капитан сам спустился в трюм и «удивился, увидев, как рабы пытались выбраться из оков». Он быстро организовывал обыск в мужском помещении и после допроса нашел нескольких «мальчиков», которые имели свободу передвижения на судне. Были обнаружены «несколько ножей, камни, оружие и долото». Ньютон предпринял полное расследование. Он подозревал, что мальчики передали инструменты мужчинам, и он заковал их в оковы и начал пытать, чтобы «убедить их сознаться». Их поместили в тиски и стали увеличивать «понемногу» давление. В итоге он выяснил, что в заговор вовлечены восемь мужчин и четыре мальчика, которые снабжали их «инструментами». На следующий день он «проверил» рабов-мужчин, вероятно тоже тисками и, скорее, больше, чем «немного». Шестерых из них он наказал, скорее всего, кошкой-девятихвосткой, четырех поместил в «воротники» — хитрое изобретение из железа, которое мешало двигаться и почти не давало вздохнуть. Опасаясь, что у него было «мало рук» (так как осталось только 20 членов команды, и несколько из них — юнги) и что ему не хватит людей, чтобы охранять рабов, среди которых было много крепких мужчин, Ньютон решил отослать черных главарей бунта на борт корабля «Граф Галифакс».

«Божественное Провидение» защитило его еще раз, и благодарный Ньютон записал в духовном дневнике:

«Господь Всевышний, мой Спаситель. Будь ко мне всегда милостив, я всегда твердо верю в Тебя, сделай так, чтобы я мог держать себя в постоянной готовности к таким частым и внезапным несчастьям, избежать которые, как говорит мне мой опыт, я могу только с Твоей помощью. И если в любое время Ты, Господи, сочтешь нужным ниспослать на меня смерть, когда я буду выполнять свой долг, и я предстану перед Тобой, благодаря благодати, которая дает мне силу веры в заступничество моего Спасителя, я буду надеяться передать мою душу в Твои милосердные руки и перейти от смерти к вечной жизни. Аминь».

Его мольба признавала вероятность смерти в работорговле, и он не просил, чтобы Бог избавил его от смерти, потому что таков был характер этого бизнеса, но он скорее просил помочь ему быть готовым встретить смерть достойно. Таким было духовное упражнение Ньютона после восстания рабов.

К концу года Ньютон восстановил порядок и спокойствие на корабле среди членов его команды. Тридцать первого декабря он написал в его духовном дневнике благодарность за хорошее здоровье и «бодрый ум». Вспоминая о прошлом в день нового года, он писал о своих грехах, которых было слишком много, чтобы их все перечислить, благодарил за здоровье и благословлял друзей, хозяина корабля и свою жену. В конце он подробно написал обо всех случаях избавления «от невидимого зла, своевременно узнав о мятеже, в который были вовлечены мои люди, и впоследствии избавлен от другого мятежа среди рабов». Он хотел не просто написать об этом, но и «закрепить воспоминание в своем сердце». Таким образом, «даже в спокойное время я всегда буду испытывать благодарность и поддерживать свой дух, когда появятся другие опасности». Его душа была «легка и довольна», но он знал, что долго так не будет. Опасности, окружающие его, были слишком серьезными [226].

Тридцать первого января Уильям Куни, который доносил капитану о членах команды, «затащил одну невольницу на квартердек к себе и использовал как скотина на виду всех, кто был на палубе». Изнасилованная женщина, которая была известна только как № 83, была беременна. Ньютон заковал Куни, отметив в журнале: «Я надеюсь, что это было первым таким делом на борту, и я полон решимости хранить молчание, если возможно». Не ясно, что именно он подразумевал под словом «молчать». Что, он хотел молчать о таких случаях? Или чтобы молчали такие злодеи, как Куни? Или он боялся услышать громкий протест невольников, когда они узнают о том, что случилось? Вывод Ньютона заключался в его беспокойстве за собственность: «Если что-нибудь случится с женщиной, я обвиню в этом его, поскольку она была на большом сроке беременности».

Вскоре после этого Ньютону приснился странный и тревожный сон. Его ужалил скорпион, и некий человек вытащил «жало», чтобы ослабить боль. Кто-то объяснил ему, что сон пророчит, «что с ним скоро что-то случится», но Ньютон не должен ничего бояться, поскольку вреда с ним не произойдет. Что означал этот сон? Кто был скорпионом, что было жалом и кто был его целитель? Может, речь шла о матросах, мятеже и информаторе Уильяме Куни? Действительно ли рабы готовили бунт, а юнги добыли для них инструмент? Капитан решил, что жало означало богатого черного работорговца по имени Брайен, который обвинил Ньютона в «изнасиловании одной из его женщин». Ньютон опасался причалить, чтобы заниматься делами, поскольку он может оказаться «среди разгневанной толпы торговцев, у которых всегда под рукой яд, если они не осмелятся использовать более открытые методы мести». Ньютон составил заявление о своей невиновности в присутствии другого капитана, его помощника и врача и послал этот документ на берег торговцу. После чего продал ему большую лодку за четыре тонны риса и уплыл.

Ньютон провел восемь с половиной месяцев на побережье, собирая человеческий груз. На судне снова начались болезни, хотя теперь капитан регистрировал смертные случаи не с таким усердием, как во время первого рейса. Возможно, он привык к ним, или, возможно, он не хотел оставлять письменного свидетельства о количестве умерших, которое его хозяин мог бы проверить. В любом случае он понимал, что на этот раз торговля шла лучше, чем у других капитанов на этом побережье, и его благосостояние росло вместе с уровнем здоровья и настроения среди невольников. Опасаясь в течение многих месяцев, «что они постоянно будут пытаться поднять против нас бунт», а также понимая, что «они ведут себя слишком спокойно, что очень подозрительно, потому что они могут выжидать удобный случай», Ньютон заметил, что их поведение и даже их «нрав», казалось бы, стали меняться. Они стали вести себя как «дети в большей семье», а не невольники в кандалах и цепях. «Во всех смыслах они были более аккуратными, обязательными и внимательными, чем белые люди». Ньютон был доволен, но не настолько, чтобы ослабить бдительность. Он и его команда продолжали охранять невольников, «как диктует обычай и благоразумие». Он ссылался на Библию, чтобы подчеркнуть свою уязвимость: «Если Бог не будет хранить город, то его стража напрасно будет бодрствовать». Это было верно для любого судна, но Ньютон полагал, что «еще больше это касается “гвинейского” корабля».

Когда «Африканец» приближался к Сент-Китсу, Ньютон распорядился о том, чтобы матросы подготовили человеческий товар для продажи: рабов «побрили». Он опасался, что торговля будет плохой и что, возможно, потребуется еще один переход к Ямайке или Вирджинии. Описывая долгую стоянку на побережье и продолжительное плавание по Среднему пути, он написал 3 июня: «Мы так долго держали невольников на борту, что их терпение лопнуло, и я уверен, что мы бы их потеряли, если бы пришлось плыть с ними дальше». Этого не случилось, его опасения не оправдались, так как он продал в Сент-Китсе груз полностью — 167 мужчин, женщин и детей. После обычного обратного плавания Ньютон прибыл в Ливерпуль 29 августа 1752 г.

Ньютон снова не оправдал надежд своего судовладельца, хотя он добился большего успеха, чем в предыдущем рейсе. Он взял на борт только 207 рабов, а не 250, которых он должен был купить, к тому же смертность была ниже, чем во время первого рейса. Он потерял 40 рабов — 19,3% от общего количества. Среди матросов умер только один (из 27). Но не это спасло деньги мистера Менести. Он сэкономил на жалованье четверых беглецов и троих уволенных ранее, потому что им не нужно было платить в Ливерпуле.

Снова Ньютон жаловался, что выгоды работорговли на Наветренном берегу «сильно преувеличены».





Третий рейс, 1753-1754 гг.




После короткого отдыха в течение восьми недель, 23 октября 1753 г., Ньютон отбыл из Ливерпуля в свое третье плавание в качестве капитана. Мистер Менести снова дал ему судно «Африканец», чтобы он совершил еще один рейс к Наветренному берегу и Сент-Китсу. Ньютон на этот раз нанял тридцать человек, несколько больше, чем в первый рейс, помня о болезнях и угрозах восстаний рабов. Распределение рабочей силы оставалось таким же, с одним исключением. Ньютон взял с собой старого товарища по имени Джоб Льюис, который переживал не самые удачные времена и оказался на корабле как «добровольный помощник капитана». Четыре члена команды остались в списке с прошлого рейса: главный помощник Александр Уэлш, второй помощник Джеймс Биллиндж и юнги Роберт Кроппер и Джонатан Айрленд. Первые два имели денежный стимул, вторые, вероятно, не имели никакого выбора. Важно отметить, что из простых матросов никого не наняли повторно. Возможно, они сами не хотели с ним плавать, так как капитан принуждал их соблюдать религиозные требования [227].

Ньютон снова оставил полный и подробный график: ранний подъем, прогулка по палубе, чтение двух или трех глав Библии, завтрак. По воскресеньям он проводил религиозные службы для команды в 11:00 утра. Он пил чай в 16:00, после чего проводил «урок Священного Писания» и снова гулял по палубе. Между этими занятиями он занимался делами, хотя его письма свидетельствуют, что он все меньше уделял внимание мирским проблемам и все больше интересовался вопросами благочестия. Он много писал о духовной жизни, меньше о ежедневных корабельных делах. Однако он всегда сохранял оптимизм и писал: «Мы все в добром здравии и хорошем настроении» — и выражал надежду на быстрое плавание. Он прибыл к африканскому побережью без особых инцидентов 3 декабря 1753 г.

Ньютон был вынужден несколько раз укреплять дисциплину, но за это время ни разу не возникла угроза мятежа (как во время предыдущего рейса). Двадцать первого декабря он оказался в щекотливой ситуации. Плотник, который повел себя вызывающе и отказался выполнять приказы других офицеров (пока Ньютона не было на судне), даже «сильно оскорбил» второго помощника, не закончил строить совершенно необходимую баррикаду. Поэтому Ньютон дал ему всего лишь две дюжины ударов «кошкой» и добавил, что «не мог позволить себе заковать его». Два дня спустя он отметил, что «плотник работает над баррикадой». Позже, во время стоянки на побережье, Ньютон имел дело с бегством матроса. Член его команды по имени Мануэль Антонио, португальский матрос, который отправился из Ливерпуля, сбежал, когда лодка, на которой он плыл, остановилась в Качуго. Он говорил о плохом обращении, но все офицеры клялись (возможно, не столь искренне), что «его никто ни разу не ударил». Ньютон полагал, что он сбежал, потому что он был замечен «в краже ножей и табака» [228].

Вскоре после того, как они достигли побережья, Ньютон узнал местные новости: корабль «Скаковая лошадь» был «захвачен», «Приключение» было «полностью потеряно» из-за восставших, а на «Борзой» трех членов команды убили в Киттаме. Торговля шла медленно, а «подлость» торговцев возрастала. Ньютон быстро уставал от «шума, жары, дыма и торговых дел». Он поссорился с Джобом Льюисом, чье богохульство подрывало мечту капитана о положительном влиянии христианства на членов команды. Ньютон также начал волноваться о «грязных вопросах денег»: будет ли этот рейс еще одной неудачей для него. Он писал своей жене Мэри, утешая ее: «Возможно, мы не сможем разбогатеть — но это не важно. Мы богаты своей любовью». Но такое рассуждение не впечатлило бы мистера Менести... [229]

Ньютон решил снова использовать чужое бедствие в своих интересах. Тридцатого декабря он выкупил «Скаковую лошадь», возможно у людей племени сусу, которые захватили и разграбили корабль. Это было маленькое судно 45 тонн водоизмещением, но его корпус был недавно обшит медью. Ньютон заплатил скромную сумму 130 фунтов и назначил своего друга Льюиса капитаном этого корабля. Судно пришлось переоснастить, на что ушло приблизительно три недели. Главная задержка произошла 21 февраля, когда капитан Льюис умер. Ньютон раздал его одежду офицерам и передал команду корабля главному помощнику Александру Уэлшу. Ньютон надеялся, что покупка «Скаковой лошади» послужит интересам мистера Менести, но план был, конечно, корыстным: он послал бы несколько из своих моряков на борт и отплыл бы с побережья Африки раньше, после четырех месяцев, с небольшим грузом в 87 рабов, сократив тем самым опасное пребывание на побережье. Это должно было уменьшить уровень смертности, потому что он оставил «Скаковую лошадь» на побережье, чтобы на корабль собрали остальную часть рабов [230].