Копчёная селёдка без горчицы

Человеку с научным складом ума вроде меня было тяжело это проглотить. Я до сих пор не решила, как относиться к Серой леди из Букшоу, о которой говорил Бруки Хейрвуд, или женщине из холода, желавшей вернуться домой, о которой упоминала Фенелла. Не говоря уже об эльфах. То ли меня принимают за легковерную идиотку, то ли действительно существуют иные миры за пределами нашего зрения?

— В некотором роде да, — ответила Порслин. — Я видела ее мысленно.

Это я могу понять — во всяком случае отчасти. Я и сама могу видеть вещи мысленно: например, то, как получить триметиламин путем размножения бактерий на образце из картофельного пюре миссис Мюллет, оставленного на жаре в летний полдень. Получающиеся в результате кроваво-красные пятнышки, которые в Средние века были известны как Wunderblut, или чудесная кровь, и которые в течение целой недели в 1819 году появлялись на различных продуктах в Падуе, издают не только запах аммиака, но также несомненное зловоние триметиламина.

Если поразмыслить, полагаю, разница между призраками и невидимыми мирами химии не так уж велика.

Я обрадовалась, вспомнив старый добрый триметиламин, моего химического друга с рыбным запахом. Несколько дней назад я обсуждала это с Доггером и пришла к кое-каким выводам, которые пока что не имела возможности проверить.

Пришло время потянуть за кое-какие ниточки и пойти туда, куда они могут привести.

— Я устала, — сказала я Порслин, широко зевая.

Пять минут спустя мы уже лежали в кровати, и одна из нас быстро погружалась в забытье.

Я подождала, пока она уснет, затем тихо выскользнула из постели.

Только что пробило полночь, когда я приоткрыла дверь спальни и тихо прокралась вниз по изогнутой лестнице.

Я вспомнила, что Доггер держит мощный фонарь в кладовке дворецкого для того, что он именует «полуночными непредвиденными случаями», и мне потребовалась лишь секунда, чтобы найти его.

На этот раз никаких хилых свечей, подумала я, в моих руках достаточно энергии, чтобы осветить пристань в Брайтоне, и я надеялась, что этого хватит.

В подвалах казалось холоднее, чем я помнила. Мне следовало надеть свитер, но уже слишком поздно.

Я быстро добралась до того места, где заканчивались электрические лампочки — за ними глухая и глубокая темнота, ведущая незнамо куда.

Я включила фонарь и осветила проход. Далеко впереди я видела очертания портшеза. Меня больше не грела мысль о том, чтобы забраться внутрь и вспомнить минувшие дни; на самом деле я успокоюсь, только когда пройду мимо.

— Нет там никакой леди, — произнесла я вслух, и, к моему облегчению, там никого не было.

Передо мной коридор слегка изгибался вправо. Поскольку я изначально двигалась вправо от кухонной лестницы, я направляюсь на восток — теперь чуть-чуть к юго-востоку, в сторону Висто и фонтана Посейдона.

Идти по следу резиновых сапог теперь было легко, поскольку их не перекрывали отпечатки мои и Порслин. Пар следов было несколько, заметила я, три входили и две выходили. Если, как я подозревала, они принадлежат Бруки, первый раз он явился, чтобы украсть одну из каминных шпаг, второй — вернуть ее и уйти с другой. Во время последнего посещения он ушел через французскую дверь.

Мимо пролетел внезапный холодный ветерок. Хорошо, что я захватила фонарь, свечу бы наверняка задуло.

С порывом ветра донесся тяжелый влажный запах — запах, который я не смогла сразу опознать, но который напоминал о резервуарах в заброшенных туалетах: зеленая ржавчина с добавлением цинка.

Что ж, подумала я, цинка я не боюсь, а зеленая ржавчина всегда меня интересовала.

Я продолжила идти.

Когда мы приходили сюда с Порслин, я расслышала определенное металлическое звяканье, но сейчас коридор, начавший сужаться, был тихим, как могила.

Передо мной была сводчатая арка с открытой дверью, за которой вроде бы находилась комната.

Я сделала два осторожных шага в помещение и обнаружила себя в окружении металлических труб всех размеров — цинковых, свинцовых, железных, бронзовых, медных, они шли во всех направлениях, соединенные под прямыми углами огромными металлическими болтами, то там, то сям попадались гигантские вентили, напоминавший руль автомобиля.

Я в самом сердце подземных водопроводных коммуникаций Люциуса де Люса!

И тут я это услышала — металлическое звяканье, разнесшееся эхом по помещению.

Признаюсь, я застыла.

Еще раз звякнуло.

— Ау, — окликнула я дрожащим голосом. — Кто там?

Откуда-то донесся другой звук — животного происхождения, хотя я не смогла определить, человеческого или нет.

Что, если в туннель забралась лиса? Или барсук?

Если дело в этом, они, скорее всего, убегут от человека с фонарем… Но что, если нет?

— Ау! — снова окликнула я. — Есть здесь кто-нибудь?

Еще один приглушенный звук, более слабый. Он теперь дальше, или мне кажется? Одно ясно наверняка: он может доноситься только откуда-то из-за гигантской трубы, выступавшей из камня, потом идущей горизонтально, изгибающейся под прямым углом и уходящей к дальней стене помещения.

Я забралась на нее, секунду постояла, расставив ноги, и спрыгнула по ту сторону.

Коридор, в который вела труба, был ниже, уже и влажнее. Влага собиралась каплями на стенах, а на полу между кирпичами была сырая земля.


Прямо передо мной туннель блокировала железная калитка, скованная цепью и запертая по другую сторону большим старомодным железным висячим замком.

Я потрясла калитку, но она стояла мертво. Без ключа нет шансов преодолеть ее.

— Проклятье! — сказала я. — Проклятье и дважды проклятье!

— Флавия! — кто-то прокаркал.

Должна признаться, что я была очень близка к тому, чтобы опозориться.

Я посветила лучом фонаря сквозь прутья калитки и увидела фигуру, скорчившуюся на земле.

Всю свою жизнь я буду помнить это белое лицо, уставившееся на меня, ослепленное светом. Он умудрился где-то потерять очки, и его светлые глаза, ослепшие и мигающие, были глазами новорожденного крота, которого внезапно вытащили из норы на дневной свет.

— Колин? — спросила я. — Колин Праут?

— Выключи эту штуку! — взмолился он резким голосом, отворачиваясь от света.

Я отвела луч в сторону, и коридор по ту сторону калитки снова погрузился почти в полную темноту.

— Помоги мне, — жалобно попросил Колин.

— Не могу. Калитка заперта.

Я потрясла массивную решетку одной рукой, надеясь, что она откроется, возможно, благодаря какой-то еще не открытой магии — но нет.

— Попробуй со своей стороны, — предложила я. — Может, там есть щеколда…

Произнося эти слова, я уже знала, что там ничего нет, но попытаться стоило.

— Не могу, — ответил Колин, и даже в темноте было видно, что он едва сдерживает слезы. — Я связан.

— Связан? — Это казалось невозможным, хотя один или два раза я сама оказывалась в подобном положении.

— Но у меня есть ключ. В кармане.

Слава богу, подумала я. Наконец-то повезло.

— Ползи к решетке, — сказала я. — Я попытаюсь достать ключ.

Повисло болезненное молчание, потом он сказал:

— Я… я к чему-то привязан.

И он всхлипнул.

От этого и святой начал бы плеваться!

Но постой-ка! Висячий замок на стороне Колина, ведь так? Я заметила это, но не уделила должного внимания.

— Ты сам себя запер? — спросила я.

— Нет. — Колин шмыгнул носом.

— Тогда как ты там очутился?

— Мы прошли через дверь в фонтане.

Дверь в фонтане? Мы?

Я решила сначала задать самый важный вопрос.

— Кто «мы», Колин? Кто это с тобой сделал?

Я слышала его тяжелое дыхание в темноте, но он не ответил.

Я вдруг осознала тщетность всего этого. Я не собираюсь провести остаток жизни, выпытывая ответы у пленника, от которого меня отделяет железная решетка.

Меня приводила в ярость мысль о необходимости спрашивать у чужака о потайной двери в Букшоу. Подобные тайны наверняка должны передаваться от одного члена семьи к другом устно, а не выпытываться у почти незнакомого человека, крадущегося по окрестностям в обществе браконьера.

— Носок Сидона, — сказал Колин.

— Что? Ты несешь чушь.

Звук рыданий дал мне понять, что от него больше ничего не добиться.