Комната из листьев
Часть 8 из 34 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Миссис Макартур, – наконец произнесла она, заглушая мои всхлипы. Я ждала, что она сейчас наклонится ко мне, возьмет меня за руку, может быть, скажет в качестве утешения несколько избитых фраз.
Я приготовилась заплакать сильнее, потому как была уверена, что мое горе не смягчить никакими увещеваниями.
– Миссис Макартур, – повторила она, – только дурак не догадался бы, сколь незавидно ваше положение.
Говорила она спокойным тоном, будто объясняла, как добраться из Бриджрула до постоялого двора «Ред-Пост». Она ненадолго умолкла, разглядывая меня, мое лицо, облепленное намокшими от слез прядями. Эти ужасные налипшие на щеки волосы были частью моего горя, в котором я хотела утонуть. Я не стала убирать их с лица.
– Вы сражены, сломлены, это ясно как божий день, – продолжала она. – И я не стану говорить то, что могли бы сказать другие: «По крайней мере, у вас чудесный сын». Потому что дитя ваше – жалкое существо. Если честно, на ладан дышит.
Мне подумалось, что в ее обличье сам дьявол явился, дабы посмеяться надо мной.
– Вы для меня чужой человек, поэтому я могу говорить прямо, не щадя ваших чувств, – продолжала она. – На своем веку я повидала немало покойников, потому скажу так: из того неприятного положения, в котором вы оказались, вам никто не поможет выбраться, – во всяком случае, на этом свете.
Я приготовилась услышать нечто набожное вроде того, что «пути Господни неисповедимы».
– И не на этом тоже, сдается мне, – добавила она, зная, о чем я думаю. Как ни старайтесь.
Она рассмеялась. Это было пугающее зрелище. Лицо ее будто развалилось на отдельные черты: нос, большие шершавые щеки, рот.
– Что касается вас, девонька, у вас впереди долгие годы жизни, – сказала она. – Если угодно, потратьте их на жалость к себе, как сейчас, ожидая лучших времен, которые никогда не наступят. И в целом мире не найдется ни одного человека, который остановил бы вас, если это будет ваш выбор.
Она встала, опустила рукава, застегнула их, словно кладя конец разговору.
– И напоследок вот что еще скажу вам, девонька. Жизнь длится долго. И поворотов в ней столько, что не счесть. Женщина способна на многое, но она должна дождаться своего часа.
Хозяйка гостиницы удалилась, уведя с собой Энн, а я – от ее суровых речей, оттого что она не попыталась утешить меня – заплакала еще сильнее. Лежала на кровати, предаваясь своему горю, а накопившиеся слезы все лились и лились из глаз, стекая по подбородку. Ничего не изменилось, никто не пришел. Только тихая комната, затихший рядом со мной младенец и я сама, слушавшая собственные охи и всхлипы.
Я могла бы плакать так вечно, могла бы умереть от своего безудержного отчаяния, но спустя какое-то время слезы просто иссякли. Последний судорожный всхлип сменился икотой. И потом все было кончено.
Младенец слабо шевельнулся, издал немощный писк, повернул ко мне головку, дернул крошечным кулачком. Мы с ним оба были заложниками одних и тех же обстоятельств. Подле меня лежал жалкий уродливый ошметок жизни, который не умел ничего – только пищал, подергивал кулачком размером с грецкий орех и слепо вертел головкой. И во мне проснулось некое щемящее чувство к нему. Я взяла его на руки. Его мутные глазки, казалось, смотрели прямо на меня, ротик кривился. Если ему суждено выжить, осознала я, то только потому, что я не дам ему умереть. Несчастное чахлое создание. Кто же его будет любить, если не я?
Тайное знание
И вот в комнату вернулся мой муж, чужой мне человек. От него разило сигарами и ромом. Я к этому времени уже сидела в подушках с ребенком на руках. Энн принесла воды, тряпочку, чистую ночную сорочку Она бережно вытерла мне лицо и зачесала назад мои волосы.
– Дорогая, – произнес он, и в кои-то веки в его ласковом обращении действительно слышалась нежность.
Но он избегал моего взгляда. В каком-то смысле он боится меня, догадалась я. Мне пришлось пройти через боль и страх, как и всякая женщина, во время родов я соприкоснулась со смертью. Я проявила стойкость, какой от него жизнь никогда не потребует. Я вернулась со знанием того, что ему познать не суждено. Это – тайное знание, потому как о нем нельзя рассказать. Чтобы овладеть им, нужно пережить то, что пережила я.
Мистер Макартур посмотрел на ребенка, откинул с его лица уголок пеленки. Промолвил:
– Н-да.
По его тону нетрудно было догадаться, что, как и я, он ожидал увидеть розовенького ангелочка, а не это сморщенное существо. Он коснулся пальцем маленькой щечки, словно проверяя, жив ли новорожденный. Малыш повернул головку, его веки с голубыми прожилками затрепетали.
– Мой сын. – В голосе мужа сквозила неуверенность, но он искренне старался соотнести свою горделивую фразу с крохой, что он видел перед собой. Он мельком глянул на меня, будто на яркий свет. Сказал:
– Пожалуй, Эдвард. Эдвард Макартур. По-моему, звучит прекрасно, как вы считаете?
Мистер Макартур искал способ вернуться в свой привычный мир, туда, где он способен взнуздать обстоятельства и направить их в желаемое русло.
До родов я думала над именами. Девочку хотела назвать Джейн – в честь доброй миссис Кингдон, мальчика – Ричардом, в честь отца, или, может быть, Джоном – в честь дедушки.
– Я выбрала имя Ричард, – сказала я мужу. – В честь отца. Так что, наверное, пусть будет Эдвард Ричард.
Говорила я мягким доброжелательным тоном. Ведь еще совсем недавно я тонула во мраке ужаса, но вынырнула, выжила. Снова стала самой собой и надеялась, что больше себя не потеряю. Я могла себе позволить быть великодушной к человеку, которому не даны такие привилегии.
Много лет назад свое подлинное «я» я скрутила в тугой комок и запрятала глубоко-глубоко в себе. И это сослужило мне хорошую службу. Но теперь я снова расправилась, причем слишком бурно, слишком опрометчиво – не в том месте, не в то время и не с тем человеком. Однако между той Элизабет, что была сжата до крошечных размеров, и той, которая слишком быстро поверила, что не будет беды, если я расправлюсь, во мне сохранялся стержень, и он никуда не денется после того, как будет убрано все остальное. Этот стержень и теперь был во мне, и будет всегда. Та женщина, в какую я переродилась, не отвернется к стене, не станет растрачивать свою жизнь на жалость к себе, сетуя на судьбу. С этой драгоценной крупинкой своего подлинного «я» она вступит в будущее.
Вторжение
Я надеялась, что Эдвард начнет крепнуть, как только мы благополучно устроимся в казармах Чатема, но он оставался болезненным ребенком; почти не прибавлял в росте и весе, непрерывно скулил у меня на руках. Мы с Энн лучше узнали друг друга за те долгие ночи и дни, что по очереди пытались успокаивать его. Усаживали и укладывали малыша, кормили его, помогали ему отрыгивать, туго пеленали и оставляли незапеленатым. В конце концов Энн сделала из шали нечто вроде гамака, в котором крепко привязывала его ко мне, и благодаря ее изобретательности мы иногда получали передышку.
Милая Энн, в отличие от меня она не отчаивалась, не опускала руки. Она не раз выручала меня, когда я, обессиленная, сидела в кресле и лила слезы над Эдвардом, плачущим у меня на коленях. Она отводила меня в постель, бережно укрывала одеялом, как мать собственное дитя, а Эдварда уносила с собой и возилась с ним, пока я, пробудившись от дремучего сна, не была готова снова приступить к своим материнским обязанностям.
Прошла неделя, потом месяц, потом – два, а Эдвард жил, и я благодарила Бога, в которого не верила, за то, что этот ребенок не умер, как я того страстно желала год назад.
Эдварду не исполнилось еще и трех месяцев, когда однажды в комнату, где я кормила грудью, сидя в большом кресле у камина, вошел мистер Макартур. Мы с сыном были как одно целое: расслабившись, я утопала в подушках; его теплое тельце льнуло ко мне; растопыренные пальчики поглаживали источник блаженства. Он с наслаждением чмокал, в экстазе переплетя свои маленькие ножки.
Мистер Макартур появился в дверях внезапно, я не успела принять надлежащий вид. Мать не должна стыдиться того, что она кормит грудью своего младенца, однако мной овладел порыв прикрыться, будто меня застали за непристойным занятием. Эдвард, мгновенно почувствовав перемену в моем настроении, сбился с ритма, стал захлебываться и давиться молоком, жалобно запищал.
Я заметила, как изменился в лице мистер Макартур, когда его взору предстала картина, которой он до сей поры не видел: его жена млела в восторге любовной нежности. Что означал этот обнаженный взгляд? Шок, удивление? Отчасти. Но в нем сквозило еще что-то: горечь утраты, тоска, одиночество, печаль.
– Тысячу извинений, миссис Макартур, – произнес он, завуалировав свои чувства под учтивым извинением джентльмена, нарушившего покой своей супруги. – Простите за вторжение, ради бога.
Затем он повернулся и тихо притворил за собой дверь.
Став свидетельницей печали мужа, хоть он и постарался сразу же ее скрыть, я поняла, что мистер Макартур любил запугивать, хвастать и обольщать – играть на всех струнах человеческой души – не потому, что таким создала его природа. Подобно мне, он чувствовал себя одиноким на белом свете, ничтожной песчинкой в оболочке нахрапистости и изощренного ума, за которыми он прятал свою уязвимость. Но если я признала и приняла свое подлинное «я», то он воспринимал себя только как жертву, что, вне сомнения, свойственно нам всем. Как и все мы, он не был уверен в том, что достоин любви и уважения. Словом, мы с ним были родственные души, но он боялся это признать и довериться мне.
Немного математики
Эдварду было полгода, и вот однажды муж пришел ко мне со знакомым блеском в глазах. Это означало, что у него созрел очередной план.
– Ангел мой, – обратился он ко мне, и я мгновенно насторожилась. – Ангел мой, ваше терпение безгранично, о такой супруге можно только мечтать.
Я улыбнулась, подумав только: «Что на этот раз?».
– Когда мы с вами решили связать наши судьбы, – продолжал мистер Макартур, – я пообещал, что буду лелеять вас и содержать. Теперь, мой ангел, я имею счастье сообщить вам новость, которая наполнит ваше сердце радостью и благодарностью…
– Сэр, ради бога, не томите! – вскричала я. – Говорите скорей!
– Сегодня утром я подал рапорт о переводе в другой полк, где мне предложено повышение. Лейтенант Макартур, офицер Корпуса Нового Южного Уэльса! Красиво звучит, не правда ли, моя дорогая? Наше формирование создано в помощь военным морякам, что уже находятся там. Отплываем в декабре.
Я подумала, что муж шутит, но смех быстро застыл на моих губах, когда я заметила, как напряглись мышцы вокруг его рта. Он ждал, что я запрыгаю от радости, а увидел совсем иную реакцию.
– Новый Южный Уэльс! – вскричала я. – Корпус Нового Южного Уэльса!
Я покачивалась в нерешительности, как корабль, что лег в дрейф и ждет, когда ветер укажет ему направление. О Новом Южном Уэльсе мне не было известно ничего, кроме того, что он находился на краю земли и представлял собой тюрьму – каторжную колонию, совсем недавно учрежденную Его Величеством для самых опасных преступников.
– Мистер Макартур, почему именно Новый Южный Уэльс?
И речь его полилась, как из рога изобилия: он жаждал поскорее изложить все славные перспективы, которые открывались перед ним на службе в Корпусе Нового Южного Уэльса. Повышение в звании было только началом.
– У меня там появится масса самых разнообразных возможностей, – заверил меня мой муж. – Командующий корпусом – Николас Непин, а его брат был школьным товарищем моего дорогого брата. Кроме того, тамошний губернатор облечен властью жаловать земли, огромные участки, и он не откажет в прошении, если его в том убедить.
– Но это же тюрьма, – воскликнула я. – Поселение основано менее двух лет назад. Наверняка там еще ничего нет. Просто вырубка в дикой глуши.
О, на это у него имелся ответ – стопка газет с последними сообщениями о колонии.
– Вот, глядите, моя дорогая. Вот здесь, видите? Высокие темпы строительства! Небывалые урожаи сельскохозяйственных культур!
Мистер Макартур тараторил, захлебываясь словами. Это было его очередное увлечение. Пройдет, как летний дождь, рассудила я, если проявить терпение. «В спор не вступай», – велела я себе. Но сама мысль о переселении в Новый Южный Уэльс была мне настолько противна, что я пренебрегла осторожностью.
– Мистер Макартур, это всего лишь слова на бумаге, – заметила я. – Люди, оказавшиеся в том презренном месте, хотят всех уверить, что они живут в раю. Эти сообщения написаны теми, кто преследует свои интересы!
– Вздор, – он отмахнулся. – Это новейшие и достоверные сообщения. Или вы намекаете, что губернатор Нового Южного Уэльса лжет?
Как это часто бывало, своими вопросами он загнал меня в петлю, которая, что бы я ни ответила, будет только туже затягиваться. Лихорадочно ища выход из западни, я прибегла к другой тактике.
– Сколь бы прекрасно ни плодоносила тамошняя земля, на ней живут самые отъявленные негодяи-преступники. Вы видите себя в роли надзирателя за ньюгейтским[10] отребьем?
Мой довод задел его за живое. Я почувствовала, как он внутренне содрогнулся, и поспешила закрепить свой успех.
– А ваши жена и ребенок, сэр? Вы хотите, чтобы ваш сын рос – если вообще выживет – в обществе воров и убийц?
– Вздор, – повторил мой муж.
Я поняла, что перегнула палку. Он избавился от всяких сомнений.
– Не переживайте, – успокоил меня мистер Макартур. – Все те кошмарные сообщения о колонии – это устаревшие сведения. К тому времени, как наш корпус прибудет туда, все будет устроено к нашему приему наилучшим образом. Моя дорогая жена, не позволяйте типичным пошлым предрассудкам вводить вас в заблуждение!