Комендантский год

- Оттуда! - заявил Роман. - Не хотите не верьте. Михаил Ломоносов и товарищ Будённый тоже были из крестьянских семей.

- Ну ты и сравнил Рома.

- Да ладно, - отмахнулся Курицын. - Намекаете, что очки признак интеллигентности, а по мне от хренового зрения. Родом я из Купчихинского района, Липецкой области, в двадцать девятом приехал в Орёл, поступил в индустриальный техникум, окончил его, работал конторщиком на литейном заводе, потом на инженерную должность меня поставили, по прессованным формам, там зрение и посадил, на сварку часто любовался. В армию не взяли, но нормы ГТО я все сдал и кучу значков собрал. Что ещё хотите знать, товарищ майор? В ноябре сорок первого записался в ополчение, накостыляли нам немцы, под Жуковкой. Все, кто остались в лес ушли, к партизанам примкнули, на Брянщине воевал, под Смоленском, к товарищу Задорожному четыре месяца назад примкнул, трое нас было из отряда Некрасова, да только погибли они. Вон Гена не даст соврать.

- Всё так, товарищ майор, - утвердил Ермаков. - Я примерно в то же время и Задорожному перебрался. Каратели базу Бессонова уничтожили, нас шестеро через кордоны пробилось, да по пути ещё арсенал с патронами взорвали. Я родом из Волчихинского района, с Брянщины. Сначала мальчиком работал на железнодорожных складах.

- Кем?

- Ну подай то, принеси это, - Ермаков оскалился, заблестели зубы. - Дед был ревизором на железной дороге, вот и я по его стопам, сначала слесарем на вагоностроительном заводе, потом начальником участка. В армию сперва не брали, подожди, мол осенью возьмём, когда время настало повсюду уже немцы были, пришлось в лес.

- Тищенко, а ты кто такой? - спросил Вадим. - Имя то есть у тебя?

- Александр Васильевич, - прочавкал боец, который снова что-то ел.

- Как Суворов, чем похвастаться можешь, кроме аппетита?

- Диплом у меня есть! - заявил Тищенко. – Техник-строитель, но не по нраву оказалась профессия. В тридцать девятом уехал из Тулы, перебрался к новой жене на Орловщину, потом в армии каптёром назначили.

- Вот тут и понял, что это твое, - едко заметил Богомолов.

- Ну понял, кому какое дело, - Тищенко пожал плечами. - У нас любой труд почётен. Потом в районых складах работал, был начальником продовольственной службы. Нет, Гена, это не я дорожку у твоего дома гречкой засыпал. Осенью сорок первого записался в ополчение, дальше как у Романа – разгром, окружение, партизаны чуть не расстреляли, когда за дезертиров приняли.

- Долго у товарища Задорожного?

- Так, три месяца уже, товарищ майор.

- Богомолов, с тобой что?

- С Брянска я, - буркнул тот. - Учился в педагогическом, был комсоргом потока, после окончания ВУЗа в городской райком комсомола перевели, был инструктором, руководителем отдела по работе с заводской молодёжью.

- Почему не в армии?

- Так летом сорок первого со сломанной рукой маялся, да ещё и воспаление лёгких подхватил. Потом немцы понаехали, мы в последний момент документацию сожгли и в лес подались.

- Звучит не очень, товарищ майор, - вставил Ермаков. - Мы с Валькой часто на контрах, потому как скотина он редкая, не буду объяснять почему, что да как, но в остальном парень нормальный. В армию действительно по болезни не попал. В партизанах не трусил, воевал как уж смог.

- Ну, спасибо тебе, родной, - проворчал Богомолов.

- Давно у Задорожного, Валентин?

- Гена после меня уже пришёл.

- Получается, что местные только вы, Софья Николаевна.

- Получается так, - слабым голосом отозвалась женщина. - Родом с Локтя. Сыну Павлику в мае сорок первого восемнадцать исполнилось, взяли на фронт, погиб под Киевом, похоронку прислали. С мужем в сорок расстались, он в отделе народного образования работал, уехал на Урал с молодой женой. Работала завучем в общеобразовательной школе, преподавала физику и биологию. А директриса у нас, Анна Вениаминовна Воскобойник была, она попутно русский язык и литература вела.

- Что о ней скажите?

- До войны была обычная женщина. Не хочу напраслину на неё возводить, и муж был нормальный, на спиртзаводе инженером работал. Немцы пришли, обоих словно подменили - зверями стаи. Мне Анна Вениаминовна в упрёк ставила, дескать ваш сын в Красной армии служил, как не стыдно? То, что они с мужем до прихода немцев в партии состояли это значит в порядке вещей. Не смогла я привыкнуть к новым порядкам, тошно было, стыдно за всё происходящее. Поговорила с бывшим учеником, тот свёл меня с подпольщиками а те с партизанами.

- Понятно, Софья Николаевна. Прошу простите, что поднимаю больную тему. Давно вы с Фёдором Вячеславовичем?

- В отряде я месяца четыре, а то, про что вы спросили примерно так же, - женщина вытерла слёзы.

- Извините, Софья Николаевна.

Все подавленно молчали.

- Через немцев, значит завтра пойдём, - сменил тему Зорин. – Кто-нибудь говорит по-немецки?

- Таких познаний у меня не имеется, - заявил Курицын. - Не было расположения к языкам, тройку в техникуме едва вытянул за красивые глаза.

- Нам и русского достаточно, - проговорил Тищенко.

Остальные тоже подтвердили, что немецкого не знают. Немного ли чести учить фашистский язык? Принужденно на кулаках можно любую мысль донести или при помощи пули, ей переводчик не нужен.

Третий день выдался сумрачным, каким-то промозглым, лето взяло перерыв, усилился ветер, носил по небу косматые тучи, упала температура, дождя не было, но воздух насыщала изморось, забиралась за воротник. Группа двигалась на восток, три часа по лесу, потом вдоль опушки не спуская глаз с околицы деревни, где стояли немецкие танки. Дорогу через поле они перебежали по двое, контролируя оба её конца, небольшое поле им пришлось пересекать ползком, а потом замереть высокой траве - по дороге проезжали немецкая колонна: несколько грузовиков крытых брезентом, замыкал её вездеход с полевым орудием. До ближайшего леса беглецы неслись как угорелые, потом опять лежали скрипя зубами. По полю трясся небольшой грузовичок с сотрудниками вспомогательной полиции. Партизаны двигались в колонну по одному, избегали шума, вертели головами как совы. На выходе из леса они упёрлись учиться с надписью на немецком «Внимание! минное поле». Им пришлось отступить за деревья, выходить в другом месте. Дальше тянулись столбы, три ряда колючей проволоки, в отделении стояли сторожевые вышки. «Внимание! запретная зона» извещали новые щиты.

- Надоели уже со своими ахтунгами, - проворчал Ермаков.

Скучать было некогда, напряжение висело в воздухе, каждый шаг в сторону мог стать последним. Концентрация немецких войск в районе была высокой, между деревнями курсировали мотоциклисты, штабные автомобили, на опушке стояли под чехлами самоходные артиллерийские установки, вокруг сновали техники в серых комбинезонах, неподалёку размещался палаточный лагерь, там же кипела жизнь. Часть пути партизанам удалось пройти по дну оврага, потом он очень некстати начал сглаживаться, порывы ветра доносили немецкую речь. Часть отряда Зорин оставил в кустах, обеспечивающих какое-никакое укрытие, взял с собой Курицына, они вдвоём поползли вперёд. В том месте, где овраг сходил на нет, произрастали хилые кусты, тоже не бог весть какая маскировка.


- Трясёт меня, что-то, товарищ майор, - глухо прошептал Роман и тоже поправился. - Не за себя, конечно, боюсь.

- Заткнись! - Вадим подтянул под себя ноги, стал приподниматься.

Занесло их, конечно, именно туда куда никак попадать не стоило: слева колючая проволока, за ней очередной военный объект, на переднем плане полуразвалившееся бревенчатое строение, справа тоже извивы колючей проволоки, но часовых не видно . До леса по прямой метров семьдесят - вот бы рвануть, полагаясь исключительно на русский авось.

- Побежали, товарищ майор, - прошептал Курицын. - Вроде нет никого.

Вдвоём-то имело бы смысл рвануть, но вот всей компанией, вместе с бабами - это вряд ли. Пока они перебегут..

Вадим услышал голоса, приложил палец губам, Роман понятливо кивнул, затаил дыхание. Со стороны бревенчатого строения показались трое солдат в форме вермахта: двое тащили за ручки деревянный ящик, третий нёс мешок, набитый каким-то железом. Дорожка проходила рядом, свернуть им было некуда, солдаты остановились передохнуть, опустили ящик, до них можно было доплюнуть. Тот, что был с мешком не стал терять время, поволок дальше свою ношу, скрылся за деревьями, остальные двое переводили дух, один из них был ефрейтором, другой обер-гренадерам.

- Тяжеловато-то, - сказал ефрейтор. - Почему нас заставили? Пленных нет? Могли бы местных согнать.

- Не кого сгонять, Рихард, - заявил его товарищ. – В этих деревнях только старики и женщины остались. Ничего, мы сильные, всё сделаем. Где Курт и Альфред?

- Следом идут, - объяснил Рихард. - У них ящики ещё тяжелее. Подождём?

- Нет уж, давай работать. Отнесем и пойдём на обед, а эти лентяи пусть возятся.

Солдаты подхватили ношу, потащили её дальше и вскоре скрылись за деревьями.

Вадим ждал, рядом с ним терпеливо сопел Курицын, послышался шум, подполз Ермаков.

- Мужики, ну сколько можно? Нет же никого, побежали.

- Гена, рот закрой и жди.

Через минуту показались ещё двое обер-ефрейтор и гренадер, они тоже тащили ящик, в котором что-то глухо брякало, отдуваясь проследовали мимо и исчезли за соснами.

- Ну что, пойдёмте? - снова затянул свое Ермаков.

- Интересно, что у них там, - прошептал Курицын, щуря глаза за стеклами очков. - То ли склады, то ли ещё какой объект. Взорвать бы все это дело к такой то матери.

- Давай иди, - махнул рукой.

К ним быстро подтянули все остальные, по сигналу майора партизаны выбежали из кустов и понеслись к лесу канули в прошлое ещё два часа, нервы у всех звенели, люди забыли про еду и курево, обострённые чувства подсказывали им, что цель уже близка, а немецкие позиции не были чем-то цельным, в них хватало брешей, значит и на той стороне всё размыто, разбросано, нет никаких скоплений войск. Те участки фронта, где готовились мощные внезапные удары находились не здесь, о любом сосредоточение живой силы и техники могла доложить воздушная разведка, активно работающая у обеих сторон.

Леса и рощи тянулись тут причудливой цепью, поэтому бежать по открытой местности партизанам приходилось редко, но время они теряли: то ждали пока прогремит колонна военной техники, то пропускали пехоту марширующую в пыли, за поворотом дороги беглецы едва не наткнулись на пост военной жандармерии. Сначала им пришлось притворяться пеньками, потом ретироваться. Болотистая низина оказалось просто даром божьим, в ней по определению не могли прятаться солдаты вермахта. Мужчины срубили пару жердин, прощупывали места, где зелёная травка выглядела особо подозрительно, сапоги проваливались в жижу, но опасных топей не было, даже в самом сердце низины.

Они снова не заметили как промчался день. Одежда пропахла потом, обросла грязью. Из низины выбрались пятеро леших и две кикиморы, перед их глазами простиралась бескрайнее поле, на дальнем его конце синела полоска леса, цель могла быть именно там. Не уклюжая каракатица появилась на грунтовке через пару минут, проползла по дороге вдоль опушки. Люди отступили в низину, залегли, это было что-то среднее между автобусом и грузовым автомобилем: выступающий капот, за ним салон с четырьмя дверьми, сзади маленький кузов, на борту красовались кресты вермахта, в кузове на жёсткой турели крепился крупнокалиберный пулемет, это была машина связи, с приваренной рамы свисала катушка с проводом. Машина остановилась, в ней сидели два немца: связист в звании штабсфельдфебеля выпрыгнул из кабины и направился прыгающей походкой к задней части машины. Водитель распахнул дверь спустил ноги на подножку решил насладиться природой.

На падение было внезапным связист попятился, когда на него набросилось какое-то пугало с автоматом, удар прикладом сбил штабсфельдфебеля с ног. Водитель жалобно сморщился, стал забираться обратно в кабину, Ермаков схватил его за шиворот, сдёрнул на землю, убил одним ударом ножа. Двигатель каракатицы размеренно гудел. Тощий штабсфельдфебель пытался приподняться, что-то сдавленно лопотал. Вадим схватил его за шиворот и спросил по-немецки:

- Жить хочешь?

Связист энергично закивал, глаза его слезились, в них метались молнии страха.

- Что за полем?

- Не знаю. Здесь начинается нейтральная полоса.

- А если подумать?

- Не знаю

Мы никогда не ходим за поле, там нет наших войск. Здесь передний край, слева мотопехотный батальон майора Шлансера, справа артиллерийский дивизион, на ту сторону уходит только разведка.

Сердце майора колотилось.

- Проскочим, славяне? Дуракам ведь везёт.

Тяжёлый удар расколол челюсть связиста, погрузил его беспробудный сон, но не убил, как Зорин и обещал.

- Но коням, товарищи, авантюристы.

Партизаны заспешили к машине. Ермаков подсаживал женщин, остальные загружались с обратной стороны. Вадим ввалился внутрь со стороны водителя, разобраться в управлении было несложно, бензин в наличии.

- Товарищ майор, я в кузов, - прокричал Генка и перевалился через борт.

С треском оторвалось катушка с телефонным проводом, покатилась по проезжей части. Громоздкая, неуклюжая колымага грузно развернулась, въехала в поле стала разгоняться. Тут по ней и ударила автоматная очередь.

- Все на пол, никому не подниматься, -скомандовал Зорин, пригнулся, навалился грудью на руль плавно усиливал давление на педаль.

В зеркало было видно как с дороги свернул двухтонный грузовик с кучкой солдат в кузове, устремился вдогонку. Загрохотал крупнокалиберный пулемёт установленный на каракатице – Гена, молодец, припал к прицелу, бил короткими очередями, иначе с этим монстром не сладить, слишком велика отдача. Пули распотрошили кабину грузовика, пробили колесо, тот накренился, из капота повалил дым, солдаты посыпались наружу: двое упали, остальные залегли, вреда он уже не представляли, дистанция быстро росла. Эта каракатица оказалось не таким уж и тихоходом, она разогналась, инерция несла многотонную махину. Автомобиль сотрясался от езды по русскому полю, грузно прыгал по ухабам. Эта штука явно не предназначалась для гонок по пересечённой местности. Улюлюкал Гена в кузове, потрясал кулаком. Из расположения майор Шлансера по беглецам ударил пулемёт, но немалая дистанции сводила к нулю все усилия.