Комбриг
Часть 10 из 33 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Извините, но – нет. Мы с вами не до такой степени знакомы, чтобы вместе посещать рестораны. Давайте не станем портить очарование этого вечера, и вы меня просто проводите до дома…
Вот ведь деловая колбаса! После подобного ответа почему-то остро захотелось набить морды продолжавшим орать водителям кобыл, но, сдержавшись, я покладисто согласился:
– Хорошо. Только тогда с вас кусок хлеба и сало к нему. Нет, ну реально кушать хочется, а у нас на базе парни наверняка уже всё сметелили. Я ведь им сказал, что сытым вернусь…
Тут я врал (продуктов у нас вполне хватало), но зачем ей это знать? А Ласточкина, грозно прищурившись, поинтересовалась:
– То есть вы заранее рассчитывали привести меня в ту ресторацию?
Удивившись, ответил:
– Конечно! Точнее говоря, был выбор – или мы по пути перекусим в «Семеновском», или еще дальше есть извозчицкий трактир. Там тоже вроде нормально кормят, но имеется шанс вошек подцепить, чего крайне не хотелось бы. Что еще могу сказать? Пить не собирался из-за опасения, что вы ко мне приставать начнете. Патронами-то вас снабдили, а вы со своим пистолетиком и в трезвом виде грозная особа, а уж если вина глотнете…
Скорчив лицо Пьеро, я печально развел руками. Елена на это фыркнула, шутя ударила меня по руке и, улыбаясь, сказала:
– Вы просто невозможны! Ладно, убедили. Не бойтесь. Не стану я к вам приставать. Пойдемте уж в ресторан, а то сала у меня дома все равно нет…
* * *
Ну что сказать? Не дала. Вернее, не так – даже не чмокнула перед домом, не говоря о том, чтобы пригласить к себе. Но я и не настаивал, давая барышне обвыкнуться. Тут ведь главное – не вспугнуть. А в кабаке посидели очень даже хорошо. Чистота, посуда, официанты. Да и выбор блюд был вполне себе хорош. Даже не ожидал, что летом восемнадцатого в Москве так могут кормить. Дорого, правда, ну я тоже не каждый день столичные рестораны посещаю. Поэтому – нормально. Ну и себя там показал. Не хрюкал, не чавкал, правильно пользовался приборами (во всяком случае, нож держал в правой руке, а вилку в левой). Шутил так, что Елена перестала сдерживаться и начала смеяться. В общем – неплохо посидели. Да и пока до квартиры шли, тоже хорошо пообщались. Но не более того. Как уже говорил – даже не был лобзнут. Правда, расстроился не сильно, так как позитивные подвижки явно прослеживались…
* * *
На следующий день опять закрутили дела. Просто выяснилось, что два обещанных броневика, должных прибыть из Питера, несколько задерживаются. А я думал вместе с ними в одном эшелоне ехать. Ну чисто, чтобы своим парням сразу показать, что командир еще и добычлив. Поэтому было принято решение задержать отъезд на двое суток. Честно говоря, дело было не столько в брониках (эх, Ласточкина, Ласточкина…), но как повод это прокатило даже для Сталина. Он тоже не успевал доделать какие-то свои дела, поэтому отсрочку воспринял с радостью. Ну и при этом, в разговоре, периодически так косился на мой новый пистолет, что я понял: надо дарить. Нет, делал он это совершенно незаметно, только с моей нынешней наблюдательностью быстрые взгляды все равно отслеживались. Да и неформальные отношения с ним налаживать надо… Так что как будущему однополчанину (или как лучше сказать – однофронтовнику?), товарищу Джугашвили, была вручена «Точка». Всё было облечено соответственными словами, поэтому усач даже не брыкался. Лишь скупо поблагодарил и, довольно блестя глазами, крепко пожал руку. После чего мы опять разбежались решать свои задачи. А вот вечером следующего дня – пошла жара!
Так получилось, что по уважительной причине вчерашние проводы Елены я пропустил. С Жилиным проблемы обсуждали до самой ночи. Но сегодня, чин-чинарем, опять пошли под ручку до ее дома. И у меня уже были все основания рассчитывать на приглашение. Не зря же все это время я так излучал обаяние, что чуть ли не светился в темноте. И все было замечательно, только когда мы подошли ближе к ее дому, обратил внимание на пролетку, которая стояла на улице перед входом во двор. Точнее даже не на пролетку, а на извозчика. Тот был одет сообразно своей профессии, но вот при этом имел гладкую физиономию. Нет, может, среди них и попадаются столь продвинутые люди, что каждое утро перед работой бреются. Но мне пока такие не встречались. А самое главное – глаза у этого водилы были офигевшие. При этом, увидев нас, он начал странно дергаться, и было непонятно – то ли хочет уехать, то ли наоборот – соскочить с козел и куда-то побежать. Мне столь странное поведение не понравилось, так как пялился он, без всякого сомнения, прямо на меня и, только заметив внимание к себе, быстро отвернулся.
Тут вдруг что-то вспомнилось происшествие в Таганроге. Это когда долбанутая дамочка чуть не пришила легендарного краскома. Но ведь там несколько человек для нападения было? А здесь всего один… Может, дальше кто-то ждет? Вот хотя бы за сараями, что прячутся в глубине двора. Или это мнительность меня заела? Да ну нафиг – береженого бог бережет! Отбросив сомнения, я остановился и, повернувшись к Ласточкиной (становясь при этом левым боком к пролетке), спросил:
– Елена, вы как к стрельбе относитесь?
Та вначале удивилась столь странному вопросу, но увидев, как я быстрым движением взвожу пистолет и опускаю его обратно в открытую кобуру, тут же поменялась в лице. Причем не в том смысле поменялась, как это произошло бы с обычной барышней. Нет. Никакого испуга или растерянности. Наоборот – взгляд заострился, и она зыркнула по сторонам, в поисках опасности. Очень интересное поведение! Но сейчас было не до выяснений, поэтому просто пояснил:
– Слева в пролетке сидит какой-то тип. Сам бритый, с вытянутой мордой и носом, как у гамадрила. При виде нас проявил большую нервозность. И мнится мне, что он не просто так там сидит. Поэтому сейчас проходим во двор, и если вдруг кто-то начнет стрелять, то сразу бегите к парадному.
Хотел было добавить, что ничего страшного не случится и что это не первое покушение на меня, но не успел. Ласточкина, из-за моего плеча безуспешно пытавшаяся разглядеть извозчика (тот к этому времени повернул голову в сторону), тихо спросила:
– Говорите – нос висячий? А у него на подбородке ямочка есть? И усы такие – типично офицерские.
На мгновение задумавшись, вызывая в памяти виденный фейс, кивнул:
– Ямочка есть. Усов нет. А что – знакомый?
Спутница зашипела рассерженной кошкой:
– Еще какой! Это Януш Курсецкий. Поручик. Бывший подчиненный моего отца.
Я удивился:
– Какая-то амурная история?
Ласточкина в возмущении вытаращилась:
– С этим негодяем?! Нет! – помолчав, решительно продолжила: – И вот еще что… Вы мне предлагали возможность стажировки у вашего хирурга. Я всё обдумала и даю свое согласие! Давайте сейчас зайдем ко мне, я соберу вещи, и сразу поедем на базу. Мы ведь уже завтра уезжаем?
Вот это поворот! Чего это она так взволновалась? Получается, что сейчас охота вовсе не на меня идет. И деваха готова на всё, лишь бы побыстрее сделать ноги отсюда. Но из этой ситуации надо извлечь максимум, а то хрен потом из Ласточкиной ее тайну выковыряешь. Поэтому, цыкнув зубом, возразил:
– То, что согласна, это хорошо. Но теперь я не согласен. Запомни, девочка, – никогда нельзя оставлять проблему за спиной. Рано или поздно она вылезет в самый неподходящий момент. Так что давай рассказывай, что там тебя гнетет?
Кусающая губы девчонка тоже перешла на «ты»:
– А ты считаешь, что сейчас самое время для рассказа и решения?
Я кивнул:
– Почему бы и нет? Мы настороже. Мы вооружены. Противник, судя по его судорожному подпрыгиванию, в легкой панике. Сейчас я его быстренько повяжу, и все закончится. Только ты мне дай краткий предварительный расклад, из-за чего буза? Может, он тебя просто на свидание пригласить хотел, а я его тут раскладывать начну…
Немного подумав, девушка кивнула сама себе и, как я просил, коротко пояснила, что любовные романы здесь вовсе ни при чем. Оказалось, что папа (Михаил Михайлович) был не просто военным интендантом, а еще и финансистом. Служил «товарищем» начальника в отделе, через который проходила какая-то часть оплаты за вооружения, поступающие от союзников. И работалось вполне нормально, но в сентябре семнадцатого несколько траншей зависли на промежуточных счетах. Сумма достаточно солидная – исчисляемая в миллионах рублей золотом. А тут еще и пришедшие к власти красные всех служащих разогнали, не вникая в то, кто там и чем занимался. Уяснив, что спорить и объяснять что-то вчерашним крестьянам совершенно бессмысленно, папа с начальником покинули службу. Но документы с названиями банков, номерами счетов и кодами они разделили и унесли по домам. Исключительно, чтобы столь ценные бумаги не пропали и не были сожжены в печке подмерзающим пролетариатом.
В этом месте я с трудом сдержался от скептического хмыка. Не знаю, может, этот Михаил Михайлович был кристальной чистоты подвижником. Может быть даже, он решил сохранить те деньги для будущего законного правительства (тогда ведь большевиков как власть никто всерьез не воспринимал). Только мне – цинику, пережившему девяностые, виделось совершенно другое. Мнилось, что два небольших винтика государственной машины, пользуясь невообразимым бардаком, решили хапнуть куш. Сразу такой – чтобы голова закружилась. Чтобы и внукам хватило. С другой стороны, возможно, я не прав, потому как люди разные бывают…
Вот мне Жилин про одного такого рассказал. С виду вроде – большевик большевиком, а Иван к нему со всем уважением. Я удивился, и Седой поведал, что Александр Дмитриевич Цурюпа в нашем времени, будучи наркомом продовольствия РСФСР, когда с продуктами дело было совсем швах, в голодные обмороки падал. Нарком, мля, продовольствия! Которому в голову не приходило не просто отщипнуть от тех миллионов, что через его руки шли, а себе хоть как-то обычную пайку увеличить. Это, однако, показатель. И не стоит судить человека заранее. Вдруг ее папаня и в самом деле за державу радеет? Наверное, поэтому я удержался от хмыка, продолжив слушать Ласточкину.
И та поведала, что в октябре папа узнал, что его командир был убит на своей квартире. А еще через неделю уже к нему самому на улице, подошел бывший подчиненный – поручик Курсецкий с еще каким-то мужчиной (по обличью офицером), предложив добром отдать документы.
Папе удалось от них свалить. Вернувшись домой, в красках описав все произошедшее, он дал распоряжение дочери немедленно перебираться на квартиру в доходном доме. Сам же помог собрать чемодан с вещами, имеющиеся ценности и в тот же день перевез Елену на новое местожительство. Там дал инструкции – все прежние связи порвать и месяц никак себя не проявлять. Желательно вообще из дома не выходить. За это время он успеет обосноваться в Чите и, вернувшись, вывести дочку не в неизвестность, а в новый дом. Затем, оставив деньги, которых с лихвой хватило бы и на пару месяцев, родитель убыл.
И все было бы хорошо, только ведь постоянно в четырех стенах находиться – это же с ума сойти можно! Но дисциплинированная Ласточкина целый месяц крепилась. Она даже нашла тетку, которая приносила ей продукты. Одна проблема – не через тридцать дней, не через сорок от Михаила Михайловича никаких вестей не было. Цены при этом росли, и деньги кончались быстрее, чем можно было предположить. Пришлось идти в ломбард, чтобы сплавить часть украшений. Потом еще, и еще. Да и было-то тех украшений – горстка… В общем, к декабрю у нее почти ничего не оставалось. За съемную квартиру тоже нечем было платить. Тогда она решила вернуться в родные пенаты. Рассчитывая, что за это время искатели миллионов либо сгинули, либо уехали, либо потеряли надежду на успех.
Но нарвалась на засаду. Точнее говоря, когда ключ к замку не подошел, и она задумчиво разглядывала дверь, та неожиданно сама открылась, и появившийся мужчина поинтересовался, чего ей надо. А после ответа – что это ее дом, радостно воззвал к Деве Марии и, схватив девушку, затащил ее внутрь. Там, бросив на диван, пригрозил зарезать, если она немедленно не скажет, где находится ее папаша, или не проводит к нему. И настала бы Ласточкиной крышка, если бы не ее умение пользоваться пистолетом. Засадник наличия оружия у девушки совершенно не ожидал, поэтому стал трупом.
А Елена на какое-то время зависла. С одной стороны, радовал факт самого вопроса про папу. Значит, эти подонки его так и не поймали. С другой стороны, почти трехмесячное молчание навевало невеселые мысли. В стране творился такой бардак, что жизнь человека не стоила практически ничего. И жив ли отец, тоже непонятно. Зато сейчас она твердо поняла одно – в Питере ей ловить совершенно нечего. Поэтому без промедления приняла решение двигать к бабушке в Москву. Лежащие на столе золотые часы бандита послужили отличной оплатой за билет, и вскоре Лена оказалась в первопрестольной. Вот только, похоже, и здесь ее каким-то образом нашли…
Весь рассказ уложился буквально в десять минут, и со стороны мы походили на воркующих влюбленных. Ну а меня заинтересовала одна вещь. Больше полугода она спокойно здесь жила, а вот буквально сразу после запроса в питерское ЧК ее находят бандиты? Как там говорил страдающий излишеством жеманных жестов ведущий: «Совпадение? Не думаю». Вот и я не думаю. Ну да ничего – разберемся. А теперь пора действовать. Наклонившись ближе к замолкшей девчонке, я сказал:
– Опиши в двух словах планировку своей квартиры. Где какие комнаты, кладовки и так далее…
Тут она уложилась вообще в минуту, и я приказал:
– Сейчас ты меня целуешь и идешь к парадному. Заходишь внутрь, но в квартиру не поднимаешься. Приготовь свой «браунинг» и жди меня.
– А ты?
– А я сначала с тем кадром разберусь. Благо людей на улице мало… Ну что – готова? – получив кивок, наклонился ближе, шепнув: – Работаем!
И дерись оно все конем! Даже если мы сейчас ошибаемся, и извозчик окажется совершенно посторонним человеком, то свой поцелуй я уже получил, да и тайну Ласточкиной узнал. А то меня ощущение недосказанности про папу с первого дня давило. Нет, она и теперь явно что-то недоговаривала, но ощущение глобальной брехни пропало. Ну а все прочие недосказанности мы разъясним, так сказать, в процессе дальнейшего знакомства.
А теперь пришло время действий. Встряхнувшись, помахал уходящей девушке рукой, после чего повернулся и, вроде как лишь сейчас увидав пролетку, громко крикнул:
– Извозчик!
Сидящий на козлах подпрыгнул и, хлопая глазами, посмотрел в мою сторону. Я же, быстро перейдя через дорогу, полез в коляску, бросив:
– Давай в Чашинский переулок! Плачу вдвое!
На что получил ответ:
– Никак невозможно-с. Прошу прощеньица. Я тут барина жду…
А голос такой глубокий, бархатный. Ну мля, прямо извозчицкий… И на запах лошадиного пота от армяка накладывается легкий дух одеколона. Интересно, куда же ты, милок, настоящего водителя этой пролетки подевал? Ничего, и это тоже узнаем. А сейчас ничего не отвечая, сделал вид, что, ругнувшись, собрался выходить, а сам кулаком рубанул по затылку мгновенно обмякшего парня. У него на башке лишь картуз был, поэтому удар прошел так, как надо. Подхватив тело и рывком сдернув его на заднее сиденье (ну уснул человек – бывает), сам бросил взгляд вокруг. Мои действия никого не заинтересовали. Точнее говоря, их никто не увидел. Группа мастеровых уже прошла, а пацаны с другой стороны улицы были слишком увлечены игрой.
После чего я быстро проследовал в подъезд, уточнив у замершей возле лестницы Ласточкиной:
– Окна квартиры у тебя куда выходят? Дорогу с них видно?
На что та четко ответила:
– Нет, не видно. Там деревья мешают. А что с Курсецким?
Я отмахнулся:
– Без сознания. – И поднимаясь по лестнице, тихо продолжил инструктаж: – Открываешь дверь и сразу пропускаешь меня вперед. Сама приготовь оружие и иди следом. Напевай при этом. Желательно сильно фальшивя.
Лена аж с шага сбилась:
– Что напевать? Зачем? И почему фальшиво?
Пришлось пояснить:
– Если в квартире кто-то есть, то он тебя услышит. Услышав, как именно поёшь, сразу подумает, что ты одна.
Спутница прищурилась:
– Думаешь, ко мне кто-то проник?
– Ну кого-то же тот офицерик ждал в пролетке? Давай сразу исходить из худшего. – И поднявшись на несколько ступенек, шепотом приказал: – Так, всё. Открывай, впускай меня и начинай вокал…
Ласточкина послушно вставила ключ и, один раз щелкнув замком, бешено посмотрела на меня, одними губами прошептав:
Вот ведь деловая колбаса! После подобного ответа почему-то остро захотелось набить морды продолжавшим орать водителям кобыл, но, сдержавшись, я покладисто согласился:
– Хорошо. Только тогда с вас кусок хлеба и сало к нему. Нет, ну реально кушать хочется, а у нас на базе парни наверняка уже всё сметелили. Я ведь им сказал, что сытым вернусь…
Тут я врал (продуктов у нас вполне хватало), но зачем ей это знать? А Ласточкина, грозно прищурившись, поинтересовалась:
– То есть вы заранее рассчитывали привести меня в ту ресторацию?
Удивившись, ответил:
– Конечно! Точнее говоря, был выбор – или мы по пути перекусим в «Семеновском», или еще дальше есть извозчицкий трактир. Там тоже вроде нормально кормят, но имеется шанс вошек подцепить, чего крайне не хотелось бы. Что еще могу сказать? Пить не собирался из-за опасения, что вы ко мне приставать начнете. Патронами-то вас снабдили, а вы со своим пистолетиком и в трезвом виде грозная особа, а уж если вина глотнете…
Скорчив лицо Пьеро, я печально развел руками. Елена на это фыркнула, шутя ударила меня по руке и, улыбаясь, сказала:
– Вы просто невозможны! Ладно, убедили. Не бойтесь. Не стану я к вам приставать. Пойдемте уж в ресторан, а то сала у меня дома все равно нет…
* * *
Ну что сказать? Не дала. Вернее, не так – даже не чмокнула перед домом, не говоря о том, чтобы пригласить к себе. Но я и не настаивал, давая барышне обвыкнуться. Тут ведь главное – не вспугнуть. А в кабаке посидели очень даже хорошо. Чистота, посуда, официанты. Да и выбор блюд был вполне себе хорош. Даже не ожидал, что летом восемнадцатого в Москве так могут кормить. Дорого, правда, ну я тоже не каждый день столичные рестораны посещаю. Поэтому – нормально. Ну и себя там показал. Не хрюкал, не чавкал, правильно пользовался приборами (во всяком случае, нож держал в правой руке, а вилку в левой). Шутил так, что Елена перестала сдерживаться и начала смеяться. В общем – неплохо посидели. Да и пока до квартиры шли, тоже хорошо пообщались. Но не более того. Как уже говорил – даже не был лобзнут. Правда, расстроился не сильно, так как позитивные подвижки явно прослеживались…
* * *
На следующий день опять закрутили дела. Просто выяснилось, что два обещанных броневика, должных прибыть из Питера, несколько задерживаются. А я думал вместе с ними в одном эшелоне ехать. Ну чисто, чтобы своим парням сразу показать, что командир еще и добычлив. Поэтому было принято решение задержать отъезд на двое суток. Честно говоря, дело было не столько в брониках (эх, Ласточкина, Ласточкина…), но как повод это прокатило даже для Сталина. Он тоже не успевал доделать какие-то свои дела, поэтому отсрочку воспринял с радостью. Ну и при этом, в разговоре, периодически так косился на мой новый пистолет, что я понял: надо дарить. Нет, делал он это совершенно незаметно, только с моей нынешней наблюдательностью быстрые взгляды все равно отслеживались. Да и неформальные отношения с ним налаживать надо… Так что как будущему однополчанину (или как лучше сказать – однофронтовнику?), товарищу Джугашвили, была вручена «Точка». Всё было облечено соответственными словами, поэтому усач даже не брыкался. Лишь скупо поблагодарил и, довольно блестя глазами, крепко пожал руку. После чего мы опять разбежались решать свои задачи. А вот вечером следующего дня – пошла жара!
Так получилось, что по уважительной причине вчерашние проводы Елены я пропустил. С Жилиным проблемы обсуждали до самой ночи. Но сегодня, чин-чинарем, опять пошли под ручку до ее дома. И у меня уже были все основания рассчитывать на приглашение. Не зря же все это время я так излучал обаяние, что чуть ли не светился в темноте. И все было замечательно, только когда мы подошли ближе к ее дому, обратил внимание на пролетку, которая стояла на улице перед входом во двор. Точнее даже не на пролетку, а на извозчика. Тот был одет сообразно своей профессии, но вот при этом имел гладкую физиономию. Нет, может, среди них и попадаются столь продвинутые люди, что каждое утро перед работой бреются. Но мне пока такие не встречались. А самое главное – глаза у этого водилы были офигевшие. При этом, увидев нас, он начал странно дергаться, и было непонятно – то ли хочет уехать, то ли наоборот – соскочить с козел и куда-то побежать. Мне столь странное поведение не понравилось, так как пялился он, без всякого сомнения, прямо на меня и, только заметив внимание к себе, быстро отвернулся.
Тут вдруг что-то вспомнилось происшествие в Таганроге. Это когда долбанутая дамочка чуть не пришила легендарного краскома. Но ведь там несколько человек для нападения было? А здесь всего один… Может, дальше кто-то ждет? Вот хотя бы за сараями, что прячутся в глубине двора. Или это мнительность меня заела? Да ну нафиг – береженого бог бережет! Отбросив сомнения, я остановился и, повернувшись к Ласточкиной (становясь при этом левым боком к пролетке), спросил:
– Елена, вы как к стрельбе относитесь?
Та вначале удивилась столь странному вопросу, но увидев, как я быстрым движением взвожу пистолет и опускаю его обратно в открытую кобуру, тут же поменялась в лице. Причем не в том смысле поменялась, как это произошло бы с обычной барышней. Нет. Никакого испуга или растерянности. Наоборот – взгляд заострился, и она зыркнула по сторонам, в поисках опасности. Очень интересное поведение! Но сейчас было не до выяснений, поэтому просто пояснил:
– Слева в пролетке сидит какой-то тип. Сам бритый, с вытянутой мордой и носом, как у гамадрила. При виде нас проявил большую нервозность. И мнится мне, что он не просто так там сидит. Поэтому сейчас проходим во двор, и если вдруг кто-то начнет стрелять, то сразу бегите к парадному.
Хотел было добавить, что ничего страшного не случится и что это не первое покушение на меня, но не успел. Ласточкина, из-за моего плеча безуспешно пытавшаяся разглядеть извозчика (тот к этому времени повернул голову в сторону), тихо спросила:
– Говорите – нос висячий? А у него на подбородке ямочка есть? И усы такие – типично офицерские.
На мгновение задумавшись, вызывая в памяти виденный фейс, кивнул:
– Ямочка есть. Усов нет. А что – знакомый?
Спутница зашипела рассерженной кошкой:
– Еще какой! Это Януш Курсецкий. Поручик. Бывший подчиненный моего отца.
Я удивился:
– Какая-то амурная история?
Ласточкина в возмущении вытаращилась:
– С этим негодяем?! Нет! – помолчав, решительно продолжила: – И вот еще что… Вы мне предлагали возможность стажировки у вашего хирурга. Я всё обдумала и даю свое согласие! Давайте сейчас зайдем ко мне, я соберу вещи, и сразу поедем на базу. Мы ведь уже завтра уезжаем?
Вот это поворот! Чего это она так взволновалась? Получается, что сейчас охота вовсе не на меня идет. И деваха готова на всё, лишь бы побыстрее сделать ноги отсюда. Но из этой ситуации надо извлечь максимум, а то хрен потом из Ласточкиной ее тайну выковыряешь. Поэтому, цыкнув зубом, возразил:
– То, что согласна, это хорошо. Но теперь я не согласен. Запомни, девочка, – никогда нельзя оставлять проблему за спиной. Рано или поздно она вылезет в самый неподходящий момент. Так что давай рассказывай, что там тебя гнетет?
Кусающая губы девчонка тоже перешла на «ты»:
– А ты считаешь, что сейчас самое время для рассказа и решения?
Я кивнул:
– Почему бы и нет? Мы настороже. Мы вооружены. Противник, судя по его судорожному подпрыгиванию, в легкой панике. Сейчас я его быстренько повяжу, и все закончится. Только ты мне дай краткий предварительный расклад, из-за чего буза? Может, он тебя просто на свидание пригласить хотел, а я его тут раскладывать начну…
Немного подумав, девушка кивнула сама себе и, как я просил, коротко пояснила, что любовные романы здесь вовсе ни при чем. Оказалось, что папа (Михаил Михайлович) был не просто военным интендантом, а еще и финансистом. Служил «товарищем» начальника в отделе, через который проходила какая-то часть оплаты за вооружения, поступающие от союзников. И работалось вполне нормально, но в сентябре семнадцатого несколько траншей зависли на промежуточных счетах. Сумма достаточно солидная – исчисляемая в миллионах рублей золотом. А тут еще и пришедшие к власти красные всех служащих разогнали, не вникая в то, кто там и чем занимался. Уяснив, что спорить и объяснять что-то вчерашним крестьянам совершенно бессмысленно, папа с начальником покинули службу. Но документы с названиями банков, номерами счетов и кодами они разделили и унесли по домам. Исключительно, чтобы столь ценные бумаги не пропали и не были сожжены в печке подмерзающим пролетариатом.
В этом месте я с трудом сдержался от скептического хмыка. Не знаю, может, этот Михаил Михайлович был кристальной чистоты подвижником. Может быть даже, он решил сохранить те деньги для будущего законного правительства (тогда ведь большевиков как власть никто всерьез не воспринимал). Только мне – цинику, пережившему девяностые, виделось совершенно другое. Мнилось, что два небольших винтика государственной машины, пользуясь невообразимым бардаком, решили хапнуть куш. Сразу такой – чтобы голова закружилась. Чтобы и внукам хватило. С другой стороны, возможно, я не прав, потому как люди разные бывают…
Вот мне Жилин про одного такого рассказал. С виду вроде – большевик большевиком, а Иван к нему со всем уважением. Я удивился, и Седой поведал, что Александр Дмитриевич Цурюпа в нашем времени, будучи наркомом продовольствия РСФСР, когда с продуктами дело было совсем швах, в голодные обмороки падал. Нарком, мля, продовольствия! Которому в голову не приходило не просто отщипнуть от тех миллионов, что через его руки шли, а себе хоть как-то обычную пайку увеличить. Это, однако, показатель. И не стоит судить человека заранее. Вдруг ее папаня и в самом деле за державу радеет? Наверное, поэтому я удержался от хмыка, продолжив слушать Ласточкину.
И та поведала, что в октябре папа узнал, что его командир был убит на своей квартире. А еще через неделю уже к нему самому на улице, подошел бывший подчиненный – поручик Курсецкий с еще каким-то мужчиной (по обличью офицером), предложив добром отдать документы.
Папе удалось от них свалить. Вернувшись домой, в красках описав все произошедшее, он дал распоряжение дочери немедленно перебираться на квартиру в доходном доме. Сам же помог собрать чемодан с вещами, имеющиеся ценности и в тот же день перевез Елену на новое местожительство. Там дал инструкции – все прежние связи порвать и месяц никак себя не проявлять. Желательно вообще из дома не выходить. За это время он успеет обосноваться в Чите и, вернувшись, вывести дочку не в неизвестность, а в новый дом. Затем, оставив деньги, которых с лихвой хватило бы и на пару месяцев, родитель убыл.
И все было бы хорошо, только ведь постоянно в четырех стенах находиться – это же с ума сойти можно! Но дисциплинированная Ласточкина целый месяц крепилась. Она даже нашла тетку, которая приносила ей продукты. Одна проблема – не через тридцать дней, не через сорок от Михаила Михайловича никаких вестей не было. Цены при этом росли, и деньги кончались быстрее, чем можно было предположить. Пришлось идти в ломбард, чтобы сплавить часть украшений. Потом еще, и еще. Да и было-то тех украшений – горстка… В общем, к декабрю у нее почти ничего не оставалось. За съемную квартиру тоже нечем было платить. Тогда она решила вернуться в родные пенаты. Рассчитывая, что за это время искатели миллионов либо сгинули, либо уехали, либо потеряли надежду на успех.
Но нарвалась на засаду. Точнее говоря, когда ключ к замку не подошел, и она задумчиво разглядывала дверь, та неожиданно сама открылась, и появившийся мужчина поинтересовался, чего ей надо. А после ответа – что это ее дом, радостно воззвал к Деве Марии и, схватив девушку, затащил ее внутрь. Там, бросив на диван, пригрозил зарезать, если она немедленно не скажет, где находится ее папаша, или не проводит к нему. И настала бы Ласточкиной крышка, если бы не ее умение пользоваться пистолетом. Засадник наличия оружия у девушки совершенно не ожидал, поэтому стал трупом.
А Елена на какое-то время зависла. С одной стороны, радовал факт самого вопроса про папу. Значит, эти подонки его так и не поймали. С другой стороны, почти трехмесячное молчание навевало невеселые мысли. В стране творился такой бардак, что жизнь человека не стоила практически ничего. И жив ли отец, тоже непонятно. Зато сейчас она твердо поняла одно – в Питере ей ловить совершенно нечего. Поэтому без промедления приняла решение двигать к бабушке в Москву. Лежащие на столе золотые часы бандита послужили отличной оплатой за билет, и вскоре Лена оказалась в первопрестольной. Вот только, похоже, и здесь ее каким-то образом нашли…
Весь рассказ уложился буквально в десять минут, и со стороны мы походили на воркующих влюбленных. Ну а меня заинтересовала одна вещь. Больше полугода она спокойно здесь жила, а вот буквально сразу после запроса в питерское ЧК ее находят бандиты? Как там говорил страдающий излишеством жеманных жестов ведущий: «Совпадение? Не думаю». Вот и я не думаю. Ну да ничего – разберемся. А теперь пора действовать. Наклонившись ближе к замолкшей девчонке, я сказал:
– Опиши в двух словах планировку своей квартиры. Где какие комнаты, кладовки и так далее…
Тут она уложилась вообще в минуту, и я приказал:
– Сейчас ты меня целуешь и идешь к парадному. Заходишь внутрь, но в квартиру не поднимаешься. Приготовь свой «браунинг» и жди меня.
– А ты?
– А я сначала с тем кадром разберусь. Благо людей на улице мало… Ну что – готова? – получив кивок, наклонился ближе, шепнув: – Работаем!
И дерись оно все конем! Даже если мы сейчас ошибаемся, и извозчик окажется совершенно посторонним человеком, то свой поцелуй я уже получил, да и тайну Ласточкиной узнал. А то меня ощущение недосказанности про папу с первого дня давило. Нет, она и теперь явно что-то недоговаривала, но ощущение глобальной брехни пропало. Ну а все прочие недосказанности мы разъясним, так сказать, в процессе дальнейшего знакомства.
А теперь пришло время действий. Встряхнувшись, помахал уходящей девушке рукой, после чего повернулся и, вроде как лишь сейчас увидав пролетку, громко крикнул:
– Извозчик!
Сидящий на козлах подпрыгнул и, хлопая глазами, посмотрел в мою сторону. Я же, быстро перейдя через дорогу, полез в коляску, бросив:
– Давай в Чашинский переулок! Плачу вдвое!
На что получил ответ:
– Никак невозможно-с. Прошу прощеньица. Я тут барина жду…
А голос такой глубокий, бархатный. Ну мля, прямо извозчицкий… И на запах лошадиного пота от армяка накладывается легкий дух одеколона. Интересно, куда же ты, милок, настоящего водителя этой пролетки подевал? Ничего, и это тоже узнаем. А сейчас ничего не отвечая, сделал вид, что, ругнувшись, собрался выходить, а сам кулаком рубанул по затылку мгновенно обмякшего парня. У него на башке лишь картуз был, поэтому удар прошел так, как надо. Подхватив тело и рывком сдернув его на заднее сиденье (ну уснул человек – бывает), сам бросил взгляд вокруг. Мои действия никого не заинтересовали. Точнее говоря, их никто не увидел. Группа мастеровых уже прошла, а пацаны с другой стороны улицы были слишком увлечены игрой.
После чего я быстро проследовал в подъезд, уточнив у замершей возле лестницы Ласточкиной:
– Окна квартиры у тебя куда выходят? Дорогу с них видно?
На что та четко ответила:
– Нет, не видно. Там деревья мешают. А что с Курсецким?
Я отмахнулся:
– Без сознания. – И поднимаясь по лестнице, тихо продолжил инструктаж: – Открываешь дверь и сразу пропускаешь меня вперед. Сама приготовь оружие и иди следом. Напевай при этом. Желательно сильно фальшивя.
Лена аж с шага сбилась:
– Что напевать? Зачем? И почему фальшиво?
Пришлось пояснить:
– Если в квартире кто-то есть, то он тебя услышит. Услышав, как именно поёшь, сразу подумает, что ты одна.
Спутница прищурилась:
– Думаешь, ко мне кто-то проник?
– Ну кого-то же тот офицерик ждал в пролетке? Давай сразу исходить из худшего. – И поднявшись на несколько ступенек, шепотом приказал: – Так, всё. Открывай, впускай меня и начинай вокал…
Ласточкина послушно вставила ключ и, один раз щелкнув замком, бешено посмотрела на меня, одними губами прошептав: