Когда заканчиваются сказки
Часть 49 из 53 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Некоторое время они просто лежали, а потом Василиса нерешительно протянула руку. Тирг никогда не разрешал ей себя трогать. Единственный раз, когда чародейка держала его на руках – тогда, в пожаре, когда им обоим грозила смерть.
Ладонь коснулась гладкого чёрного меха. Тирг вздрогнул, хвост замер.
Пальцы нырнули в тёплую шерсть на кошачьей спине. У Василисы защемило в груди, к горлу подкатили слёзы, в носу защипало. Чувство бесконечного облегчения укрыло её с головой и нежным теплом разбежалось по телу.
– Я дома, Тирг, – прошептала Василиса сдавленным голосом. – Я наконец вернулась.
Домовой замурчал.
* * *
Кирши заглянул в соседнюю комнату, где был заперт Финист. Он всё ещё спал, крепко-накрепко привязанный к кровати. Прекрасно – встречаться с ним взглядом и тем более говорить у Кирши не было ни малейшего желания. Но теперь, зная, что Василиса заставила Финиста принести клятву верности, Кирши испытал к нему – вору и убийце – необъяснимую, тоскливую жалость.
«Поделом ему», – хотел сказать Кирши. За то, что он сделал с Василисой, за то, что сделал с Удой, за то, что делал с другими.
«Поделом», – хотел сказать Кирши, но отчего-то не мог.
Спустившись вниз, он затопил печь, достал из корзины точильный камень и сел на лавку у окна. Достал меч из ножен и внимательно осмотрел лезвие. Катана приветствовала его тихим звоном.
Как и говорил Хару, меч найдёт способ попасть к своему хозяину. Катана – первое, что увидел Кирши после смерти Хару. Он пришёл в себя уже в гарнизоне, и катана стояла в углу комнаты, прислонённая к стене, рядом в кресле дремал, свесив голову на грудь, Атли. Хару – его глоток свободы, надежды, его будущее – исчез. Круг замкнулся, золотая нить клятвы привела его назад, вернув Кирши в тёмную комнату, к Атли, к тому, от чего – ему казалось – он сбежал. Он лежал на постели, перевязанный, и тонкая ткань на ранах казалась ему кандалами.
Имя для меча пришло на ум само собой, и разве мог он придумать другое? Это имя было единственно верным и правильным.
И тогда оно значило для Кирши боль утраты, горе, вину, ошибку и мучительное желание встречи. Долгие годы он носил в себе эту боль, эти потерянные тогда свободу и счастье. Он печалился о Хару и о себе, о той жизни, которая могла бы у них быть и которой уже никогда не будет. Теперь имя, данное мечу, наконец стало грустным воспоминанием, отголоском любви и желанием не забывать.
– Ну, здравствуй, Хару, – тихо сказал Кирши катане впервые за все эти годы. – Кажется, я могу наконец тебя отпустить. Возможно, в конце концов я что-то сумел понять.
Кирши вспомнил, как решительно, не раздумывая рассёк нить клятвы Василисы. Он не сомневался тогда, не боялся, он просто хотел, чтобы она была свободной, чтобы могла выбирать сама, чтобы была собой. Он хотел, чтобы страх, боль и безысходная решимость отнять собственную жизнь исчезли с её лица, чтобы ей больше не пришлось подчиняться чужой воле.
– И если мне не удалось разорвать собственную клятву, – сказал Кирши Хару или самому себе, – возможно, я сумею обрести свободу, оберегая её в других?
Колокольный звон ворвался в комнату и уничтожил все звуки. Мощный, оглушительно громкий, пробирающий до самых костей. Он гремел, осыпаясь каменной лавиной, тяжёлым эхом ложился на плечи и забирался ужасом в самое сердце. Он всё звучал и звучал, не желая заканчиваться, стремясь достучаться до каждого жителя Лагвиц, до недр скал и до самого морского дна.
Такой звон мог означать только одно: царь мёртв.
35
Две клетки – два зверя
Аньяна смотрела на бездыханное тело царя, которое, завёрнутое в золото, торжественно возлагали на краду, и пыталась осознать, когда всё пошло по наклонной. До того, как она возглавила Гвардию, или после.
Два дня назад половина придворных и стражников видели, как Атли зашёл в покои царя, а после бесследно исчез, оставив Радомира захлёбываться собственной кровью. Аньяну вызвали на помощь царю, но было уже слишком поздно. Он истёк кровью ещё до её прибытия. Атли не церемонился и вспорол Радомиру брюхо, неаккуратно и грубо, будто неумело потрошил дичь.
В ту же ночь исчез и царевич Дарен, с дружиной пустившийся в погоню за предателем. А Ярослава в общей суматохе сбежала из темницы, выпущенная несколькими верными ей Соколами.
Говен – чародей из Совета, единокровный брат царя Радомира – как первый и единственный теперь наследник престола, поднёс факел к погребальному ложу.
Пламя вспыхнуло, и народ, собравшийся на площади, зарыдал в голос, моля Морену принять их царя-батюшку. В тот же миг начался снегопад. Крупные снежинки медленно кружились в воздухе, стремительно укутывая площадь белым покрывалом.
Говен вышел вперёд и преклонил колено перед костром:
– Брат мой, Радомир! Прости, что не уберёг тебя. Во имя твое возлагаю ношу твою на плечи свои и обещаю отыскать сына твоего, царевича Дарена, чего бы мне сие ни стоило! И обещаю покарать убийцу твоего и отомстить за тебя! Покойся с миром!
– Это не мог быть Атли, – шепнул Лель, внимательно наблюдая за каждым движением Говена и стоящих за его спиной чародеев. На этот раз их было восемь. Не хватало лишь Ярославы.
– Мне бы очень хотелось в это верить, – ещё тише ответила Аньяна.
– Ты что, правда допускаешь такую возможность? – Лель обратил на неё встревоженный взгляд.
Аньяна закрыла глаза и медленно выдохнула в надежде хоть немного унять холод, который, несмотря на тёплую шубу, пробирал её до костей.
– Я не знаю, Лель. Атли был на грани, срывался по мелочам, почти не спал. Возможно, он пошёл к царю, чтобы доказать, что Совет виновен в смерти людей, но что-то пошло не так, Радомир ему не поверил, и он вспылил…
– Ты слышишь себя вообще? Хочешь сказать, что веришь в эту слепленную наспех сказку Совета, который теперь так удачно посадил на трон своего чародея?
– Атли видели десятки людей в царском тереме. И он сбежал. Это уже гораздо больше того, что есть у нас.
– Драган лучше многих владеет искусством иллюзий. Ты бывала в Звёздной Башне? Видела, на что он способен? А его представления со сверкающими небесными драконами на праздниках? Эти иллюзии не раскусит даже самый опытный чародей. Под личиной Атли мог скрываться кто угодно. Хоть сам Драган. Так же, как он, воспользовавшись иллюзией, незаметно вывел из башни Аспида.
Лель казался удивлённым, словно не мог поверить, что ему правда приходится всё это объяснять Аньяне, будто маленькому ребёнку. Аньяна и сама всё прекрасно понимала, уж очень удобно и красиво складывалась ситуация для Совета, но дела это не меняло. Доказать они ничего не могли. Особенно теперь, когда их единственный рычаг давления на Совет – пленённая Ярослава – исчез.
И если, сомкнув ряды, выступить против Совета Гвардия ещё могла, то теперь, когда царская армия оказалась в руках Говена, они были в меньшинстве.
– Что же мы будем делать? – спросил Лель.
– Как и прежде – свою работу, – сухо ответила Аньяна. – Возможно, теперь, когда Совет заполучил трон, они оставят нас в покое и позволят спокойно бороться с нечистью.
Аньяне было тошно от того, что ей приходилось произносить эти слова, но она изо всех сил пыталась убедить себя в том, что не так важно, кто сидит на троне и кому придётся отчитываться, если это позволит Гвардии делать то, для чего она и была создана – защищать людей от чудовищ. Пусть ею командует хоть с десяток Говенов и Драганов – всё равно, если Вороны продолжат рубить головы кикимор и волколаков.
– Мы должны найти Атли, – сказал Лель, глядя на шпиль Звёздной Башни. – Я чувствую, что он в беде.
– Нет, – покачала головой Аньяна. – Сперва нам нужно сладить с неразберихой в гарнизоне. Вороны и Соколы лишились своих капитанов. Одни чешут языками, другие, наплевав на присягу, сбегают. Поговорим с ними. Убедим, что подобного больше не повторится. И в этом мне нужна твоя помощь.
* * *
Атли сумел отряхнуться от пелены иллюзий, только когда раны от стрел окончательно затянулись. Серебряный ошейник сковал Волка и оставил Атли практически без защиты своей звериной ипостаси, поэтому времени на исцеление потребовалось больше, а чары иллюзии, которые, будь Волк свободен, не сработали бы, пронизали тело Атли до самых костей.
Он не знал, сколько времени провёл в забытьи, но вздохнул с облегчением, когда тёплая постель его комнаты и мирно спящий на белых простынях Кирши исчезли, сменившись голыми стенами холодной темницы.
– Я уж думал, ты никогда не проснёшься, – этот голос тоже был полон облегчения.
К своему удивлению, в соседней клетке Атли обнаружил царевича Дарена. Он сидел на полу, обхватив колени, и обеспокоенно глядел на Атли.
– Ты всё время стонал. Драган мучил тебя иллюзиями?
Атли почувствовал, что краснеет, и откашлялся.
– Вроде того. А ты…
– Если коротко, ты, братец, убил моего отца и сбежал, – развёл руками Дарен, словно бы усмехаясь собственной глупости. – Я бросился в погоню. В лесу на нас с дружиной напали, и меня притащили сюда. Увидев тебя тут, я довольно быстро догадался, что ты ни при чём.
– Погоди, дядя мёртв? – не поверил своим ушам Атли.
– Твой дядя Радомир – да, – с горечью в голосе ответил Дарен. – А вот наш дядя Говен вполне себе здравствует, грея задницу на троне отца. Но это я узнал уже от Ярославы. Она заходила поглумиться над тем, что ты обмочил штаны.
– Ярослава здесь? Великий Волк, что ещё я проспал?
– Не знаю. Я, как видишь, тут тоже не особо с внешним миром общаюсь. Но, как мне удалось понять, пока меня сюда тащили, всю эту историю с убийством отца Совет придумал довольно спонтанно. Может, Драгану просто надоело ждать, или ещё что. Но, полагаю, меня сюда притащили на тот случай, если план с Говеном провалится и придётся срочно возвращать меня на престол, подтерев память и изобразив моё чудесное спасение. Если же им всё удастся, думаю, меня убьют. Я, если честно, наивно надеюсь на первый вариант.
Дарен не выглядел напуганным, скорее печальным и уставшим. В том, что при описанном раскладе рано или поздно Драган придёт, чтобы убить царевича, Атли не сомневался. Но что он собирается сделать с Атли? Почему всё ещё не убил его? Хочет шантажировать пленником Вегейра? Или устроить публичную казнь, подарив Говену больше симпатий со стороны народа, как царю, отомстившему за смерть брата? А возможно, у Драгана и вовсе был какой-то другой план, о котором Атли и не догадывался.
Он встал, размял затёкшие ноги и подошёл к решётке. Внимательно её осмотрел, понимая, что прутья довольно ржавые и совершенно обыкновенные – сумей он обратиться в Волка, вмиг бы разорвал их на куски и выбрался. Атли ощупал ошейник, потянул в одну сторону, в другую – тот ожидаемо и не думал поддаваться. И когда Драган успел разжиться такой вещицей? Атли бы не удивился, если бы узнал, что глава Совета велел выковать серебряный ошейник в тот же миг, что Атли стал капитаном Гвардии. А может, и того раньше, когда он впервые сошёл на берег в порту Даргорода. Или – Атли не сдержал смешок – ошейник вовсе был заготовлен ещё его отцу.
Атли бросил взгляд на царевича. Для Дарена у Драгана ошейника не нашлось.
– А ты случаем не научился обращаться в Волка? – поинтересовался он у царевича.
Тот покачал головой.
– Мать моя была волчицей, а я у неё паршивый щенок, – засмеялся он.
Атли с досадой поджал губы. Сольвейг считалась самой быстрой волчицей Северных Земель, пусть она и была младшей сестрой Вегейра, даже он не мог поспеть за её проворными лапами. Про её красоту и ловкость слагали баллады барды. Правда, Атли Сольвейг ни разу не видел – принцесса умерла в родах, когда и сам Атли был ещё крохой.
– Оборотничество передаётся по наследству. Иначе не бывает, – задумчиво проговорил он. – Если ты и правда сын Сольвейг, то и твой Волк дремлет где-то внутри.
– Вегейр сказал мне то же в нашу прошлую встречу, но никто не проснулся. Возможно, когда мой род отказался от дара Велеса и потерял способность обращаться в медведя, ваш Великий Волк тоже решил с нами не связываться. – Дарен рассмеялся, но в смехе его дрожало сожаление.
– Волк – это не дар, – покачал головой Атли и уселся на пол, скрестив ноги. – Волк – это ты и есть. Он не может исчезнуть, если кто-то когда-то от него отказался. Но ты сам можешь не давать ему проснуться.
– О, поверь, я бы многое отдал за возможность превращаться! Мечтал об этом с самого детства, с момента, когда прочитал первый стих про маму. «И мчит она, взметая снег, прервать не в силах волчий бег ни боги, ни она сама – она для воли рождена!»
Глаза Дарена заблестели, а руки взметнулись на манер крыльев. На мгновение он стал похож на мальчишку, который впервые увидел нечто чудесное, захватившее его с головой. На мгновение Дарен будто исчез из тесной клетки и перенёсся туда, где мчалась по бескрайнему снегу белая волчица.
Ладонь коснулась гладкого чёрного меха. Тирг вздрогнул, хвост замер.
Пальцы нырнули в тёплую шерсть на кошачьей спине. У Василисы защемило в груди, к горлу подкатили слёзы, в носу защипало. Чувство бесконечного облегчения укрыло её с головой и нежным теплом разбежалось по телу.
– Я дома, Тирг, – прошептала Василиса сдавленным голосом. – Я наконец вернулась.
Домовой замурчал.
* * *
Кирши заглянул в соседнюю комнату, где был заперт Финист. Он всё ещё спал, крепко-накрепко привязанный к кровати. Прекрасно – встречаться с ним взглядом и тем более говорить у Кирши не было ни малейшего желания. Но теперь, зная, что Василиса заставила Финиста принести клятву верности, Кирши испытал к нему – вору и убийце – необъяснимую, тоскливую жалость.
«Поделом ему», – хотел сказать Кирши. За то, что он сделал с Василисой, за то, что сделал с Удой, за то, что делал с другими.
«Поделом», – хотел сказать Кирши, но отчего-то не мог.
Спустившись вниз, он затопил печь, достал из корзины точильный камень и сел на лавку у окна. Достал меч из ножен и внимательно осмотрел лезвие. Катана приветствовала его тихим звоном.
Как и говорил Хару, меч найдёт способ попасть к своему хозяину. Катана – первое, что увидел Кирши после смерти Хару. Он пришёл в себя уже в гарнизоне, и катана стояла в углу комнаты, прислонённая к стене, рядом в кресле дремал, свесив голову на грудь, Атли. Хару – его глоток свободы, надежды, его будущее – исчез. Круг замкнулся, золотая нить клятвы привела его назад, вернув Кирши в тёмную комнату, к Атли, к тому, от чего – ему казалось – он сбежал. Он лежал на постели, перевязанный, и тонкая ткань на ранах казалась ему кандалами.
Имя для меча пришло на ум само собой, и разве мог он придумать другое? Это имя было единственно верным и правильным.
И тогда оно значило для Кирши боль утраты, горе, вину, ошибку и мучительное желание встречи. Долгие годы он носил в себе эту боль, эти потерянные тогда свободу и счастье. Он печалился о Хару и о себе, о той жизни, которая могла бы у них быть и которой уже никогда не будет. Теперь имя, данное мечу, наконец стало грустным воспоминанием, отголоском любви и желанием не забывать.
– Ну, здравствуй, Хару, – тихо сказал Кирши катане впервые за все эти годы. – Кажется, я могу наконец тебя отпустить. Возможно, в конце концов я что-то сумел понять.
Кирши вспомнил, как решительно, не раздумывая рассёк нить клятвы Василисы. Он не сомневался тогда, не боялся, он просто хотел, чтобы она была свободной, чтобы могла выбирать сама, чтобы была собой. Он хотел, чтобы страх, боль и безысходная решимость отнять собственную жизнь исчезли с её лица, чтобы ей больше не пришлось подчиняться чужой воле.
– И если мне не удалось разорвать собственную клятву, – сказал Кирши Хару или самому себе, – возможно, я сумею обрести свободу, оберегая её в других?
Колокольный звон ворвался в комнату и уничтожил все звуки. Мощный, оглушительно громкий, пробирающий до самых костей. Он гремел, осыпаясь каменной лавиной, тяжёлым эхом ложился на плечи и забирался ужасом в самое сердце. Он всё звучал и звучал, не желая заканчиваться, стремясь достучаться до каждого жителя Лагвиц, до недр скал и до самого морского дна.
Такой звон мог означать только одно: царь мёртв.
35
Две клетки – два зверя
Аньяна смотрела на бездыханное тело царя, которое, завёрнутое в золото, торжественно возлагали на краду, и пыталась осознать, когда всё пошло по наклонной. До того, как она возглавила Гвардию, или после.
Два дня назад половина придворных и стражников видели, как Атли зашёл в покои царя, а после бесследно исчез, оставив Радомира захлёбываться собственной кровью. Аньяну вызвали на помощь царю, но было уже слишком поздно. Он истёк кровью ещё до её прибытия. Атли не церемонился и вспорол Радомиру брюхо, неаккуратно и грубо, будто неумело потрошил дичь.
В ту же ночь исчез и царевич Дарен, с дружиной пустившийся в погоню за предателем. А Ярослава в общей суматохе сбежала из темницы, выпущенная несколькими верными ей Соколами.
Говен – чародей из Совета, единокровный брат царя Радомира – как первый и единственный теперь наследник престола, поднёс факел к погребальному ложу.
Пламя вспыхнуло, и народ, собравшийся на площади, зарыдал в голос, моля Морену принять их царя-батюшку. В тот же миг начался снегопад. Крупные снежинки медленно кружились в воздухе, стремительно укутывая площадь белым покрывалом.
Говен вышел вперёд и преклонил колено перед костром:
– Брат мой, Радомир! Прости, что не уберёг тебя. Во имя твое возлагаю ношу твою на плечи свои и обещаю отыскать сына твоего, царевича Дарена, чего бы мне сие ни стоило! И обещаю покарать убийцу твоего и отомстить за тебя! Покойся с миром!
– Это не мог быть Атли, – шепнул Лель, внимательно наблюдая за каждым движением Говена и стоящих за его спиной чародеев. На этот раз их было восемь. Не хватало лишь Ярославы.
– Мне бы очень хотелось в это верить, – ещё тише ответила Аньяна.
– Ты что, правда допускаешь такую возможность? – Лель обратил на неё встревоженный взгляд.
Аньяна закрыла глаза и медленно выдохнула в надежде хоть немного унять холод, который, несмотря на тёплую шубу, пробирал её до костей.
– Я не знаю, Лель. Атли был на грани, срывался по мелочам, почти не спал. Возможно, он пошёл к царю, чтобы доказать, что Совет виновен в смерти людей, но что-то пошло не так, Радомир ему не поверил, и он вспылил…
– Ты слышишь себя вообще? Хочешь сказать, что веришь в эту слепленную наспех сказку Совета, который теперь так удачно посадил на трон своего чародея?
– Атли видели десятки людей в царском тереме. И он сбежал. Это уже гораздо больше того, что есть у нас.
– Драган лучше многих владеет искусством иллюзий. Ты бывала в Звёздной Башне? Видела, на что он способен? А его представления со сверкающими небесными драконами на праздниках? Эти иллюзии не раскусит даже самый опытный чародей. Под личиной Атли мог скрываться кто угодно. Хоть сам Драган. Так же, как он, воспользовавшись иллюзией, незаметно вывел из башни Аспида.
Лель казался удивлённым, словно не мог поверить, что ему правда приходится всё это объяснять Аньяне, будто маленькому ребёнку. Аньяна и сама всё прекрасно понимала, уж очень удобно и красиво складывалась ситуация для Совета, но дела это не меняло. Доказать они ничего не могли. Особенно теперь, когда их единственный рычаг давления на Совет – пленённая Ярослава – исчез.
И если, сомкнув ряды, выступить против Совета Гвардия ещё могла, то теперь, когда царская армия оказалась в руках Говена, они были в меньшинстве.
– Что же мы будем делать? – спросил Лель.
– Как и прежде – свою работу, – сухо ответила Аньяна. – Возможно, теперь, когда Совет заполучил трон, они оставят нас в покое и позволят спокойно бороться с нечистью.
Аньяне было тошно от того, что ей приходилось произносить эти слова, но она изо всех сил пыталась убедить себя в том, что не так важно, кто сидит на троне и кому придётся отчитываться, если это позволит Гвардии делать то, для чего она и была создана – защищать людей от чудовищ. Пусть ею командует хоть с десяток Говенов и Драганов – всё равно, если Вороны продолжат рубить головы кикимор и волколаков.
– Мы должны найти Атли, – сказал Лель, глядя на шпиль Звёздной Башни. – Я чувствую, что он в беде.
– Нет, – покачала головой Аньяна. – Сперва нам нужно сладить с неразберихой в гарнизоне. Вороны и Соколы лишились своих капитанов. Одни чешут языками, другие, наплевав на присягу, сбегают. Поговорим с ними. Убедим, что подобного больше не повторится. И в этом мне нужна твоя помощь.
* * *
Атли сумел отряхнуться от пелены иллюзий, только когда раны от стрел окончательно затянулись. Серебряный ошейник сковал Волка и оставил Атли практически без защиты своей звериной ипостаси, поэтому времени на исцеление потребовалось больше, а чары иллюзии, которые, будь Волк свободен, не сработали бы, пронизали тело Атли до самых костей.
Он не знал, сколько времени провёл в забытьи, но вздохнул с облегчением, когда тёплая постель его комнаты и мирно спящий на белых простынях Кирши исчезли, сменившись голыми стенами холодной темницы.
– Я уж думал, ты никогда не проснёшься, – этот голос тоже был полон облегчения.
К своему удивлению, в соседней клетке Атли обнаружил царевича Дарена. Он сидел на полу, обхватив колени, и обеспокоенно глядел на Атли.
– Ты всё время стонал. Драган мучил тебя иллюзиями?
Атли почувствовал, что краснеет, и откашлялся.
– Вроде того. А ты…
– Если коротко, ты, братец, убил моего отца и сбежал, – развёл руками Дарен, словно бы усмехаясь собственной глупости. – Я бросился в погоню. В лесу на нас с дружиной напали, и меня притащили сюда. Увидев тебя тут, я довольно быстро догадался, что ты ни при чём.
– Погоди, дядя мёртв? – не поверил своим ушам Атли.
– Твой дядя Радомир – да, – с горечью в голосе ответил Дарен. – А вот наш дядя Говен вполне себе здравствует, грея задницу на троне отца. Но это я узнал уже от Ярославы. Она заходила поглумиться над тем, что ты обмочил штаны.
– Ярослава здесь? Великий Волк, что ещё я проспал?
– Не знаю. Я, как видишь, тут тоже не особо с внешним миром общаюсь. Но, как мне удалось понять, пока меня сюда тащили, всю эту историю с убийством отца Совет придумал довольно спонтанно. Может, Драгану просто надоело ждать, или ещё что. Но, полагаю, меня сюда притащили на тот случай, если план с Говеном провалится и придётся срочно возвращать меня на престол, подтерев память и изобразив моё чудесное спасение. Если же им всё удастся, думаю, меня убьют. Я, если честно, наивно надеюсь на первый вариант.
Дарен не выглядел напуганным, скорее печальным и уставшим. В том, что при описанном раскладе рано или поздно Драган придёт, чтобы убить царевича, Атли не сомневался. Но что он собирается сделать с Атли? Почему всё ещё не убил его? Хочет шантажировать пленником Вегейра? Или устроить публичную казнь, подарив Говену больше симпатий со стороны народа, как царю, отомстившему за смерть брата? А возможно, у Драгана и вовсе был какой-то другой план, о котором Атли и не догадывался.
Он встал, размял затёкшие ноги и подошёл к решётке. Внимательно её осмотрел, понимая, что прутья довольно ржавые и совершенно обыкновенные – сумей он обратиться в Волка, вмиг бы разорвал их на куски и выбрался. Атли ощупал ошейник, потянул в одну сторону, в другую – тот ожидаемо и не думал поддаваться. И когда Драган успел разжиться такой вещицей? Атли бы не удивился, если бы узнал, что глава Совета велел выковать серебряный ошейник в тот же миг, что Атли стал капитаном Гвардии. А может, и того раньше, когда он впервые сошёл на берег в порту Даргорода. Или – Атли не сдержал смешок – ошейник вовсе был заготовлен ещё его отцу.
Атли бросил взгляд на царевича. Для Дарена у Драгана ошейника не нашлось.
– А ты случаем не научился обращаться в Волка? – поинтересовался он у царевича.
Тот покачал головой.
– Мать моя была волчицей, а я у неё паршивый щенок, – засмеялся он.
Атли с досадой поджал губы. Сольвейг считалась самой быстрой волчицей Северных Земель, пусть она и была младшей сестрой Вегейра, даже он не мог поспеть за её проворными лапами. Про её красоту и ловкость слагали баллады барды. Правда, Атли Сольвейг ни разу не видел – принцесса умерла в родах, когда и сам Атли был ещё крохой.
– Оборотничество передаётся по наследству. Иначе не бывает, – задумчиво проговорил он. – Если ты и правда сын Сольвейг, то и твой Волк дремлет где-то внутри.
– Вегейр сказал мне то же в нашу прошлую встречу, но никто не проснулся. Возможно, когда мой род отказался от дара Велеса и потерял способность обращаться в медведя, ваш Великий Волк тоже решил с нами не связываться. – Дарен рассмеялся, но в смехе его дрожало сожаление.
– Волк – это не дар, – покачал головой Атли и уселся на пол, скрестив ноги. – Волк – это ты и есть. Он не может исчезнуть, если кто-то когда-то от него отказался. Но ты сам можешь не давать ему проснуться.
– О, поверь, я бы многое отдал за возможность превращаться! Мечтал об этом с самого детства, с момента, когда прочитал первый стих про маму. «И мчит она, взметая снег, прервать не в силах волчий бег ни боги, ни она сама – она для воли рождена!»
Глаза Дарена заблестели, а руки взметнулись на манер крыльев. На мгновение он стал похож на мальчишку, который впервые увидел нечто чудесное, захватившее его с головой. На мгновение Дарен будто исчез из тесной клетки и перенёсся туда, где мчалась по бескрайнему снегу белая волчица.