Когда заканчиваются сказки

– Девчонка едет за тобой, – сказал Тирг, появляясь на крупе коня.

– Я знаю, – бросил Кирши.

– Надо было внушить ей вернуться домой. Или спрыгнуть за борт, чтобы наверняка.

– Я думал, домовые – добрые духи.

Кот издал звук, отдалённо напоминавший смех.

– Домашние духи – отражение своих хозяев. Я питаюсь твоей энергией, если ты не забыл. Что с девчонкой делать? Прикажешь ей убраться?

Кирши не оглянулся. Он ещё на подъезде к лесу заметил Уду и с тех пор думал, что делать. Она держалась далеко на белой лошади, и если бы Кирши не подозревал, что ей взбредёт в голову преследовать его, не обратил бы внимания на ещё одного путника, выбравшего ту же дорогу, что и он.

– Она может быть полезной, – сказал Кирши, сворачивая с тропинки к ближайшим кустам. – Отвлечёт на себя Финиста, пока мы будем обыскивать его спальню. Вряд ли он таскает шкатулку с собой.

– Если он её ещё не продал.

– Будем надеяться, что нет.

Кирши спешился и проверил, не видно ли коня за кустами. Снега на них было много, но вороной конь всё равно проглядывал между ветвями. Что ж, оставалось надеяться, что Уда окажется достаточно невнимательной. Она показалась Кирши ещё менее подготовленной к реальной жизни, чем Василиса в их первую встречу.

Нечаянная мысль о Василисе разбудила щемящую тоску, о которой Кирши удавалось не вспоминать все эти дни. Тёмный загонял её поглубже, туда, где никто не найдёт и не увидит, даже он сам. Василиса поселилась там, где раньше обитал Хару, и Кирши надеялся, что со временем её образ побледнеет и выцветет и вспоминать будет уже не так больно. С Хару уже не так больно.

Кирши усмехнулся. После смерти Хару он хотел умереть, думал, что вместе с Хару исчез и смысл его собственной жизни, оставив под рёбрами сосущую пустоту. Она росла и крепла, стремясь заполнить собой всё нутро, оставив от Кирши только пустую оболочку. И Атли был совершенно прав: если бы не короткий поводок клятвы, от Кирши бы уже давно ничего не осталось.

Но потом появилась Василиса. Нет, она не спасла его, не заполнила собой пустоту и не стала его новым смыслом. В ней вообще не было ничего особенного. Хару был особенным. В Хару цвёл огромный, удивительный мир, сотканный из любви. В Хару жили волшебство и загадочность Восточных Островов. Он видел мир по-другому, чувствовал по-другому. Тонко, искренне, отдавая всего себя. В Василисе не было ничего подобного. Она была грубой, самодовольной, не умеющей жить, не умеющей слушать, не умеющей сражаться. Василиса ничем не отличалась от сотен других Воронов, которые пришли в Гвардию, воображая себя героями сказок, мечтая о славе. Василиса хотела славы и думала только о себе. Она ничего не знала о Кирши, Кирши же видел её насквозь.

Он так и не понял, что изменилось в нём и в какой момент и изменилось ли вообще. Но по какой-то причине Василиса стала дорога ему. Кирши нравилась её близость, нравились её тёплые руки и её запах. Ему нравилось, когда она улыбалась и когда хмурилась, когда искала его поддержки и когда обнимала, делясь своей.

Пустота всё ещё была там, где её оставил Хару, но Кирши больше не хотел умереть. Возможно, для чувств не нужна исключительность, не нужно волшебство и любовное зелье. Кирши не знал. Он знал только, что смерть Хару подтолкнула его к краю, а смерть Василисы напомнила о ценности жизни.

– Она уже близко! – пискнул Тирг, выглядывая из-за ствола дерева.

Кирши отступил в тень деревьев. Как он и надеялся, Уда ничего не заметила и проехала мимо дальше по дороге.

Тёмный вскочил в седло.

– Хотела составить компанию – могла бы просто попросить, – сказал он, догоняя белую кобылу Уды.

Застигнутая врасплох, она резко обернулась, отчего не заметила низкую ветку, спускающуюся над дорогой, и та ловко выбила её из седла. Уда растянулась на земле, а её лошадь, испугавшись, вскинулась, дала боком и завалилась в кусты. Кирши не удержался от смешка. Прекрасная парочка.

– Дай угадаю, едешь спасать своего любимого от меня?

– Отвали! – Уда, кряхтя, встала и бросилась поднимать лошадь, поводья которой запутались в ветвях кустарника.

Кирши терпеливо ждал, пока она закончит и заберётся обратно в седло. Он ударил коня пятками, медленно обгоняя Уду.

– Можешь поехать со мной или и дальше делать вид, что ты меня незаметно преследуешь, – равнодушно бросил Кирши.

– И ты не будешь пытаться меня прогнать? – Уда вскинула брови.

– Ты же всё равно не отвяжешься?

– Не отвяжусь.

– Могу привязать тебя к дереву и оставить.

Уда побледнела, и Кирши заметил, как на пальцах её разгораются искры.

– Ладно, не бойся, не сделаю я тебе ничего, поехали. – Кирши пустил коня рысью. – Не хочу терять время.

Уда проводила его удивлённым взглядом.

– Ты… я ничего не понимаю! – воскликнула она.

Кирши не ответил. Он не собирался ей ничего объяснять. Чем меньше лжи и отговорок прозвучит, тем лучше. А Уда может думать всё, что хочет, главное, чтобы не отставала. Пятки врезались в конские бока, пуская его в галоп.





* * *



– Стопы должны стоять на одной линии. – Хару схватил Кирши за колено, переставляя его ногу в нужную позицию. – А лезвие катаны должно всегда быть обращено к противнику, вот так. Не прислоняй руку к бедру. Катана всегда на весу.

Над рекой кружили стрекозы, у леса паслись кони. На костре румянилась пойманная рыбина. Хару пытался научить Кирши управляться с катаной.

Катана была гораздо легче двуручного меча, к которому привык Кирши, но при этом и намного более хрупкой, поэтому требовала особой точности в движениях.

– Если катана столкнётся с другим мечом, то может сколоться, – объяснял Хару, продолжая поправлять стойку Кирши. – Поэтому столкновений лучше не допускать и бить сразу наверняка.

– Лучше сразу убить, чтобы меч не поранился? – Кирши рассмеялся. – А если я не хочу убивать? Если мне надо защищаться?

– Если не собираешься никого убивать, то не вытаскивай меч из ножен. – Хару говорил серьёзно, тоном мудрого учителя. – Если катана покинула ножны, должна пролиться кровь. Поэтому не обнажай меч, если не готов уплатить такую цену. Меч, как и твоя сила Тёмного, может созидать, а может разрушать, и только тебе решать, как его использовать.

– То есть той ночью, когда мы встретились, ты собирался меня убить? – Кирши ещё не забыл, как Хару бросился на него в лесу, приняв за разбойника.

Хару засмущался и вместо ответа схватил Кирши за подбородок и отвернул от себя. Кирши почувствовал его губы на мочке уха.

– Смотри прямо, на противника, – шепнул Хару. – Не отвлекайся.

«Противником» был старый, давно развалившийся пень.

– Первый удар – «мэн». Подними меч над головой и опусти вниз. Да, вот так. Не напрягай руки, дай мечу свободно падать. Работай спиной, вот этими мышцами.

Ладонь Хару скользнула по спине, делясь теплом сквозь тонкую рубаху. У Кирши вспыхнули уши.

– Ты меня отвлекаешь, – проворчал он, но всё же повторил удар так, как просил Хару.

– У тебя отлично получается. – Рука Хару скользнула ниже и остановилась на талии. – Держи корпус ровно. Следующий удар – «кеса-гири». Будем разрубать противника наискось, от плеча к бедру.

Хару ужасно обращался с мечом, но оказался на удивление хорошим учителем, а может быть, просто Кирши неплохо схватывал. Катана лежала в руках как влитая, и орудовать ею оказалось гораздо проще и легче, чем привычным мечом. Движения получались быстрыми и чёткими, будто не Кирши управлял катаной, а она сама рвалась вперёд, готовая пронзить цель и двинуться дальше – к следующей.

Хару подкинул дров в костёр догадок Кирши.

– Удивительно, – воскликнул он спустя час наблюдений за танцем Кирши. – У нас говорят, что меч сам выбирает себе хозяина, но я впервые вижу это своими глазами. Отец переживал, что ему придётся оставить Инадзума мне, но, кажется, я нашёл себе прекрасную замену.

– Инадзума? – Кирши остановился, рубаха вымокла от пота и прилипла к телу.

– У древних мечей обычно есть имена. Этот принадлежит моей семье уже сто лет. Инадзума значит «молния», но ты можешь назвать его как хочешь. Как чувствуешь. Название меняет меч, даёт ему частицу того, что кроется в имени.

Кирши покачал головой и вернул меч в ножны. На мгновение ему показалось, что тот разочарованно зазвенел. Кирши протянул его Хару.

– Спасибо, конечно, но мне привычнее со старым. А этот меч твой по праву, не отказывайся от него так легко.

Хару принял меч без возражений.

– Ничего, – сказал он. – Если меч и правда выбрал тебя своим хозяином, то найдёт способ стать твоим. Мне его будет уже не удержать.

Хару звонко рассмеялся и клюнул Кирши в щёку.

– Из тебя бы вышел прекрасный самурай, Кирши. Особенно с твоим вечно недовольным лицом.

– Ну, уж какое есть, – буркнул Кирши, назло Хару вытирая щёку плечом.

– Хотя в последнее время ты стал чаще улыбаться. – Хару приблизился к Кирши вплотную и обвил его шею руками. Их губы почти соприкасались. Почти. – Мне это нравится. Хочу чаще видеть твою улыбку. – Хару понизил голос и лукаво сощурился. – Знаешь, когда ты мне улыбаешься, я чувствую себя особенным. Как будто я вижу то, что больше никому не увидеть.

– Ты особенный, – серьёзно сказал Кирши и потянулся к губам Хару, но тот ловко увернулся.

– Когда я увижу Янтарное море, – он прильнул лбом ко лбу Кирши, – хочу, чтобы ты поехал в Хиношима вместе со мной. Я очень хочу показать тебе свой мир. Ты поедешь?

Сердце Кирши радостно забилось.

– Куда бы ты ни направился, я отправлюсь следом.





29

Чёрный хвост на зелёной крыше




Ярослава изменила кабинет Миры до неузнаваемости, оплетя его иллюзиями, словно паутиной. На стенах выросли гобелены с вышитыми оленями и павлинами, на бело-золотом мраморном полу расстелился красный ковёр. Под потолком раскинулась огромная люстра с сотней свечей, а сам потолок превратился в яркое голубое небо с белыми пушистыми облаками. Атли, влетев в её кабинет без стука, даже на мгновение опешил и застыл на пороге, пытаясь разглядеть за всем этим убранством новую хозяйку.