Когда оживают Страхи

Но едва оказавшись в портовом районе, в толпе грузчиков и моряков, воров и гвардов, бродяг и мелких торговцев, вдохнув непередаваемую смесь из запахов морской соли, мочи, машинного масла, гниения и грязи, я начал осознавать, что несколько поторопился с ожиданиями. На деле будет все сложнее.

– Посторонись! – завопили где-то за спиной под оглушительный грохот железа.

Сообразив, что битую минуту торчу посреди тоннеля и завороженно смотрю на людскую кутерьму, я сдвинулся ближе к краю и проводил взглядом тележку грузчика с металлическими бочками. Меня толкнул в плечо какой-то забулдыга-матрос в рваной рубахе и с фингалом под глазом, с трудом выползший из ближайшей ночлежки. Справа повеяло едким запахом дешевых духов. Какая-то молоденькая шлюха – лет четырнадцати на вид, неопрятная и худая, в обрывках ткани вместо одежды – вышла из тени бокового хода, окинула меня оценивающим взглядом и хрипло сказала:

– Мистер, отдохнуть не желаете?

В голосе было мало надежды. Шлюхи, а особенно нижняя каста, обладали удивительной способностью чувствовать людей. Ничего мистического, но порой казалось, что они наделены некоей примитивной формой эмпатии.

Покосившись, я мазнул взглядом по худому личику, густо покрытому дешевой косметикой, щербатой улыбке, тонким ручкам и ножкам, плоской груди. От нее смердело голодом, скукой и болезнью. Едва заметно вздрогнув, я жестом отказался от столь заманчивого предложения, и она испарилась из зоны видимости.

К услугам подобного рода я вообще относился с крайним отвращением в отличие от тех же Фергюса или Коула. Эмпатам в этом отношении трудно. Помнится, давным-давно рискнул ради любопытства, причем постарался притупить восприятие алкоголем и медицинскими препаратами. Но меня все равно чуть не стошнило от диссонанса между внешней игрой и тем, что творилось в душе у той дамочки.

Когда появляется настоящая влюбленность, людей с аналогичными способностями накрывает настоящий водоворот чувств, что не дано испытать обычным смертным. Но лично я с тех пор подходил к подобному о-очень осторожно.

Вновь посмотрев на толпу, я проследил движение людского потока. Он мощно тек по главному тоннелю, разбивался на отдельные ручейки и врывался в несколько врат: склады, шлюзы для субмарин, доки, ремонтные мастерские. Здесь же, в основном гроте, располагалась многоуровневая зона отдыха – множество гостиниц, сверкающие вывесками кабаки и пабы, закусочные, разнообразные магазины, салоны и бордели, камеры насыщения ультрафиолетом.

Куда дальше? Вперед, к одному из тоннелей. Но правильно ли я рассчитал? Верно ли нашептали рыбки Старика?..

Патологическое желание контролировать окружающее подвигло Дампира навести справки о революционном движении Тары. И пока я бегал по столице, ища встречи с Пронырой и прочих неприятностей на пятую точку, старый корсар методично работал. Рассылал письма, навещал знакомых, покупал и выпытывал. И в итоге представил выжимку из того, что удалось собрать, – будто козыри швырнул на стол.

Порой эта черта в Старике раздражала. Любил он совать нос куда не следует, из любопытства или вредности. Как говаривал: искатель должен быть настороже, иначе быстро станет мертвым. Но сейчас мания преследования учителя пришлась как никогда кстати. И пока я мерз под холодными струями в душе, приходя в себя, в голове потихоньку зарождалась идея, обрастала деталями. А уж когда Уильям сказал, что схем отыскать не удалось, у меня уже имелся резервный план.

Ведь верно, зачем штурмовать чужое поместье в лоб, если можно обойти? Причем кое-кто доказал, что знает пути, умеет по ним передвигаться. А именно те самые подельники кукловода, жаждущие взять в заложники детишек аристократов и сорвать куш за их головы. И я вспомнил имя, мелькнувшее в разговоре между террористами, а Дампир раскрутил клубок, получил несколько фамилий и кличек, названий мест.

Оставался вопрос цены, но я знал, что нужно экстремистам. Деньги. Ведь без средств любой протест быстро засыхает и тухнет. В топку народного гнева надо постоянно подбрасывать новое золото. На чистом энтузиазме никто на митинг не отправится. Или почти никто. Настоящих фанатиков, коих меньшинство, в расчет не берем. Обыватель же пойдет, но поскандалит денек-другой, потом захочется кушать. А дома жена, те же голодные дети, больные родители. И единственный выход – снова брести на опостылевшую фабрику или в док, чтобы хоть как-то прокормиться.

Именно потому радикалы и задумали похищение. Чтобы разжиться эарами, впоследствии привлечь менее фанатичную, но жаждущую легкого заработка публику для новых акций. Листовки бесплатно никто печатать не станет, а бумага дорогая. Не говоря уж об оружии.

Мне было что им предложить, благо не успел сбыть свою коллекцию древностей. Но здесь и сейчас стал мучиться запоздалой неуверенностью. Получится ли найти тех, кто нужен? И если да, хватит ли у них мозгов не прибить меня на месте, а выслушать и начать торговаться? Да и откуда знать, что бунтовщики взаправду знают ходы в канализации?

Прорыв и образование Лимба в свое время превратили город, и до того страдавший от громоздких коммуникаций, в настоящее чудовище. Одни пути пришлось перекрыть, другие развивать, строить новые узлы опреснения, генерации воздуха и энергии, подстанции, канализации. И с каждым годом, с каждым десятилетием проблема разрасталась. Поверх старых линий прокладывали новые, их неумело сращивали, оставляли заплаты, теряли планы и схемы. Снова и снова бросались ремонтировать, не задумываясь о полной реконструкции.

Старик был прав, когда говорил, что в технические тоннели Тары можно войти, а вот выход под вопросом. И практически его никто не знает досконально, даже те технари, что призваны обслуживать и поддерживать в относительно рабочем состоянии. А с другой стороны, если не экстремистам знать город, то кому?..

– Нашел время киснуть, – пробормотал я. Кривовато усмехнулся и ущипнул себя за ухо. – Все получится.

Смешавшись с потоком людей, я устремился к одному из ворот-шлюзов. Благоразумно обошел компанию молодчиков, вроде бы развлекающихся игрой в камушки, а на деле высматривающих, кого бы ограбить. Поморщился от мощной вони прогорклого масла, исходившей от уличной закусочной, где жарили кальмаров и осьминогов. Поглазел на акробата, ловко вышагивающего по тросу над проспектом, раскачивающегося и шатающегося под аханье публики. Кинул мелкую монетку детишкам в костюмах туату и чертей, что шумной компанией выплясывали в центре тоннеля под надтреснутые звуки флейты.

Помахав рукой радостно взвизгнувшей малышне, я сделал вежливый реверанс наряду гвардов – дескать, с праздником, уважаемые. Те кинули пристальные взоры, но хмуро отвернулись – такой публики в тоннеле полным-полно. И если в богатых районах могли остановить, сочтя подозрительным, тут действовали иные правила. Пока не мешаешь другим, не шумишь, не воруешь напоказ и платишь мзду защитникам порядка, тебя не тронут.

За это я и симпатизировал миру низов. Грязному, жестокому, кровавому, но по-своему честному и намного более понятному, чем выхолощенный и чистенький, напудренный, но гнилой мир аристократов и богатеев.

Преодолев половину пути к вратам, я окончательно успокоился и почувствовал себя уверенно. На импровизированной площади у большого паба остановился и послушал выступление какого-то очередного революционера. Тот надрывался, кричал о зажравшихся богачах, умирающих детях и стариках, о том, что пора действовать.

В целом обычный мотив известной песни. Интересно другое, тут никто и не думал сгонять крикуна с пьедестала. В редкой толпе я увидел несколько гвардов, внимательно слушающих. А кое-кто, судя по выражению лица, поддерживал оратора.

Город не достиг точки кипения. Но медленно, верно накалялся. Я видел сие в лицах и взглядах, в сжимающихся кулаках и стойком запахе гнева, коим сочилась толпа.

Обойдя стихийный митинг по широкой дуге, я преодолел оставшееся расстояние до нужных врат. Шлюз тут не запирался, и народ беспрепятственно сновал туда-обратно. Проезжали тележки, груженные какими-то ящиками и бочками, грудами минералов и стальными болванками. То и дело мелькали рабочие – с раскрасневшимися усталыми лицами, с подпалинами в волосах и на грубых робах, с болтающимися на груди респираторами.

В лицо дохнуло сухим жаром, запахом серы и железа – будто в аду. Вдалеке горело желтоватое зарево, слышались оглушительные удары металла по металлу, какой-то лязг и приглушенное рычание. Будто некий гигантский зверь скрипел во сне зубами, вздрагивал и порывался проснуться.

Запнувшись у входа на секунду, я решительно шагнул внутрь. В первый момент чуть не задохнулся от дыма. Поморгал, двинулся дальше вдоль узкой одноколейки, снующих вагонеток. Мимо темных нор-ответвлений, где чудилось какое-то движение, мелькали тусклые огоньки. Мимо громадных цехов, где лился металл, сверкали искры и, как черти, бегали дымящиеся от жара работяги, горели дуги электрических разрядов – где все шипело, трещало, рокотало.

То и дело хотелось втянуть голову в плечи. Я с непривычки вздрагивал, оглядывался, едва успевал уклоняться от спешащих куда-то рабочих, катящихся по тоннелю грузовых тележек. С интересом рассматривал механизмы в мастерских, людей.

В одном углу увидел отдыхающую за обедом бригаду: крепкие парни мрачно жевали вяленую рыбу и галеты из водорослей, запивали водой. Чумазые, потные, жилистые. У половины не хватало пальцев на руках и ногах, лица истощены и обезображены давними травмами. Да что говорить, у некоторых вместо одежды были лохмотья, а обуви их крепкие, огрубевшие до каменного состояния стопы никогда и не знали.

А чуть дальше я увидел импровизированную ночлежку – убегающие вверх, в темноту и мглу металлоконструкции, представляющие собой многоэтажные постели. По лесенкам спускались и поднимались мужчины и женщины. Кто-то ворочался на грязных матрацах, стонал во сне, кто-то хрипел и кашлял, хватаясь за грудь. И ничего удивительного, что многие дремали в респираторах, боясь задохнуться.

Судя по всему, народ тут не просто отдыхал между сменами, а жил. Денег у многих не хватало и на маленький каменный мешок-соту, называемый почему-то квартирой.

Рядом со спальней стояла кухня – огромный котел с электрическим подогревом, булькающий и шипящий, окутанный зловонным паром. А вблизи копошились несколько поваров. Один постоянно бросал внутрь куски сырой рыбы, чуть ли не лопатой, второй с усилием размешивал стальным прутом, а третий за мелкую монету накладывал желающим осклизлую неаппетитную массу на тарелки.

Уловив запах, я невольно передернул плечами и поторопился уйти. Но мельком заметил и тех, кто наблюдал за процессом приготовления хрючева с вожделением и жадностью. Из-за металлических ящиков выглядывала пара мальчишек, чрезвычайно худых, смахивающих на скелеты и абсолютно седых. С огромными зрачками слезящихся от яркого света глаз, белой до прозрачности кожей, не знавшей ультрафиолета, кровоточащими деснами и редкими зубами. Оба одеты в какие-то рубища, чумазые, запуганные.

Бледные. Не зря их так прозвали. Абсолютная нищета, коих и за людей никто не держит.

Преодолев несколько ярдов, я увидел темную нору с сидящими у входа бедняками. Пожилая женщина без пальцев на ногах и с лицом в гнойных язвах просила милостыню. Рядом девочка лет десяти – двенадцати раскладывала поделки из камней, проволоки и цветного тряпья – на продажу.

Один из работяг, шедший мимо, по виду подвыпивший бригадир, запнулся, остановился и швырнул в темноту тоннеля кусок подгнившей рыбы. Там раздался многоголосый вой, шум грандиозной потасовки.

– Проклятые нахлебники, – хохотнул мужчина. – Хоть позабавлюсь… Что?..


Бригадир заметил, что я замедлил шаг и наблюдаю. Скорчил угрожающую мину, сжал кулаки.

– Они люди, – заметил я.

– Вырожденцы! – фыркнул мерзавец. – Никакого от них проку. Ничего не умеют, мозгов совсем нет. И слабые, к работе не годны, слепнут на свету, человеческую речь забыли. Жрут падаль, плодятся и дохнут.

Я хотел сказать о том, что, поставь любого в такие условия, никто долго не протянет. Но что-то в словах ублюдка было.

Бледные действительно не умели и не могли работать, лишь просили подаяние, собирали мусор. И жили везде, где наличествовали кислород, тепло и пресная вода. Но чаще в глубоких шахтах, заброшенных гротах и тоннелях, технических ходах. Несчастные, коих жизнь выбросила в пропасть по тем или иным причинам. Или из-за того, что города не могли обеспечивать комфортные условия неуклонно растущей человеческой популяции. А так как нищие еще и размножались, то в каждом из городов возникали целые общины и кластеры из них – слабых от недостатка пищи и отсутствия обязательных ежемесячных доз ультрафиолета, глупых из-за того, что новорожденных бродяг никто не учил. Они даже навредить всерьез никому не способны в силу физической ущербности. Лишь накинувшись стаей, могли задавить какого-нибудь пьянчугу.

Не знаю, как бы я поступил, если б стал бледным. Наверное, покончил жизнь самоубийством. Лучше подохнуть. Но мы смелые, пока не прижало. А как включается инстинкт самосохранения, смириться не можем. Да и вообще в мозгах у людей засела странная абсурдная вера в собственное бессмертие.

Смерив меня злобным взглядом, бригадир ушел прочь. А я так и не нашелся что ответить и чем возразить. Да, видел, как существуют бледные и до этого, но каждый раз отвратительная картина уязвляла душу, вгоняла в ступор. В конце концов я кинул монетку пожилой нищенке, поежился от ощущения множества голодных испуганных взглядов из темноты хода, отвернулся и побрел дальше вдоль одноколейки.

Спасти всех невозможно. Счастья для каждого достичь тоже. А жаль…

И сие лишь преддверие промышленного района. Тут располагались мелкие мастерские и производства. Настоящий ад творится ниже, в доках и литейных. Люди там дохнут, как планктон, без воздуха и света.

Поймав себя на мысли, что начал рефлексировать, как какой-нибудь прекраснодушный сынок дворянина, готовящийся к поступлению в семинарию, я фыркнул и ускорил шаг. И через четверть часа пути, свернув в один из боковых ходов – узкий и извилистый, наполненный густым сумраком и еще более густым лязгом механизмов, – достиг искомого места.

«Мастерская» – гласила потрепанная вывеска перед почерневшим от времени и сырости громадным люком, расположенным почти в конце бесконечной вереницы таких же. Но в отличие от прочих, полуоткрытых или распахнутых настежь, этот был наглухо задраен.

Я постоял, задумчиво осматриваясь. Подметил ржавые петли, отсутствие следов тележек, толстый слой сора у порога. С сомнением поглядел на главный тоннель, бросил взгляд в темноту: там клубился мрак, слышался перестук капель, тянуло затхлостью. Тупик или какой-то очередной технический ход.

Неужто опасения оправдались и Старик ошибся? Или ячейка экстремистов быстренько свернула деятельность, опасаясь облав и преследования, и заметает следы?..

Чужой настороженный интерес я почувствовал ровно в тот момент, когда скрипнули мелкие камешки под чьими-то ботинками. Резко обернулся и столкнулся взглядом с бородатым мужиком в замызганной робе, что вышел из сумрака тоннеля. Оттуда, где, как я полагал, рабочая зона заканчивалась.

– Что-то ищете… мистер? – густым басом поинтересовался работяга. Остановился и расслабленно сложил руки на необъятном пузе, слегка наклонив голову.

– Возможно, – нейтрально ответил я, ощутив появление нескольких людей.

Один крался в сумраке за спиной бородача. Двое выглянули из проема люка соседнего цеха и неторопливо приближались, обтирая руки грязной ветошью. Как один рослые и мощные, широкоплечие, с простыми лицами пролетариев – морщинистыми и грубыми, раскрасневшимися.

Нападать не торопились, опасливо меня разглядывали, явно предполагая, что под плащом может скрываться оружие. Лишь окружили, давая знать, что готовы кинуться вместе и задавить числом в случае чего. Один из тех, что подкрались сзади, достал из кармана массивный гаечный ключ, второй, якобы развлекаясь, гнул в руках стальной прут.

Интересно, а если б я пришел не один, вообще показались бы?

– Простите, но мастерская закрыта, – с намеком сказал бородач. – И закрыта давно. Если вы вернетесь на сотню ярдов, там вам помогут.

– Боюсь, что выполнить заказ смогут только здесь, – вежливо сказал я. Помедлил, и веско добавил: – Я ищу Айомхара.

Ни один мускул не дрогнул на лице толстяка. Он безмятежно меня рассматривал, поглаживая массивный живот. Но подчиненные не обладали такой выдержкой – что с них взять, работяги. Один изменился в лице, второй напрягся и наклонил голову, готовый ринуться в драку. А в сумраке за спиной бородача, где скрывался последний, раздался характерный щелчок взводимого курка.

– Не знаю такого, – равнодушно сказал предводитель. – Мистер ошибся.

– Мистер точно знает, куда шел, – парировал я. – Прийти сюда рекомендовал Мол. И вы должны понимать, что имя я не мог услышать от случайных людей.

Прикрываться кукловодом рискованно. Я не знал паролей и отзывов, или как там отличали друзей от врагов бунтовщики. Но я прекрасно сознавал, насколько осторожны гностики и как не любят светиться среди посторонних. Вероятно, знал и бородач, так как от него повеяло сомнениями. Но опасался. Ведь он наверняка не был в курсе, кто мог выжить после неудачного налета на грот Мак-Молоуни, кто мог проболтаться. И мое появление весьма подозрительно. Не выглядел я тем, с кем привыкли общаться, – слишком чистенький, слишком от меня веяло верхним городом.

А отпускать меня наверняка опасно. Так как слишком много знаю. Следовало разобраться, откуда получил сведения, как намерен с ними поступить. И, судя по изменяющемуся эмоциональному фону, толстяк мыслил примерно в том же направлении.

– Я по-прежнему не разумею, о чем ты толкуешь, мистер, – усмехнулся толстяк. – Но вижу, что тебя тревожит нечто. Хорошо. Уделю пару минут и, возможно, мы сможем прояснить ситуацию.

– Меня устраивает, – вернул я улыбку.

– Тогда иди за мной, – сказал бородач. Повернулся боком и сделал приглашающий жест в темноту. – Тут недалеко.

Проследовав за предводителем, я окунулся в темноту. Почувствовал, что парни за спиной тоже сдвинулись, несколько напрягся. Нападать никто не стал, но настороженностью повеяло сильнее. А также страхом и злостью.

Буквально через несколько шагов в полумраке появился незаметный провал в стене, практически щель. Если стоять чуть под углом, то и вовсе не заметная. Я пропустил вперед бородача и шагнул внутрь. Через мгновение уперся в стену, но определил направление и повернул направо, а затем налево.

Узкий коридор, в коем не развернуться, не говоря о том, чтобы драться. Причем абсолютно темный и изгибающийся – идеальное место, чтобы держать оборону. И лишь шагов через десять показался тусклый аварийный фонарь над металлической дверью.

Бородач пару раз тихонько стукнул по створке, что-то пробормотал в открывшееся окошко. Лязгнули засовы и петли, дверь открылась, и оттуда явственно потянуло опасностью.

– Проходите, мистер, – усмехнулся толстяк, воспитанно указал на проем двери ладонью. – Поговорим.

Сразу за дверью обширная комната. Слесарные столы и станки, ящики для инструментов и отходов, разнообразные стеллажи, в углу небольшой горн для плавки металла. Обычная мастерская на вид вроде бы.

Я не увидел внутри ни одного человека, но ощутил чужую злость, готовность действовать.

Очевидно, засели у стены рядом с входом. И явно с оружием.