Когда оживают Страхи
Часть 34 из 40 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Не один я обладаю дурацкой привычкой анализировать окружающих.
– Ты хочешь развить тему? – поморщился я. – Или поможем твоему приятелю и попытаемся отсюда убраться.
Вода подобралась к пяткам и продолжала прибывать.
– Справедливо, – поразмыслив, согласилась Мора. Бросила опасливый взгляд на черную лужу, исходящую ядовитыми испарениями у ворот цеха, и зябко передернула плечами. – Чем скорее отсюда свалим, тем лучше.
«Аминь!» – вертелось у меня на языке саркастичное. Но промолчал, не желая вступать в дальнейшую перепалку. Тем более что был абсолютно согласен. Так как опять чувствовал Тьму. Отступив ненадолго, отпрянув, та вновь принялась просачиваться в мастерскую. Кроме того, что-то не давало покоя. Возможно, ощущение взгляда из пустоты, сверлящего затылок. А может, мысль, что пропустил нечто важное.
С кряхтеньем и стонами вздев себя на ноги, наемница подтащила груз и скрутила цепь, тщательно упаковала моргенштерн в чехол. После, хромая и пошатываясь, подошла ко мне. Схватила за шиворот и помогла подняться, а затем направилась к каторжнику. На берегу лужи запнулась и бросила тревожный взгляд на бассейн, снова обеспокоенно посмотрела на детину.
– Ол! Эй, Ол! Ты жив?..
Никакой реакции.
Грязно выругавшись, рыжая зашлепала вперед по щиколотку в воде. Отбросила с дороги обломок стеллажа, споткнулась о невидимую железку. Приблизилась почти вплотную и потянулась рукой, чтобы тронуть за плечо.
– Олифф…
– Стой! – внезапно для самого себя приказал я.
Нечто в моем голосе заставило замереть наемницу. Обернулась и посмотрела с недоумением.
– Что такое, искатель?
– Отойди!
– Но нужно помочь, сам сказал.
– Не прикасайся, говорю! – отрезал я.
В ее глазах сверкнула злость. Но, проследив за моим застывшим взглядом, Мора резко побледнела. Потому что тоже разглядела дымок или пар, едва видимую пелену, поднимающуюся над кожей и одеждой здоровяка в месте, где она соприкасалась с морской водой.
Измученная Тьмой, болью и потрясениями, наемница просто не успела отреагировать, когда Олифф ударил. Положения здоровяк не менял: так же полулежал, прижавшись лицом к консоли, повиснув на рукояти ворота, – расслабленный, почти умирающий. А в следующий миг хлесткая пощечина тыльной стороной ладони буквально смела наемницу.
Кувыркнувшись в воздухе и подняв фонтаны брызг, Мора рухнула в лужу. Пустила пузыри, захрипела, но сумела вынырнуть и принялась отползать на спине, следя широко распахнутыми глазами за тем, как поднимается здоровяк. Рваными дергаными движениями, как кукла на ниточках.
Шея и лицо толстяка чудовищно напряжены, скованные болезненной судорогой. Глаза красные от полопавшихся капилляров, а на щеках и лбу под кожей будто вяло переползали черви. Он хрипел и дрожал, а на губах выступила кровавая пена вперемешку с чем-то черным и липким. Голова и плечи дымились и парили, кожа стремительно покрывалась волдырями, разжижалась под действием соленой воды.
Не уследил. И неизвестно, когда заразился. Возможно, когда сцепились с Томом. Или когда меня выбросило в Тень. Можно предположить, что раньше, и сие являлось неким резервным планом существа, противостоящего нам. Однако вряд ли тогда б ринулся открывать шлюз и стоял бы в воде. Потоки Тьмы наверняка прошли через Изнанку и овладели разумом, а затем и какой-то сгусток прокрался по потолку.
Что ж, сие объясняет, отчего ощущение присутствия мрака не пропало после использования печати. Но хуже то, что здесь и сейчас я испытывал то же чувство, что и тогда, на лестнице. Опасность. Чье-то незримое присутствие. Пробирающий до дрожи липкий иррациональный ужас.
Глаза Олиффа медленно повернулись, взгляд вонзился в меня. А губы искривились в нехорошей ухмылке, руки потянулись к рыжей, пальцы сжались, будто ласково сдавливали шею.
Выстрел прозвучал приглушенно, как из-под мягкой подушки. В груди здоровяка появилась маленькая дырочка, на одежде расплылось красное пятно. Олифф покачнулся и посмотрел вниз – с каким-то детским удивлением и обидой.
Я нажал на курок во второй раз, и голова детины дернулась, затылок лопнул и разлетелся кровавыми осколками. Сам он покачнулся и рухнул навзничь, подняв брызги и волны. Раздалось громкое шипение, вверх ударил столб пара вперемешку с дымом. В неверном свете чудом уцелевших фонарей стало видно, что голова съеживается, как пробитый резиновый мяч, кожа оплывает. Из раны проклюнулись черные нити, попытались вырваться, уползти, но загорелись вялым чадным пламенем и расплавились, опали.
Однако я даже не заметил, как это произошло. Смотрел, как гибнет паразит в теле Олиффа. Видел, как возится и пытается встать Мора – окончательно оглушенная, на грани потери сознания. Но не придал значения, уязвленный до глубины души прозрением, ощущением неотвратимой беды.
Такое бывает в самых страшных сказках. Когда главное зло является из пустоты. Не рычит, не скалится, не пускает слюну, а молчит. И так же молча неотвратимо убивает.
Фонарь мигнул и потух с характерным треском, зал погрузился в темноту. Лампа загорелась на секунду и вновь погасла. Но в краткий миг между промежутками мрака взгляд уловил смутную фигуру, стоящую у ворот мастерской. Лишь безликий силуэт, будто состоящий из чистой первозданной Тьмы, голодной и пустой, жаждущей наполнить себя смыслом. А смрадная слизистая лужа у стены исчезла.
Явился…
Мысль мелькнула яркой искрой в сознании. А вслед за ней вернулся холод, за ним – призрачные голоса в ушах. Ужас накрыл так, что отнялись руки и ноги, сердце болезненно сжалось в груди. Осталась лишь глупая детская надежда на то, что вот сейчас свет загорится и чудовище пропадет, истает, что его вовсе нет и это игра воображения.
Лампа вновь жалобно затрещала, загорелась и разлила вокруг тусклое желтоватое сияние. Монстр не исчез. Стоял там же и следил за мной с холодным любопытством. Будто акула за мелкой наглой рыбешкой. Позволяя проникнуться моментом, осознать собственную беспомощность.
Безликий силуэт, постоянно меняющаяся и оплывающая форма, превращающаяся то в животное, то в человека. Ни глаз, ни лица. Липкая чернота, готовая поглотить любое живое существо. Но чернота разумная, хитрая, коварная.
– Беги, – ровно сказал я Море.
Если услышала, то не восприняла то, что я говорил. Слишком избитая и обессиленная, измотанная шепотом мрака, поглощенная своим страхом.
Ужас, растекающийся от Вестника, ощущался почти физически. Бил по голове как тяжелый молоток, оглушал, лишал воли и сил. И если я кое-как справлялся, то наемница превратилась в соляной столб.
И тварь сие прекрасно осознавала. Ибо в следующий момент плавно и стремительно рванула к рыжей. Ей требовалось тело, внутри которого, как в скафе, можно комфортно преодолеть путь отсюда к жилым районам Тары.
Погрузившись в Изнанку, я крест-накрест хлестнул по воздуху скрюченными пальцами, вкладывая огромное количество сырой силы. Но сообразил, что монстр не заметил моих потуг, разбил рябь на той стороне и разъел, будто кислотой, нарождающуюся печать. Тогда я громко и от души выругался, поднял пистолет и нажал на курок.
Сноп пламени разрезал пространство, оглушительно громыхнуло. Однако Вестник, будто почуяв опасность, замер, извернулся и создал внутри дымного тела сквозную дыру. Селенитовая пуля пролетела, не причинив ему вреда.
– Ах ты хитрый ублюдок, – процедил я. Резко ушел в Тень и рванул к Море. И когда Вестник приблизился, выпрыгнул в реальность за плечом у наемницы, выстрелил во второй раз.
Я самую малость, но опоздал. Помогло лишь то, что чудовище тоже замешкалось. Прикоснулось к рыжей, но отпрянуло – одежда Моры пропитана морской водой, – и в тот момент, когда я вывалился из Тени, резко рвануло прочь. Расплескалось по полу мокрой лужей, потоками грязи скользнуло ближе к воротам и снова приняло человекоподобную форму.
Схватив наемницу за плечо, я столкнул ее обратно в воду. Так себе защита, если можно перепрыгнуть и вцепиться в глотку, но все же. Да и защищать бросился не из желания прикрыть женщину или прочих глупостей из бульварных романов. Нет, из банальной опаски, что, заполучив новое тело, монстр станет сильнее.
На печать, коей изгнал мрак в первый раз, меня уже не хватит. И времени нет, и выдохся. Интуиция подсказывала: дважды из Тени Изнанки мне не выбраться. Можно затопить цех, но пока буду крутить ворот, тварь пробежится по потолку и рухнет на голову. Или проникнет в сознание шепотом, сведет с ума.
Что остается? Пули. Но издалека попасть не получается. Каким-то образом слышит и видит, как выхожу из Тени, уклоняется. Можно попытаться подловить, устроить догонялки.
«Доигрался, Мак-Моран-н?» – беззвучно шепнуло в уши.
– Отстань, – процедил неприязненно.
Внутренне я признал, что До права. Судорожно попытался придумать выход из ситуации, но не смог. И лишь упрямство не позволяло сдаться, признать, что вот-вот умру. Оно же заставляло царапаться до последнего.
Крепче сжав рукоять револьвера, я с вызовом посмотрел на Вестника и сказал:
– Хрен тебе, а не моя тушка! Понял, урод?..
Удивительное дело, но тварь, похоже, сообразила. Так как я с содроганием услышал шипящий звук, отдаленно напоминающий смех. Голоса в ушах стали громче, незримые холодные черви попытались ввинтиться в мозг. И одновременно монстр метнулся навстречу в образе пса, взвился в прыжке.
Я и вскрикнуть не сумел – раздавленный ментальной атакой, с вымороженным телом и разумом, с замершим от страха сердцем. Единственное, на что хватило сил, так это на мышечный спазм, благодаря которому оттолкнулся носками ботинок от пола и упал, отчаянным усилием заставил палец согнуться, нажал на курок.
Боек сухо беспомощно щелкнул.
Вся картина боя как в ускоренном темпе пронеслась перед глазами, и я с ужасом осознал, что забыл о такой элементарной вещи, как подсчет патронов. Увидел мчащийся навстречу сгусток мрака, отчаянно взмолился Христу и старым богам Вселенной. Ощутил страшный холод, потянулся волей и чувствами к обретенным силам. И резко, будто проламывал корку льда, провалился в Тень.
Мир привычно потерял цвета, стал серым и призрачным. С губ сорвалось облачко пара, а пальцы и щеки укусил мороз. Я испуганно ахнул, когда призрачная дымная лапа хлестнула по груди. В сердце родилась ноющая боль, в глазах потемнело. Возникло то непередаваемое чувство, будто кто-то прошелся по крышке твоего саркофага.
Но через миг боль отпустила, и до меня дошло: успел, Тень спасла.
Вестник же на миг замер и словно принюхался. Отпрыгнул, принял человекоподобную форму, заметался по залу. Кинулся к Море, но та, не будь дурой, нырнула в лужу почти с головой.
И монстр снова застыл. Из укрытия я улавливал эмоции. Ну или то, что можно назвать эмоциями. Нечто вроде недоумения пополам с охотничьим азартом, злостью и разочарованием.
– Чтоб ты сдох!
Фраза получилась беззубой и жалкой, но невероятным образом придала сил, и я с трудом принял сидячее положение. Достал из кармашка барабан с соларитовыми патронами и стал решительно перезаряжать револьвер.
– Может, камнем в него бросишь? – раздался за спиной голос.
– Если придется, – угрюмо ответил я. Сосредоточился и встал на одно колено, рывком вздел себя на ноги. Скосил глаз и, конечно, заметил знакомую пляску Теней на грани видимости, услышал беззвучный топот мягких кошачьих лап, заметил желтые глаза-щелочки, сверкающие то тут, то там среди обломков.
– Тогда подбирай покрупнее, – сказала До.
Тон голоса заставил меня съежиться. Я нашел взглядом тварь и оторопел. Потому что та перестала бестолково метаться, остановилась и начала всматриваться, вслушиваться. А затем вытянула лапу, будто отодвигала невидимую занавеску. И судя по всему, получилось, ибо Тьма стала вещественнее и плотнее, а в клубах возникли багровые всполохи.
Если не ошибаюсь, Вестник пробирался вслед за мной в Тень. Получалось тяжело. Создавалось впечатление, что данный мир отвергает исчадие, мнет и корежит. Но оно упрямо лезет, перестраивает свои покровы, адаптируется, уплотняется.
В итоге вместо аморфного и гибкого нечто сюда проникло существо, отдаленно напоминающее человека, но словно сожженного до основания костей. Руки и ноги – пруты, грудь – прут потолще, а голова сплюснутая с боков и вытянутая по вертикали. Ни лица, ни рта у твари так и не появилось, зато она обзавелась глазами, напоминающими два тлеющих угля.
Я чувствовал, что противник не по зубам. От монстра тянуло запредельной мощью, расползались волны ужаса и холода. И хотя я явно находился не в своей тарелке, но твердо вознамерился выписать ему сочных тумаков. Осмотрелся, а затем вытянул когтистую лапу и угрожающе прошипел. Сделал шаг, будто пробуя пол на прочность, присел и приготовился к прыжку.
– Сам сдавайся, – проворчал я. Прицелился и, внутренне съежившись, потянулся в Изнанку. Взмолился: лишь бы не вынесло вновь в то мглистое место.
К моему удивлению, Вестник заколебался. И это придало немного уверенности. Значит, чего-то боится. Значит, здесь можно ранить!
– Ах, Мак-Моран, какой же ты дурак, – шепнула на ухо До.
Я хотел огрызнуться, когда почувствовал, что к плечу прикоснулись. Скосил глаз и едва не вздрогнул, увидев узкую ладонь – в чешуйках, с острыми загнутыми когтями. Оглянулся и столкнулся взглядом с желтыми насмешливыми глазами, увидел узкое бледное лицо и черные волосы, зубастую ухмылку.
Взгляд пошел дальше, и я узрел ее торс, ближе к животу обросший чешуей. Вместо ног – клубы дымной черноты, из коей прорастали суставчатые паучьи лапы, щупальца и шипы. У ног же существа плескалась темная мгла, населенная сотнями пар желтых глаз-щелок, тени метались вокруг, витали в воздухе, прятались в длинных черных локонах волос.
От До веяло такой же невообразимой мощью и запредельной жутью, как от Вестника. Но я чувствовал разницу, отличие. Тварь, пробравшаяся сюда, казалась чем-то инородным и чужим. А вот силу странной женщины можно сравнить с природой. Слепой и могучей, как волны или камни, как стихийное бедствие, как сам мир. Страшной, но вместе с тем почему-то близкой.
Да, похоже, я воистину дурак.
Немая сцена длилась не больше секунды, а затем Вестник вновь зашипел и ринулся вперед, взвился в прыжке. Навстречу ему выстрелили щупальца, ударили когтистые паучьи лапы, остановили и попытались сдавить, сломать. Затрещали яркие багровые разряды, запахло чем-то отвратительно едким.
– Это мой мир! – гневно зарычала До. – Я здесь повелеваю. Убирайся, чужак!..
Каждое слово падало как валун, отзывалось болью в мышцах и костях. В голосе чудился шум воды и рокот земли, едва сдерживаемый гнев пламени, холод смерти. И от ощущения такой мощи ноги задрожали, а в голове помутилось. Даже обитель теургов со всеми их источниками не внушала подобного трепета на грани мистического ужаса. Трепета, рожденного непониманием того, с чем я вообще столкнулся.
– Ты хочешь развить тему? – поморщился я. – Или поможем твоему приятелю и попытаемся отсюда убраться.
Вода подобралась к пяткам и продолжала прибывать.
– Справедливо, – поразмыслив, согласилась Мора. Бросила опасливый взгляд на черную лужу, исходящую ядовитыми испарениями у ворот цеха, и зябко передернула плечами. – Чем скорее отсюда свалим, тем лучше.
«Аминь!» – вертелось у меня на языке саркастичное. Но промолчал, не желая вступать в дальнейшую перепалку. Тем более что был абсолютно согласен. Так как опять чувствовал Тьму. Отступив ненадолго, отпрянув, та вновь принялась просачиваться в мастерскую. Кроме того, что-то не давало покоя. Возможно, ощущение взгляда из пустоты, сверлящего затылок. А может, мысль, что пропустил нечто важное.
С кряхтеньем и стонами вздев себя на ноги, наемница подтащила груз и скрутила цепь, тщательно упаковала моргенштерн в чехол. После, хромая и пошатываясь, подошла ко мне. Схватила за шиворот и помогла подняться, а затем направилась к каторжнику. На берегу лужи запнулась и бросила тревожный взгляд на бассейн, снова обеспокоенно посмотрела на детину.
– Ол! Эй, Ол! Ты жив?..
Никакой реакции.
Грязно выругавшись, рыжая зашлепала вперед по щиколотку в воде. Отбросила с дороги обломок стеллажа, споткнулась о невидимую железку. Приблизилась почти вплотную и потянулась рукой, чтобы тронуть за плечо.
– Олифф…
– Стой! – внезапно для самого себя приказал я.
Нечто в моем голосе заставило замереть наемницу. Обернулась и посмотрела с недоумением.
– Что такое, искатель?
– Отойди!
– Но нужно помочь, сам сказал.
– Не прикасайся, говорю! – отрезал я.
В ее глазах сверкнула злость. Но, проследив за моим застывшим взглядом, Мора резко побледнела. Потому что тоже разглядела дымок или пар, едва видимую пелену, поднимающуюся над кожей и одеждой здоровяка в месте, где она соприкасалась с морской водой.
Измученная Тьмой, болью и потрясениями, наемница просто не успела отреагировать, когда Олифф ударил. Положения здоровяк не менял: так же полулежал, прижавшись лицом к консоли, повиснув на рукояти ворота, – расслабленный, почти умирающий. А в следующий миг хлесткая пощечина тыльной стороной ладони буквально смела наемницу.
Кувыркнувшись в воздухе и подняв фонтаны брызг, Мора рухнула в лужу. Пустила пузыри, захрипела, но сумела вынырнуть и принялась отползать на спине, следя широко распахнутыми глазами за тем, как поднимается здоровяк. Рваными дергаными движениями, как кукла на ниточках.
Шея и лицо толстяка чудовищно напряжены, скованные болезненной судорогой. Глаза красные от полопавшихся капилляров, а на щеках и лбу под кожей будто вяло переползали черви. Он хрипел и дрожал, а на губах выступила кровавая пена вперемешку с чем-то черным и липким. Голова и плечи дымились и парили, кожа стремительно покрывалась волдырями, разжижалась под действием соленой воды.
Не уследил. И неизвестно, когда заразился. Возможно, когда сцепились с Томом. Или когда меня выбросило в Тень. Можно предположить, что раньше, и сие являлось неким резервным планом существа, противостоящего нам. Однако вряд ли тогда б ринулся открывать шлюз и стоял бы в воде. Потоки Тьмы наверняка прошли через Изнанку и овладели разумом, а затем и какой-то сгусток прокрался по потолку.
Что ж, сие объясняет, отчего ощущение присутствия мрака не пропало после использования печати. Но хуже то, что здесь и сейчас я испытывал то же чувство, что и тогда, на лестнице. Опасность. Чье-то незримое присутствие. Пробирающий до дрожи липкий иррациональный ужас.
Глаза Олиффа медленно повернулись, взгляд вонзился в меня. А губы искривились в нехорошей ухмылке, руки потянулись к рыжей, пальцы сжались, будто ласково сдавливали шею.
Выстрел прозвучал приглушенно, как из-под мягкой подушки. В груди здоровяка появилась маленькая дырочка, на одежде расплылось красное пятно. Олифф покачнулся и посмотрел вниз – с каким-то детским удивлением и обидой.
Я нажал на курок во второй раз, и голова детины дернулась, затылок лопнул и разлетелся кровавыми осколками. Сам он покачнулся и рухнул навзничь, подняв брызги и волны. Раздалось громкое шипение, вверх ударил столб пара вперемешку с дымом. В неверном свете чудом уцелевших фонарей стало видно, что голова съеживается, как пробитый резиновый мяч, кожа оплывает. Из раны проклюнулись черные нити, попытались вырваться, уползти, но загорелись вялым чадным пламенем и расплавились, опали.
Однако я даже не заметил, как это произошло. Смотрел, как гибнет паразит в теле Олиффа. Видел, как возится и пытается встать Мора – окончательно оглушенная, на грани потери сознания. Но не придал значения, уязвленный до глубины души прозрением, ощущением неотвратимой беды.
Такое бывает в самых страшных сказках. Когда главное зло является из пустоты. Не рычит, не скалится, не пускает слюну, а молчит. И так же молча неотвратимо убивает.
Фонарь мигнул и потух с характерным треском, зал погрузился в темноту. Лампа загорелась на секунду и вновь погасла. Но в краткий миг между промежутками мрака взгляд уловил смутную фигуру, стоящую у ворот мастерской. Лишь безликий силуэт, будто состоящий из чистой первозданной Тьмы, голодной и пустой, жаждущей наполнить себя смыслом. А смрадная слизистая лужа у стены исчезла.
Явился…
Мысль мелькнула яркой искрой в сознании. А вслед за ней вернулся холод, за ним – призрачные голоса в ушах. Ужас накрыл так, что отнялись руки и ноги, сердце болезненно сжалось в груди. Осталась лишь глупая детская надежда на то, что вот сейчас свет загорится и чудовище пропадет, истает, что его вовсе нет и это игра воображения.
Лампа вновь жалобно затрещала, загорелась и разлила вокруг тусклое желтоватое сияние. Монстр не исчез. Стоял там же и следил за мной с холодным любопытством. Будто акула за мелкой наглой рыбешкой. Позволяя проникнуться моментом, осознать собственную беспомощность.
Безликий силуэт, постоянно меняющаяся и оплывающая форма, превращающаяся то в животное, то в человека. Ни глаз, ни лица. Липкая чернота, готовая поглотить любое живое существо. Но чернота разумная, хитрая, коварная.
– Беги, – ровно сказал я Море.
Если услышала, то не восприняла то, что я говорил. Слишком избитая и обессиленная, измотанная шепотом мрака, поглощенная своим страхом.
Ужас, растекающийся от Вестника, ощущался почти физически. Бил по голове как тяжелый молоток, оглушал, лишал воли и сил. И если я кое-как справлялся, то наемница превратилась в соляной столб.
И тварь сие прекрасно осознавала. Ибо в следующий момент плавно и стремительно рванула к рыжей. Ей требовалось тело, внутри которого, как в скафе, можно комфортно преодолеть путь отсюда к жилым районам Тары.
Погрузившись в Изнанку, я крест-накрест хлестнул по воздуху скрюченными пальцами, вкладывая огромное количество сырой силы. Но сообразил, что монстр не заметил моих потуг, разбил рябь на той стороне и разъел, будто кислотой, нарождающуюся печать. Тогда я громко и от души выругался, поднял пистолет и нажал на курок.
Сноп пламени разрезал пространство, оглушительно громыхнуло. Однако Вестник, будто почуяв опасность, замер, извернулся и создал внутри дымного тела сквозную дыру. Селенитовая пуля пролетела, не причинив ему вреда.
– Ах ты хитрый ублюдок, – процедил я. Резко ушел в Тень и рванул к Море. И когда Вестник приблизился, выпрыгнул в реальность за плечом у наемницы, выстрелил во второй раз.
Я самую малость, но опоздал. Помогло лишь то, что чудовище тоже замешкалось. Прикоснулось к рыжей, но отпрянуло – одежда Моры пропитана морской водой, – и в тот момент, когда я вывалился из Тени, резко рвануло прочь. Расплескалось по полу мокрой лужей, потоками грязи скользнуло ближе к воротам и снова приняло человекоподобную форму.
Схватив наемницу за плечо, я столкнул ее обратно в воду. Так себе защита, если можно перепрыгнуть и вцепиться в глотку, но все же. Да и защищать бросился не из желания прикрыть женщину или прочих глупостей из бульварных романов. Нет, из банальной опаски, что, заполучив новое тело, монстр станет сильнее.
На печать, коей изгнал мрак в первый раз, меня уже не хватит. И времени нет, и выдохся. Интуиция подсказывала: дважды из Тени Изнанки мне не выбраться. Можно затопить цех, но пока буду крутить ворот, тварь пробежится по потолку и рухнет на голову. Или проникнет в сознание шепотом, сведет с ума.
Что остается? Пули. Но издалека попасть не получается. Каким-то образом слышит и видит, как выхожу из Тени, уклоняется. Можно попытаться подловить, устроить догонялки.
«Доигрался, Мак-Моран-н?» – беззвучно шепнуло в уши.
– Отстань, – процедил неприязненно.
Внутренне я признал, что До права. Судорожно попытался придумать выход из ситуации, но не смог. И лишь упрямство не позволяло сдаться, признать, что вот-вот умру. Оно же заставляло царапаться до последнего.
Крепче сжав рукоять револьвера, я с вызовом посмотрел на Вестника и сказал:
– Хрен тебе, а не моя тушка! Понял, урод?..
Удивительное дело, но тварь, похоже, сообразила. Так как я с содроганием услышал шипящий звук, отдаленно напоминающий смех. Голоса в ушах стали громче, незримые холодные черви попытались ввинтиться в мозг. И одновременно монстр метнулся навстречу в образе пса, взвился в прыжке.
Я и вскрикнуть не сумел – раздавленный ментальной атакой, с вымороженным телом и разумом, с замершим от страха сердцем. Единственное, на что хватило сил, так это на мышечный спазм, благодаря которому оттолкнулся носками ботинок от пола и упал, отчаянным усилием заставил палец согнуться, нажал на курок.
Боек сухо беспомощно щелкнул.
Вся картина боя как в ускоренном темпе пронеслась перед глазами, и я с ужасом осознал, что забыл о такой элементарной вещи, как подсчет патронов. Увидел мчащийся навстречу сгусток мрака, отчаянно взмолился Христу и старым богам Вселенной. Ощутил страшный холод, потянулся волей и чувствами к обретенным силам. И резко, будто проламывал корку льда, провалился в Тень.
Мир привычно потерял цвета, стал серым и призрачным. С губ сорвалось облачко пара, а пальцы и щеки укусил мороз. Я испуганно ахнул, когда призрачная дымная лапа хлестнула по груди. В сердце родилась ноющая боль, в глазах потемнело. Возникло то непередаваемое чувство, будто кто-то прошелся по крышке твоего саркофага.
Но через миг боль отпустила, и до меня дошло: успел, Тень спасла.
Вестник же на миг замер и словно принюхался. Отпрыгнул, принял человекоподобную форму, заметался по залу. Кинулся к Море, но та, не будь дурой, нырнула в лужу почти с головой.
И монстр снова застыл. Из укрытия я улавливал эмоции. Ну или то, что можно назвать эмоциями. Нечто вроде недоумения пополам с охотничьим азартом, злостью и разочарованием.
– Чтоб ты сдох!
Фраза получилась беззубой и жалкой, но невероятным образом придала сил, и я с трудом принял сидячее положение. Достал из кармашка барабан с соларитовыми патронами и стал решительно перезаряжать револьвер.
– Может, камнем в него бросишь? – раздался за спиной голос.
– Если придется, – угрюмо ответил я. Сосредоточился и встал на одно колено, рывком вздел себя на ноги. Скосил глаз и, конечно, заметил знакомую пляску Теней на грани видимости, услышал беззвучный топот мягких кошачьих лап, заметил желтые глаза-щелочки, сверкающие то тут, то там среди обломков.
– Тогда подбирай покрупнее, – сказала До.
Тон голоса заставил меня съежиться. Я нашел взглядом тварь и оторопел. Потому что та перестала бестолково метаться, остановилась и начала всматриваться, вслушиваться. А затем вытянула лапу, будто отодвигала невидимую занавеску. И судя по всему, получилось, ибо Тьма стала вещественнее и плотнее, а в клубах возникли багровые всполохи.
Если не ошибаюсь, Вестник пробирался вслед за мной в Тень. Получалось тяжело. Создавалось впечатление, что данный мир отвергает исчадие, мнет и корежит. Но оно упрямо лезет, перестраивает свои покровы, адаптируется, уплотняется.
В итоге вместо аморфного и гибкого нечто сюда проникло существо, отдаленно напоминающее человека, но словно сожженного до основания костей. Руки и ноги – пруты, грудь – прут потолще, а голова сплюснутая с боков и вытянутая по вертикали. Ни лица, ни рта у твари так и не появилось, зато она обзавелась глазами, напоминающими два тлеющих угля.
Я чувствовал, что противник не по зубам. От монстра тянуло запредельной мощью, расползались волны ужаса и холода. И хотя я явно находился не в своей тарелке, но твердо вознамерился выписать ему сочных тумаков. Осмотрелся, а затем вытянул когтистую лапу и угрожающе прошипел. Сделал шаг, будто пробуя пол на прочность, присел и приготовился к прыжку.
– Сам сдавайся, – проворчал я. Прицелился и, внутренне съежившись, потянулся в Изнанку. Взмолился: лишь бы не вынесло вновь в то мглистое место.
К моему удивлению, Вестник заколебался. И это придало немного уверенности. Значит, чего-то боится. Значит, здесь можно ранить!
– Ах, Мак-Моран, какой же ты дурак, – шепнула на ухо До.
Я хотел огрызнуться, когда почувствовал, что к плечу прикоснулись. Скосил глаз и едва не вздрогнул, увидев узкую ладонь – в чешуйках, с острыми загнутыми когтями. Оглянулся и столкнулся взглядом с желтыми насмешливыми глазами, увидел узкое бледное лицо и черные волосы, зубастую ухмылку.
Взгляд пошел дальше, и я узрел ее торс, ближе к животу обросший чешуей. Вместо ног – клубы дымной черноты, из коей прорастали суставчатые паучьи лапы, щупальца и шипы. У ног же существа плескалась темная мгла, населенная сотнями пар желтых глаз-щелок, тени метались вокруг, витали в воздухе, прятались в длинных черных локонах волос.
От До веяло такой же невообразимой мощью и запредельной жутью, как от Вестника. Но я чувствовал разницу, отличие. Тварь, пробравшаяся сюда, казалась чем-то инородным и чужим. А вот силу странной женщины можно сравнить с природой. Слепой и могучей, как волны или камни, как стихийное бедствие, как сам мир. Страшной, но вместе с тем почему-то близкой.
Да, похоже, я воистину дурак.
Немая сцена длилась не больше секунды, а затем Вестник вновь зашипел и ринулся вперед, взвился в прыжке. Навстречу ему выстрелили щупальца, ударили когтистые паучьи лапы, остановили и попытались сдавить, сломать. Затрещали яркие багровые разряды, запахло чем-то отвратительно едким.
– Это мой мир! – гневно зарычала До. – Я здесь повелеваю. Убирайся, чужак!..
Каждое слово падало как валун, отзывалось болью в мышцах и костях. В голосе чудился шум воды и рокот земли, едва сдерживаемый гнев пламени, холод смерти. И от ощущения такой мощи ноги задрожали, а в голове помутилось. Даже обитель теургов со всеми их источниками не внушала подобного трепета на грани мистического ужаса. Трепета, рожденного непониманием того, с чем я вообще столкнулся.