Когда оживают Страхи

– Ни черта ты не должен! – ответил я с прорезавшейся злостью. – А с охраной нам помогут. Давай!

Вместе сумели поднять лысого на ноги. Я схватил справа, закинул руку Проныры себе на плечо, Бран подхватил слева. Подняли и поволокли к выходу. У люка остановились, и я, усилием воли активировав второй контур артефакта, сказал дяде:

– Встань. Открой дверь. Затем проведи нас мимо охраны к выходу. Мы твои гости. Как уйдем, можешь идти спать. Забудешь об этом разговоре и обо всем том, что связано с ключом. Забудешь, что узнал обо мне за последние пять дней. Понял?

– Да, – ответил Нолан. Заторможенно поднялся с дивана и прошествовал к выходу. – Вы гости. Я забуду.

Голос дядюшки изменился, стал более внятным. Сам он стал больше напоминать живого человека, а не куклу-марионетку. Лишь выглядел очень сонным и уставшим. Я обернулся и бросил взгляд на троицу бандитов-подручных, установил контакт с разумом каждого и повторил фокус с забвением.

Бран ошибся. У меня в кулаке лежала монетка не пут, а инструмента подороже и посложнее – бича погонщика. Таких, насколько знал, вообще штук десять в мире. Принцип действия отдаленно смахивал на узоры гипносов. Но с весьма гибкой регулировкой, стопроцентным контролем и почти без побочных эффектов. Если правильно использовать. И надо ли упоминать, что человек без связи с Изнанкой работать с подобным инструментом попросту не сумеет? Что, узнай инквизиция о запретном артефакте, меня долго и со вкусом разбирали бы по частям?..

– Мог бы внушить ему, что вредить тебе нельзя, – заметил Бран, видимо осознав ошибку. – Либо можно заставить отписать тебе состояние.

– Это так не работает, умник. Не с этим, – отмахнулся я. – Внушения сильнее стирания памяти. От длительного сойдет с ума или откинет ласты. А потом труп изучат люди в сутанах и начнут расследование.

– Не знал о таких тонкостях, – задумчиво обронил друг детства.

– Думай, прежде чем ляпаешь или творишь, – едко прокомментировал я. – И не переступай черту. Не делай суждений, основываясь на молве.

– Но…

– Умолкни и тащи, – буркнул я грубо. Сознавал, что он хочет как-то уменьшить возникшую между нами пропасть, но раздражался от этих попыток. И больше бесился, сознавая, насколько по-гадски себя веду и что меня сие почему-то волнует.

К счастью, он послушался и заткнулся, но по-прежнему распространял флер вины, горечи и раскаяния, только больше не бесил репликами. И мы двинулись коридорами грота. Впереди шел Нолан, устраняя одним своим видом угрозы в виде охранников и прислуги. А за ним тащились мы, волоча Коула на плечах. И хоть выглядел делец мелким, но весил почему-то весьма прилично. К тому же где-то на середине пути начал подавать признаки жизни, приоткрыл глаз и захрипел, а потом застонал. Причем в неподходящий момент, когда из бокового прохода в гостиную, через которую мы двигались, выглянул бдительный охранник.

– Орм… Орм….

– Да кто ж еще? – буркнул я. – Заткнись!..

– Орм, ты за мной приш-шел, – с легкой шепелявостью из-за разбитых губ, невыразимой нежностью пробормотал Проныра. – Как ж-же я рад…

– Да заткнись ты! – зашипел я.

– Господин? – спросил воин, подозрительно осматривая нашу разношерстную компанию.

– Это гости, – сказал Нолан, глядя в пустоту.

– Я могу чем-то помочь? – произнес страж. Сделал несколько шагов вперед и положил ладонь на кобуру с электрическим шокером в виде пистолета, метающего стрелки-контакты.

Впопыхах я не дал дяде больше реплик для ответов. А расслаблять путы чревато тем, что начнет бороться с внушением. И потому я вновь торопливо сжал монету в кулаке, перенастроил схему и зашевелил губами. Повторяя мои движения, Нолан хрипло сказал:

– Разве я звал?

– Нет, – неуверенно ответил охранник.

– Так проваливай отсюда и забудь о том, что ты видел. Или надо описать, что будет, если не послушаешься?..

Управлять интонацией не смог, но скучный мертвенный голос на пару с пустым взглядом, похоже, оказал неизгладимое впечатление. Бдительный страж побледнел, а потом попятился и поднял открытые ладони.

– Простите, господин! Ничего не видел, ничего не слышал!

Когда охранник юркнул в боковой проход, я вздохнул с облегчением, вернул схему артефакта в исходное положение. Перехватил поудобнее спасенного приятеля и упрямо потащил дальше к выходу, не обращая внимания на его попытки заговорить, объясниться или выразить благодарность.

Нам повезло, так как больше никого не встретили. Ни прислуги, ни тем паче родственников. Только у люка дремал представительный старик с пышными седыми усами и бакенбардами, лысый и, похоже, напрочь глухой. Задавать глупых вопросов не стал. Шаркая, поплелся к вратам и потянул за рычаг, позволил пройти в шлюз.

Кажется, у меня получилось. Зря арсенал собирал, опасаясь грандиозной драки. Спасибо революционному движению.

Робкая надежда теплой водой омыла солнечное сплетение. Я с ехидцей помахал дядюшке на прощанье, прежде чем дверь захлопнулась. Повернулся ко второй створке, терпеливо дожидаясь, пока автоматика слегка выровняет давление и пустит наружу. Коула уж как-нибудь дотащу.

Скрытые в стенах механизмы наконец определились с решением. Раздался шумный вздох, чмоканье, натужный гул движков и металлический лязг, когда провернулся маховик кремальеры. Над дверью вспыхнула зеленая лампочка, после чего створка мучительно медленно отползла влево.

«Забавно, кстати. Эхо прошлых эпох прячется даже в таких мелочах, в нашей речи и мозгах, – мелькнула отстраненная мысль совершенно не к месту, – ведь правильно говорить: крышка люка. А створка – это нечто из древности, когда двери сплошь были деревянными, иногда состояли из двух половинок. Но даже я постоянно путаю, ведь это сидит где-то в подкорке, передается от родителей, от прадедов… Есть слова, с которыми ты вроде бы сроднился…»

Поняв, что после пережитого думаю о всякой чепухе, я отмахнулся от мысли.

Не дожидаясь, пока люк откроется полностью, мы протиснулись в образовавшуюся щель, оказались на небольшой площадке перед гротом, озаренной неверным светом фонарей, с парой-тройкой статуй героев-туату, невысокой декоративной оградкой из кованых стальных прутов.

Тихо и несколько зябко после теплых покоев, пахло плесенью и солью, машинным маслом. Блики сонно играли в маленьких лужицах, скользили по рельефам и узорам искусной резьбы и лепнины, украшавшей стены. Сверху капало, а из вентиляционной решетки неподалеку с шипением вырывался воздух, трепал одежду и волосы. Площадка плавно вытягивалась и вливалась в улицу-тоннель, заполненную спокойным мглистым сумраком. Вдалеке виднелись арки и лестницы, движение огней большого проспекта, шум тележек и шагов, голосов прогуливающихся аристократов. Тут же царило безмолвие, белесая мгла вялыми язычками сочилась из решеток канализационных коллекторов.

Бран двинулся вперед, но я уперся, и друг детства вынужденно остановился. Оглянулся, непонимающе моргнул:

– Что…


Теплота в груди сменилась сначала зыбким холодком, а потом лютой стужей. По спине поползли отвратительные мурашки, а мысли заметались в поисках выхода. Левая ладонь, где осталась метка после встречи с кошкой-тенью, отвратительно заныла и зачесалась.

Знакомое ощущение слежки, испытанное дважды, окатило, как из ведра. Как и потоки эмоций сразу нескольких людей. Я уловил сосредоточенное внимание, скуку и злость, угрозу, почти увидел скрывающихся неприятелей у выхода в арки и боковые ходы.

И, наверное, я подсознательно потянулся к Тени, потому что на краткое мгновение мир вокруг посерел, а посреди улицы, шагах в пятидесяти от грота Нолана, проявился расплывчатый силуэт долговязого человека с рогами.

Да что за дрянь! Не одно, так другое! И возвращаться нельзя, врата шлюза закрываются медленно, неведомые враги успеют настигнуть. Идти вперед тоже проблематично – умело окружили и зажали. Не будь спутников, попытался бы сбежать. Или разорвать дистанцию, растянуть преследователей и разобраться с каждым поодиночке. Но есть ли выбор?

Все это яркой вспышкой отразилось в мозгу. Доли секунды… а затем до меня докатились «отзвуки» волнения и предвкушения, охотничьего азарта, ждущие в засаде сдвинулись с места.

– Держи Коула! – рявкнул я Брану, сваливая дельца со своего плеча.

Нащупал в кармане пузырек и, не раздумывая, швырнул вперед. Сам отпрыгнул и попытался выхватить револьвер. Раздался хлопок, яркая вспышка озарила тоннель, чуть не выжгла глаза, выхватив из полумрака силуэты стремительно приближающихся нападающих. Но едва я прицелился, как воздух и Изнанка пошли рябью и прямо из пустоты вышел кто-то массивный, широкоплечий.

Руку ожгло резкой болью, осушило, а оружие отлетело прочь. Я зашипел, ушел в кувырок, выхватывая из карманов один из кастетов. Ударил ближайшего нападающего в скулу, каким-то образом просчитав движение, отбросил на добрый десяток шагов. Развернулся и отпрыгнул опять, пропуская у живота росчерк холодной стали, сблизился и мощно, со злым удовлетворением вбил кусок металла, опутанного Изнанкой, в ребра другого врага. Раздался хруст, полувсхлип-полукрик, и любителя острого впечатало в стену.

Но на том удача закончилась. Сначала я услышал крик Брана, начал разворачиваться. А потом первый из нападающих снова невероятным образом оказался рядом, и я смекнул: не успеваю. Извернулся, попытался влепить по касательной. Кастет совершенно неожиданно издал звон, высек искры, и руку отбросило как пружиной – какая-то защита.

В следующую секунду дыхание вылетело из груди, а мир затянуло тьмой. Потолок и пол поменялись местами, я здорово приложился локтями, затем треснулся затылком. Почти целую вечность провалялся в объятиях удушающей боли, пытаясь вдохнуть. Кое-как преодолел накатившую слабость и звон в ушах, глотнул сырого воздуха, перевернулся и встал на одно колено, сморгнул слезы.

Надо мной нависала густая тень.

Подняв глаза, я недоверчиво уставился на Лиама. Искусственный глаз старшего ученика Дампира холодно поблескивал, изуродованное шрамами лицо подергивалось и кривилось в подобии гадкой ухмылки.

– Думал, убежишь от меня?

Звон в ушах стал гуще, проник в голову. Мир тошнотворно закружился. Я попытался подняться, оторвал от пола чудовищно тяжелые руки, начал со скрипом разгибать колени. А Лиам наблюдал за этими потугами с гримасой гадливого любопытства.

– Слабак и ничтожество, – констатировал, устав ждать. И ударил повторно. Каким-то ленивым, будничным движением кулака.

Яркая вспышка выжгла глаза, а мир развалился кусками битого стекла, обнажив пустоту забытья. Но перед тем как окончательно потерять сознание, я испытал обиду. На превратность судьбы. На то, что у меня отобрали мою победу. И из-за того, что оказался абсолютно беспомощен, хотя готовился к любому повороту событий.

Я ведь почти вышел сухим из воды. Почти… Не хватило каких-то секунд.





Глава 5




Холод властвовал тут безраздельно. Предвечный, всемогущий, свирепый и бесконечно голодный. Свистел и выл в пустоте порывами ледяного воздуха, бросался на тени, кусал острыми зубами. Но серый мир, похожий на набросок художника, выполненный углем, никак не реагировал на ярость. Смутные силуэты возникали и пропадали – животные и люди, какие-то строения, полузабытые фигуры, название коих стерлось и забылось во тьме веков.

Деревья, лес… – вспомнил я названия, блуждая как призрак среди высоченных колонн, разрастающихся кверху кривыми извилистыми отростками, сочащимися дымом из ветвей и стволов, мертвых и пустых. Под ногами хрустело, острые черные стебли ломались как стекло. На грани видимости чудилось смутное движение, из чащи за мной наблюдали обладатели узких глаз-щелок, а над головой метались странные существа.

Птицы. Наверное, птицы.

Но едва я попытался присмотреться, как мир поплыл перед глазами. И угольные стволы остались далеко за спиной, превратившись в черную массу. Над головой простиралась бескрайняя пустота, по которой плыли клубы дыма, мелькали точки уже знакомых существ, скользящих в потоках воздуха.

Облака. Небо…

Я стоял в низине, между странных наплывов почвы, на мосту. Внизу застыла скованная лютым холодом вода, черная, как поток сажи, впереди угадывались силуэты домов, а на вершине… холма – должно быть, это холм – располагалось монументальное и массивное строение с высокими стенами, башнями со шпилями, черным зевом входа за раскрытыми настежь воротами.

Впереди среди домов мелькали тени, напоминающие людей. Расплывчатые, как чернильные кляксы, – дымные, без лиц, без глаз и ртов. И они словно бы жили: куда-то шли, чем-то занимались, мастерили и ломали. Но, присмотревшись внимательнее, становилось ясно, что сие – лишь имитация, игра, какое-то зацикленное событие, раз за разом повторяющееся по чьей-то прихоти. Пустые глаза смотрели на меня и не видели, рты открывались и не издавали звуков.

Но, как ни странно, страха я не испытал. Боль – да. Холод. Одиночество. Окружающее я воспринимал без эмоций, с отстраненным любопытством. Хоть и понимал, что не сон. Или не совсем сон.

Воспаленное сознание может нарисовать что угодно, но не настолько органично и целостно. Не может восстановить отзвук настоящего мира. Просто потому, что создает иллюзию из виденного и пережитого: из готовых блоков, но сами кирпичики формировать не способно. И потому в кошмарах всегда будут бреши, с помощью коих нетрудно разорвать ткань наваждения.

Этот же мир, хоть и выглядел как тень, но я чувствовал и отчего-то знал, что являлся настоящим. Или срисован с настоящего. Кое-что видел на картинках, иллюстрациях книг. Но многие вещи вводили в ступор. Вот, к примеру, что за странный идол у того дома, вокруг коего играют дети? Из комков черного снега, с ведром на голове и искаженным подобием лица?..

А вон то животное? Вроде смахивает на… лошадь, да, лошадь… но слишком маленькое, уши длинные. И нагрузили на тварь невообразимо огромные тюки.

Странно, очень странно.

Еще удивительнее, что воздух в те времена не был такой ценностью, как сейчас, а людям не нужны были браслеты с датчиками, спаскомплекты, рекуператоры и регенераторы, скафы. Пресная вода текла по земле, падала с небес, а еда росла сама собой. Да, пусть мир и являлся лишь тенью, но увлекал, будоражил разум и воображение.

Я поймал себя на мысли, что застыл как истукан и пытаюсь вспоминать названия тех или иных предметов, явлений, вещей. Пытался разгадать предназначение и смысл. Однако вновь взглянув на строение на вершине холма, вздрогнул. Померещилось, что над ним собрался мрачный дым… нет, облака, тучи… оттуда слышатся призрачные голоса. Они завораживали, притягивали внимание, звали.

Голова закружилась, холод стал сильнее. Вдруг узкая дорога угодливо ткнулась в ноги. И я принял приглашение, ибо сообразил, что нужно двигаться. Побрел к вершине холма по городу, населенному призраками людей и животных. Мимо домов и деревьев, под бесконечной пустотой, зовущейся небом. И словно почувствовав мое желание ускориться, мир потянулся навстречу, путь резко сократился. Ворота далекой вроде бы крепости оказались в паре шагов, под ногами заскрипел подъемный мост.

Стало холоднее, заломило в каждой клетке тела, даже, казалось, замерзли мысли. Но я шагнул внутрь, чувствуя там чье-то знакомое присутствие. Преодолел длинный темный тоннель и очутился во внутреннем дворе, пустом и безликом, окруженном высоченными стенами. Все здесь дышало древностью и запустением, былым величием и силой, что поблекли за столетия и эоны, – и это внушало трепет и уважение.