Когда герои падают[=When Heroes Fall]

Яко это не нравилось, но я не мог его винить.

Если бы кто-нибудь обидел Торе, я бы разорвал его на части голыми руками. Но разница состояла в том, что Торе никогда не был бы настолько глуп, чтобы действовать против Семьи. Поэтому я смирился с угрюмостью Яко и его потребностью донимать меня по каждому поводу, потому что его родитель был убит, и это незаживающая рана.

Я знал это на собственном опыте.

— Я хочу знать их, — надавил он, убирая свои длинные черные волосы за уши. — Эти чертовы капо противники, Данте. Может, этот домашний арест сделал тебя Pazzo [128], а может, эта женщина.

— Эта женщина? — тихо спросил я, все мое тело напряглось.

Он не почувствовал угрозы, которую я представлял, как всегда, слишком взвинченный своими собственными выходками.

— Si, quella donna [129]. Ты сходил по ней с ума с самого начала. Она чертов адвокат, Ди. Они на ступеньку выше копов-отморозков. Ты не можешь доверять этой суке, и я достаточно долго молчал об этом. Она, блять, живет у тебя дома? Там, где происходит все? Ты просишь, чтобы тебя посадили на всю жизнь, а потом еще этот трюк с отвергнутым сыном Аккарди и ублюдком Санто?

Он тряс головой, поэтому не заметил, как я набросился на него, схватил в ладони его толстую шею и сжал, поднимая его на ноги. Его глаза вытаращились от шока, руки бросились царапать мою хватку, рот хлопал, как у умирающей рыбы.

Никто из других мужчин в помещении не сделал ни единого движения, чтобы остановить меня.

Я приблизил лицо Яко к своему, тихонько усмехаясь, только для него.

— Если ты еще раз назовешь Елену сукой, Яко, я вырежу это слово на твоем лбу своим лезвием, capisci[130]?

Я бесцеремонно отпустил его и повернулся спиной, заканчивая осмотр оружия.

Позади меня он задыхался и втягивал воздух.

— Какого хрена, Данте? Я твой кузен. Мы с тобой одной крови. И ты так обращаешься со мной за то, что я говорю все как есть? Ты сошел с ума.

— Ты сошел с ума, если думаешь, что можешь так со мной разговаривать, — холодно сообщил я ему, закрыв крышку сундука и снова повернувшись к нему лицом. — Ты забываешь, что я capo dei capi[131] в этом. Не ты. Я готов выслушать все, что ты хочешь сказать, Яко, но только если ты сможешь сказать это как мужчина, а не как плаксивый мальчишка.

— Vaffanlo [132], — выругался он, грубо жестикулируя рукой. — Я просто пытаюсь присмотреть за тобой. Ради этой семьи. Это все, что у меня осталось, и я хочу ее защитить.

Я чуть смягчился, шагнул вперед, крепко сжимая его плечо.

— Я понимаю, кузен. Ты просто должен помнить, что все, что я делаю, я делаю ради этой семьи.

Он немного скривился, но его брови все еще были нахмурены.

— Не ее.

— Нет, — согласился я, потому что это было правдой. — Елена только для меня.

— Это глупо, Ди, — снова возразил он, но он знал, что проиграл бой.

— Да, — согласился я, что, возможно, так оно и есть. — Но наши самые большие успехи были достигнуты благодаря моим самым смелым авантюрам. Я готов поставить на карту многое.

— Ты всегда говорил, что женщины портят мужчин, — напомнил он мне с неприязнью. — Они делают их слабыми.

Я покачал головой, моя рука больно сжала его шею.

— Разве? Я думаю, ты неправильно понял. Может, это был мой акцент? Я сказал, что у влюбленного мужчины есть одна слабость и это его женщина. Это его Ахиллесова пята. Но эта же любовь делает его остальную часть непробиваемой, сильной, как Бог. — я положил свободную руку на другую сторону его горла и сжал его шею на одно короткое мгновение, чтобы он почувствовал мою силу. — Что думаешь, Яко? Я кажусь слабым?

В его бледно-карих глазах, как на поверхности болота, плескались смешанные эмоции, его гордость мешалась с любовью и преданностью. Наконец, он поднял руки, положил их мне на плечи в знак братства и слегка наклонил голову.

Я наклонился вперед, чтобы поцеловать его в голову, и отпустил, сказав:

— Поезжай за моей племянницей и Бэмби. Передай им, что я люблю их.

Он кивнул почти самому себе, а затем застенчиво усмехнулся мне.

— Спасибо, Ди.

Я приподнял подбородок.

— Vattene [133] .

Он ушел.

Я смотрел, как он уходит, скрестив руки на груди, мозг гудел. Я не удивился, когда Фрэнки встал рядом и принял ту же позу.

— Думаешь, у нас с ним проблемы?

Я вздохнул, потирая рукой жесткую щетину на челюсти. Я хотел быть наверху с Еленой, предпочтительно внутри нее, открывая все новые способы, которыми я могу заставить ее кончить для меня. Вместо этого я находился глубоко под землей, работая в тени, в которой жил всю свою жизнь.

— Мне трудно поверить, что он стал бы рисковать бизнесом, который мог бы унаследовать, если бы со мной что-то случилось. Он человек, которым движет его фамилия и связанный с ней успех. У нас все хорошо, несмотря на дело по закону РИКО. Пока мы приносим деньги, Яко должен быть лояльным, не ограничиваясь связями, которые дал ему Торе. Но после Мейсона я ни в ком не уверен. Я не был бы уверен в тебе, если бы ты не был обязан мне своей чертовой жизнью.


Фрэнки кивнул.

— Если бы я хоть раз подумал об этом, Лилиана бы меня убила.

Я рассмеялся, потому что это была правда. С его женой нельзя было шутить, даже если она была худышкой.

— У Елены тоже есть это, — продолжил он, словно подхватывая нить разговора, который мы уже вели.

— Что?

— То, что нужно, чтобы стать Донной.

Я моргнул, потому что, хотя Елена была у меня в мыслях, в моей грёбаной крови, в течение нескольких недель, я не задумывался о нашем будущем. Может, потому что я логически понимал, что у нас его не может быть.

Она была слишком правильной, слишком благородной и нравственной. Слишком противилась деталям работы, которые составляли все мое существование. У нас никак не могло быть… отношений за стенами моей квартиры, за рамками этого дела.

И все же мысль о том, чтобы отказаться от нее, приводила в бешенство. Безумие, как у одичавшего зверя, с пеной у рта.

Я был единственным мужчиной, который когда-либо заставлял ее кончать.

Тот, кто заставлял ее проклинать и умолять.

Тот, кому она позволяла заботиться о себе, хотя ненавидела казаться слабой.

Как может быть время, когда она не будет моей?

Но Донна.

Босс.

Королева при моем главенстве.

Партнер не только в этом деле против меня, но и в преступлении.

В моем теневом преступном мире.

Это должно было показаться смешным, но какая-то часть меня могла представить ее там, под выцветшими фресками, проверяющую оружие и отдающую приказы солдатам холодно, эффективно.

Она была бы чертовски великолепна.

— Любовь сделала тебя глупым, — наконец сказал я ему, пытаясь отмахнуться от фантазии, чтобы мысль о ней отступила от меня. — Я живу в реальном мире.

— Ты живешь в мире, который создаешь, — поправил он. — Вот почему ты босс.

В моем горле раздался рык, частично от разочарования, частично от чего-то еще.

Возможно, триумф при мысли о том, что я так развратил ее. Мысль о том, что рядом со мной будет стоять такая женщина, как она.

— Если этот план не сработает, нас не будет здесь, чтобы беспокоиться об этом, — напомнил я ему.

Потому что я был капо.

Я достаточно хорошо знал, что самые лучшие планы часто идут наперекосяк. Поэтому у меня были планы от А до Я. И ни один из них не включал Елену Ломбарди.

Не могли.





Глава 26

Данте




Я услышал это в тот момент, когда двери лифта открылись.

Музыка.

Само ее звучание превратило мою квартиру из привычного мужского оазиса, в котором я провел последние три месяца своей жизни взаперти, в нечто неземное. Я мог представить себе итальянскую сельскую местность за пределами дома Торе, словно шагнул через зазеркалье. Оливковые деревья, ломящиеся от терпких плодов, накатывающие волны холмов, переходящие из зеленого в золотой под интенсивными летними лучами. Я вспомнил, как впервые побывал здесь мальчиком, как удивился, увидев виноград на лозе, как терпкий аромат недозрелого винограда мерло взорвался на языке, как кислый гранат. Мне всегда нравилась музыка, но я никогда не был на концерте пианиста, и теперь я удивлялся, как мог быть настолько не внимательным.

Потому что магия, которую Елена извлекала из этого инструмента, была искусством, которое я чувствовал, пощипывая струны своей собственной души.