Когда герои падают[=When Heroes Fall]

Кошмар, который начался с того, что Данте и Яра заставили меня переехать к нему, чтобы держать его в курсе дел по закону РИКО, превратился в нечто гораздо большее.

На данный момент эти интересные мужчины сделали меня одной из своих.

— Что будем смотреть? — потребовал Марко, устраиваясь у изножья кровати. Чен и Адди тоже заняли места в креслах у туалетного столика. — Пока это не вампиры, я не против.

— Я не знаю, Ко, — сказал Фрэнки, подмигнув мне, прежде чем занять место у изножья кровати. — Ты можешь узнать что-то ценное.

Все, даже Себастьян, засмеялись.

Так закончился один из самых уязвимых дней моей жизни, когда я оказалась в окружении смеющихся мужчин, большинство из которых, вероятно, убили человека или совершили еще полдюжины преступлений.

И впервые в жизни, уютно устроившись между двумя большими теплыми телами моего брата и мафиози, который начинал мне нравится больше, чем следовало бы, мне было все равно.





Глава 21

Елена




Четыре недели мелких прикосновений, рука, обвивающая мою шею, когда он хотел, чтобы я сосредоточилась на нем, касание моих волос, когда он проходил мимо меня на кухне, сжатие моего бедра, когда я стояла рядом с ним у островка, готовя ужин, поздние вечера, проведенные за просмотром фильмов в моей комнате или на диване, где наши плечи крепко соприкасались.

Несколько раз, когда я засыпала на диване после операции, Данте даже поднимал меня на руки, все мои сто семьдесят восемь сантиметров, и нес в спальню. Я притворялась спящей, слишком смущенная, чтобы поступить иначе, когда я находилась так близко к его сердцу, бьющемуся в твердой стенке его груди.

Четыре недели маленьких прикосновений, пока я восстанавливалась после процедуры, и больше ничего.

Это была смерть от тысячи ласк, медленно разрушающая мои трехметровые стены на кусочки.

Моя кожа покрылась мурашками, просто находясь сейчас в одной комнате с Данте, просто улавливая гравитационное притяжение этих темных глаз в гостиной.

Мне пришлось сурово напомнить себе, что Данте преступник, убийца, по сути, зверь в костюме за несколько тысяч долларов. Он никого не обманывал, в первую очередь меня.

Я знала лучше.

Каждый опыт в моей жизни учил меня знать лучше.

Но имелся какой-то трепет, сердцебиение, и я думала, не стоит ли мне провериться у врача всякий раз, когда он находил повод прикоснуться ко мне. И он это делал. Прикасался. Часто.

Это не было личным. Я узнала, что Данте прикасается ко всем. Он свободно целовал Торе в обе щеки, здоровался и прощался. Он сжимал руку на плече солдата, пожимал руку и терся плечами со своими людьми, как щенок в загоне со своими братьями и сестрами.

Он был невероятно тактильным, что показалось мне странным для мужчины в наше время. Общество перешло в более мозговую плоскость, возможно, из-за притока технологий, которые позволяют нам взаимодействовать с минимальными физическими усилиями, получая все, что мы хотим. Данте, казалось, из кожи вон лез, оставаясь архаичным. Он поручил мальчику Тони каждое утро доставлять три физических экземпляра газеты — Нью-Йорк Таймс, Гардиан и Коррьере делла сера. Он требовал личных встреч всегда, когда это было возможно, даже под пристальным наблюдением ФБР, хотя существовало бесчисленное множество платформ, которые он мог бы использовать для ведения бизнеса в Интернете и которые, несомненно, были бы менее осмотрительными.

Не только его физическая близость действовала на меня, как волны на скалы.

Конечно, как женщина, да еще и образованная, волевая, я в корне возмущалась мафией. Как может женщина романтизировать систему, которая рассматривает семью как феодальную систему, управляемую мужчинами и только мужчинами, а женщины используются в качестве уборщиц, поварих, нянек и случайной разменной монеты в браке?

Но такой, как я узнала, не была Семья Данте Сальваторе. Конечно, здесь все еще существовала иерархия. Данте и Торе были на вершине, своего рода причудливое совместное капитанство, которое не часто встретишь между мафиози, как правило, жаждущими власти и неспособными к компромиссу. Затем Фрэнки Амато, технический гений и правая рука, который колдовал все, что хотели Сальваторе, словно из воздуха. Были еще подчиненные, которые управляли своими мини- владениями, но они, как я узнала, не были исключительно мужчинами.

Жена Фрэнки работала на Семью.

Яра была их consigliere[98], женщина и не итальянка.

Было очевидно, что Данте пренебрегал традиционными нормами, которые десятилетиями управляли Каморрой и другими подобными ей итальянскими организациями.

И, похоже, это работало, по крайней мере, в финансовом плане.

Казалось, никто ни в чем не нуждался. Я видела матово-черный Феррари 458 спайдер в гараже и втайне мечтала о нем; часы Ролекс, Патек Филлип и Пьяже на запястьях Данте и его людей; огромные размеры и дорогую обстановку квартиры, в которой я временно жила. Данте и его команда веселых преступников владели сетями отелей и строительными компаниями, невероятно прибыльной и инновационной энергетической компанией, а также ресторанами и барами по всей округе. Масштабы их законного или, по крайней мере, обращенного к законности бизнеса поражали воображение. В сочетании с их незаконными сделками, вымогательством, азартными играми и мошенничеством, о которых я так и не узнала, я могла только догадываться о миллиардах долларов, поступающих в компанию.

Также было очевидно, что этот новомодный способ ведения дел не нравился важным членам других Семей организованной преступности. Я подслушивала без стыда, адвокат во мне не мог сопротивляться, а Данте не пытался, как мог, оградить меня от происходящего.

Я знала, что семья ди Карло охотится за ним. Та же самая семья, которая пристрелила Козиму во время перестрелки и довела ее до комы.

Когда Гидеоне ди Карло звонил мне, не раз и не два, я не отвечала и в конце концов заблокировала его номер.

Короче говоря, я слишком много знала.

Слишком много о людях, скрывающихся за масками преступников, о быстром уме Чена, юморе Марко, обаянии Фрэнки, тихой доброте Адриано и даже о вспышках добродушного подшучивания Якопо. Было гораздо труднее ненавидеть их за преступления, когда я знала больше об их личностях, чем об их незаконной деятельности.

Я всегда считала, что если ты можешь что-то понять, то ненавидеть это почти невозможно, потому что тогда ты можешь сопереживать этому.


То же самое, конечно, можно сказать и об их боссе.

Медленно и необратимо время, проведенное рядом с Данте, растапливало мое ледяной отношение к нему. Я стала подшучивать над ним, вместо того чтобы пытаться разорвать его на куски острым кончиком языка. Вернувшись на работу после операции, я проводила свои поздние рабочие часы за столом в гостиной или за журнальным столиком, а не в офисе, потому что мне нравилась его компания.

Его компания.

Один месяц нашей вынужденной близости, и я была опасно близка к тому, чтобы поддаться его игре в коррупцию.

Поддавшись похоти, я почувствовала, как цунами нахлынуло на мое нутро. Ощущение, которого я никогда не испытывала за свои двадцать семь лет до встречи с Данте.

Оттепель, которую он вызвал простым поцелуем в шею и необычной демонстрацией мастурбации. Я чувствовала себя почти чувственно живой, ощущая вкус еды на языке, воздух на коже, кашемир, который я натянула на себя, защищаясь от усиливающегося зимнего холода. Мне захотелось того, от чего я так долго отказывалась: шоколада и виски, танцев и песен, но больше всего секса.

Я хотела его так сильно, что даже зубы болели от этого.

В последние несколько дней по утрам я просыпалась с мокрыми бедрами, мечтая о том, как такой мужчина, как Данте, будет ласкать меня.

В то утро я сжала бедра под столом на террасе, когда мы с Данте сидели и пили кофе, читая свои газеты перед тем, как я отправилась бы на работу. Это была странная домашняя сцена, но я не позволяла себе задерживаться на этом слишком долго.

— Сегодня утром ты выглядишь… взволнованной, Елена, — заметил Данте своим ровным акцентированным тоном, который он использовал, когда дразнил меня.

Я посмотрела на него, раздражаясь на нас обоих за этот бесконечный танец, в котором мы были заперты вместе.

— Я плохо спала.

— Плохие сны? — спросил он, вздернув черную бровь.

Я поджала губы и выпятила одну из своих.

— Плохой человек.

— Ох. — он сложил газету на коленях и наклонился вперед с волчьей ухмылкой. — Поделись с классом.

Я фыркнула.

— Вряд ли.

— Va bene[99]. Тогда я расскажу тебе о своем, — предложил он, откидываясь назад, скрещивая эти мощные руки на груди.

Я перевела взгляд с выпуклых мышц на квадратную челюсть, покрытую щетиной вчерашнего дня. Невольно я представила себе, как она ощущается под языком.

— Это лишнее. — мою торжественную речь испортила отдышка.

Эти глаза, галактики-близнецы, сверкали.

— Я думаю, это очень необходимо.

Он потянулся к вазе с фруктами, стоящей, между нами, и выбрал красный гранат. Я жадно наблюдала, как он взял его двумя сильными руками и легко расколол пополам большими пальцами. Он почти чувственно провел пальцем по внутренней стороне плода, а затем поднес ядро яркого фрукта ко рту. Это вызвало воспоминание о том, как он провел пальцами по своей сперме и окрасил ею мои губы.

Он хмыкнул, проглотив.

Я потянулась к своему стакану с водой и отпила немало…

— Мне снилось, что я был с красивой женщиной. — начал он, все еще держа в руках фрукт и периодически поедая его. На его губах был красный сок, который мне очень хотелось слизать. — Она была обнажена, но нервничала. Я успокаивал ее, поглаживая эту кремовую кожу только кончиками пальцев, краем грубых костяшек, пока не заставил ее дрожать.

Я моргнула, настолько поглощенная раскатистой манерой его голоса, что совершенно забыла о себе.

— Она не захотела встать передо мной на колени, когда я попросил… — он вытащил несколько зерен граната на ладонь, а затем медленно наклонился вперед, поднося их ко мне, и сказал: — Поэтому я встал перед ней на колени. И когда я коснулся ртом ее киску, знаешь, какая она была на вкус, Елена?

Я не ответила, потому что была слишком занята, уговаривая себя не брать эти длинные пальцы в рот вместе с предложенным фруктом.

Он прочел мое колебание, и его глаза из жидких чернил превратились в неподатливый обсидиан. Мгновение спустя он прижал фрукт к моему закрытому рту, окрасив мои губы терпким соком. Когда я открыла рот, чтобы выразить уверенный протест, он высыпал косточки мне на язык.

— Как гранат и красное вино, — закончил он, возвращаясь в удобное положение, где он продолжил обсасывать кончики своих пальцев.

— Ты флиртуешь со мной? — спросила я, гордясь тем, что мой голос не дрожал так, как дрожали мои бедра под столом.

— Ты ударишь меня, если я скажу «да»?

Его игривость была заразительна.

Я подавила желание улыбнуться и мрачно кивнула.

— Да.