Когда герои падают[=When Heroes Fall]

Вместо этого она окатила меня холодной водой, пробудив к полному бдительному возмущению.

— Что ты делаешь в моем доме? — холодно потребовала я, вставая и идя на кухню, чтобы взять городской телефон. Я угрожающе подняла трубку. — Нужно ли мне позвонить в полицию, потому что в мой дом вторгся незваный гость?

— Конечно, — согласился он, пожимая плечами, протягивая свои массивные руки. С опозданием я заметила белый пластиковый пакет в его руке. — Но я незваный гость с подарками, и я никогда не видел, чтобы итальянка отказала красивому мужчине с едой.

Я фыркнула.

— Я не считаю себя итальянкой.

— Ах, — раздраженно сказал он тем же тоном, что мой самодовольный, всезнайка психотерапевт использовал, когда я говорила что-то, что он находил просвещающим. — Так же, как я не считаю себя британцем.

— Независимо от того, во что ты предпочитаешь верить, ты брат герцога. Полагаю, это довольно сложно игнорировать, — съязвила я, решив порезать его на куски своим колючим языком, прежде чем вышвырнуть его на улицу.

— Ты будешь удивлена, — сказал он, входя в мою кухню, будто ужинал здесь тысячу раз до этого.

Я смотрела, ошеломленная его дерзостью, как он бросил пакет с едой на мраморную стойку и начал открывать шкафчики в поисках стаканов. Обнаружив их, он вытащил из пакета бутылку итальянского Кьянти[3] и продолжил говорить, словно продолжая суть разговора, который у нас уже был.

— Маленькая птичка сказала мне, что Кьянти твое любимое вино. Обычно я предпочитаю его с хорошей пастой, но та же птичка нашептала, что ты избегаешь итальянской кухни. Так что… — он снова улыбнулся, и на его огромном лице появилась широкая улыбка. — Я принес Суши Ясака.

Боль пронзила меня с такой силой, что я вздрогнула, а затем увидела, как ухмылка Данте перекосилась на левую сторону, словно криво повешенная картина.

Это была такая мелочь, но я поняла, что именно небольшие напоминания, которые появлялись в течение дня, оставляли мне боль и усталость.

Суши Ясака было нашим местом, Дэниела и моим.

В результате я не ела там уже несколько месяцев, но небольшая часть меня тосковала по сашими из тунца, которые Данте вытащил из пакета.

— Плохие воспоминания? — спросил он так тихо, что я поняла, что отвечаю, прежде чем смогла остановиться.

— Старые воспоминания, — согласилась я, прежде чем покачать головой и вновь взглянуть на него. — Итак, Эдвард Давенпорт, я хотела бы узнать, что ты делаешь в моем доме без приглашения? Похоже, у тебя есть привычка вторгаться туда, где тебя не ждут.

В первый раз я встретила Данте у больничной койки моей любимой Козимы. Вид такого крупного итальянца, нависшего над моей лежащей сестрой, вселил в меня такой ужас, который я не испытывала годами.

Излишне говорить, что это было не совсем удачное первое впечатление.

Данте, однако, только усмехнулся так, когда кто-то пытался заставить его взглянуть в лицо неприятной правде.

— Меня пригласили к ее постели. Ты просто этого не знала. И я здесь, Елена просто для того, чтобы определить, подходишь ли ты для того, чтобы быть одним из моих законных представителей.

Я мгновенно ощетинилась, готовая надеть броню, которую отточила за годы, когда мне приходилось доказывать свою ценность в юридической профессии как женщины и иммигранта.

Данте поднял свою большую, сильно загорелую руку, прежде чем я смогла возразить, смех плясал в его глазах. Меня безмерно раздражало то, что он, казалось, находил веселье во всем, что я делала.

— Я не имел в виду, что ты технически не лучший выбор, — великодушно признал он. — Только то, что мне нужен конкретный тип человека в юридической команде, и даже несмотря на то, что ты достаточно хорошо оправилась от шока, вызванного сегодняшним стрелком, я чувствую, что ты из тех женщин, которые предпочитают истинный путь. — когда я продолжила смотреть на него, он приподнял бровь и сделал невинный жест, подняв руки к потолку. — Я ошибаюсь, предполагая это?

Я стиснула зубы вместе.

— Ты знаешь, что говорят о предположениях.

Его голова склонилась вправо, брови нахмурились.

— На самом деле, не знаю.

Я напряженно пожала плечами.

— Они делают из нас с тобой задницу.

Он моргнул, затем хлопнул рукой по стойке и буквально расхохотался. Мощный звук нарастал и утихал в моей узкой кухне, слишком большой и яркой, чтобы его можно было сдержать.

— Леди может быть грубой, — наконец сказал он, продолжая говорить сквозь смех. — О, звук ругательств с твоих губах греховен, Елена. Тебе следует чаще ругаться.

Я слегка приподняла подбородок в качестве единственного ответа. Я бы точно не стала. Во всяком случае, его замечание только напомнило мне, что «грубая» это не то прилагательное, которое я когда-либо хотела услышать в свой адрес.

Я слишком много работала, чтобы забыть о грубости моего воспитания. Чтобы стать той женщиной, которая работала в десятке лучших юридических фирм города, и любовницей, которую мужчина вроде Дэниела мог бы взять в партнерши.

Данте слишком внимательно изучал меня, опираясь на предплечья, чтобы фамильярно опереться на стойку, как если бы мы были двумя близкими друзьями, разговаривающими тет-а-тет.

— Знаешь, именно контраст между двумя противоположностями возвышает их обоих до яркой славы. Не бойся быть грубой, как и мне не нужно бояться быть нежным. Слишком много одного скучно, Елена.

— Меня обвиняли в гораздо худшем, — язвительно возразила я.

Мне никогда не удавалось вести себя невозмутимо. Это было одно из качеств Даниэля, которым я восхищалась больше всего — его способность сохранять физическую невозмутимость даже перед лицом полного хаоса. В моей крови было слишком много латинского, как бы я ни пыталась обуздать ее, чтобы избавиться от дикой крайности своих эмоций.


Данте вполне мог дразнить меня так, как я знала, что многие люди так делали, чтобы наладить отношения, но, какими бы благими ни были намерения, я не умела принимать критику.

Я покраснела и почувствовала легкий стыд, а потом разозлилась на себя за то, что чувствовала себя так. Мне было слишком трудно распутать сложный узел собственных необузданных эмоций. Внезапно я устала от самой себя. Я так измучилась простого действия быть собой.

В наши дни это не было необычным ощущением, но я утомилась до мозга костей.

Данте, казалось, почувствовал перемену во мне, его чернильно-темные глаза проследили за смягчающимися линиями моих плеч и выпуклостью моей груди под шелковой блузкой, когда я глубоко вздохнула и снова вдохнула.

— Вот, — сказал он почти мягко, отводя глаза, словно желая уединиться, пока собирал мои тарелки, бокалы и еду, перенося их к моему маленькому круглому обеденному столу. — Это конец долгого дня, Елена. Почему бы тебе не сесть и не помочь мне съесть всю эту еду, а?

Я моргнула, когда огромный мафиози почти комично опустился на стул у моего крошечного столика, а затем раздвинул свои толстые бедра, пока мне не хватило места вытащить другой стул. Он начал выкладывать еду из разных контейнеров на свою тарелку, напевая при этом смутно знакомую песню себе под нос.

Я снова моргнула.

Меня беспокоило, насколько легко он мог сбить меня с толку, хотя я напоминала себе, что это было чрезвычайно странное поведение. Этот человек ворвался в мой дом, и пригласил себя на ужин, который сам же купил, и каким-то образом заставил меня почувствовать себя негостеприимной и нелюбезной.

— «Seduta» (в пер. с итал. «Садись»), — мягко приказал Данте.

Мгновенно и без раздумий я села.

Меня охватил гнев, преследуемый унижением.

Прошло много времени с тех пор, как я принимала приказы от любого человека на любом языке, не говоря уже о том, что я изгнала из головы.

Когда я снова встала, дрожа от гнева, Данте набросился и схватил меня за запястье легкой, но непоколебимой хваткой, заставив вздрогнуть.

Наши взгляды встретились, зацепились друг за друга на долгое тревожное мгновение, когда он заглянул слишком глубоко внутрь меня.

— Мы будем говорить только по-английски, хорошо? — он торжественно пообещал.

Я уставилась на него, наконец-то определив, что именно в Данте Сальваторе заставляло меня чувствовать себя неуютно.

Он был совершенно искренним.

В его превосходстве, в его обаянии, в его заботе.

Он полностью посвятил себя этому моменту, тому, что было в центре его внимания. Находиться в центре его внимания было все равно, что стоять обнаженной, лишенной всякой защиты, которую я тщательно создавала двадцать семь лет.

— Хорошо, сажусь, — натянуто ответила я, скрестив ноги.

Взгляд Данте сразу же переместился на край непрозрачной ленты на верхней части моих чулок до бёдер. Я расстегнула их и одернула черную кашемировую юбку еще ниже.

— Ты ворвался в мой дом, чтобы сказать мне это?

— Мы не занимаемся делами за обеденным столом, — предупредил он, хотя и послал мне лукавую ухмылку.

Это было вековое правило, которое знала даже я, будучи лицом, не принадлежащим к мафии.

— Я бы предпочла, чтобы мы продолжили. Ты посягаешь на мои планы на этот вечер. — я холодно изогнула бровь, потянувшись за сушими из тунца.

Мой желудок тихо урчал, напоминая, что я съела только половину яблока за завтраком.

— Ой? — слово было поглощено смешком. — Горячее свидание?

Я посмотрела на него сверху вниз, отправляя в рот кусок нежной рыбы и слегка мурлыча, глотая ее. Не было никаких причин, по которым он должен знать, что моим самым горячим свиданием с тех пор, как Дэниел оставил меня, были бокал вина, коробка любимых французских шоколадных конфет и эпизод Настоящей Крови[4].

— Возможно.

Руки Данте, ладони, покрытые мышцами, выглядели слегка нелепо, держа в руках тонкие палочки для еды, но он маневрировал ими как профессионал, выбирая острый ролл с лососем.

— Тогда я настаиваю, чтобы мы поговорили об этом. Козима намекала, что тебя… не интересуют мужчины.

Я подавилась кусочком суши, болезненно вдохнув васаби. Спокойно, с горящими глазами, Данте протянул мне нетронутый бокал красного итальянского.

Я посмотрела на него, выпив, и вздохнула с облегчением, когда жжение в горле ослабло.

— Меня очень интересуют подходящие мужчины, — поправила я его более хрипловатым голосом, чем обычно, грубым от приступа кашля. — Мужчины чести и достоинства. Я не виновата, что это редкая порода.

— Интересно, дашь ли ты любому мужчине шанс доказать свою ценность? — задумался Данте.

Слова не были недобрыми, но все равно ранили. Поздно ночью, лежа в огромной кровати, которую я когда-то делила с ним, я задавалась вопросом, дала ли я Дэниелу должного шанса быть самим собой со мной, чтобы доказать, что каким бы он ни был, он может быть прекрасен для меня.

Я отталкивала его, потому что боялась.

Я могла признать это сейчас, после месяцев упорной терапии.