Княжий человек

Даже в двадцать первом веке, откуда прибыл Молодцов, навыки, о которых говорил Воислав, могли бы оказываться полезными. Если бы вдруг Данила переместился обратно. Сам он пока не хотел возвращаться. В первую очередь он хотел выудить из батьки Воислава все его знания о фехтовании, стать настоящим воином, а потом… О дальнейшем можно будет подумать и позже. Зачем, спрашивается, в двадцать первом веке умение фехтовать мечом? Может быть, потому, что это круто? Может, оттого, что Данила, с каждым днём оттачивая фехтовальное мастерство, чувствовал себя сильнее? Или же это в нём говорила смесь упрямства с любопытством?

Следуя логике, начинать поиск способа возвращения в будущее стоило с той лесной поляны, где Молодцов впервые обнаружил себя. И тут обстоятельства складывались как надо: караван Путяты двигался в нужном направлении – на Юг. Там, в пойме одного из притоков Днепра, находилась та самая полянка, где менее года назад невозможным образом объявился Молодцов. В тех краях жили очень предприимчивые люди, которые несколько раз перепродавали Данилу в рабы. С ними он был не прочь ещё раз встретиться и поговорить, уже как обережник. Но есть и те, встречи с которыми Молодцов искренне ждал, например, с кузнецом Вакулой.

Способа и причины своего необычного перемещения Данила даже представить не мог, если не учитывать гипотезы, что он в коме или «под веществами» лежит где-нибудь в палате. Но раздумья о том, как же и почему это всё произошло, никоим образом не могли быть полезными здесь и сейчас, в частности помочь развести костёр, поэтому Молодцов их отбрасывал за ненадобностью. Данила всегда умел трезво смотреть на вещи и принимать их такими, какие они есть, без лишних рефлексий, и жить, беря в расчёт лишь окружающую обстановку. Он обладал эдакой смесью приспособленчества и пофигизма, мимикрии, если угодно. Но на самом деле Данила просто всегда стремился, чтобы ему было комфортно – и внешне, и внутренне. Поэтому своё невероятное путешествие он принял достаточно спокойно, а удивление и шок спрятал глубоко внутри.

Вот и сегодня вечером Данила хотел, чтобы обошлось без дежурств – тогда останется время немного поработать с мечом. Чтобы закрепить навык, необходимо тренироваться каждый день – это ещё одна мудрость батьки Воислава, которой нужно было следовать, чтобы стать воином. Даже если после целого дня на вёслах руки никакие и в животе пусто.

Данила взял ножны, выданные ему после остановки. С лёгким щелчком вытащил из них на пол-ладони меч. На отполированной поверхности отразилась часть его лица: нос, еле заметные скулы и зелёные глаза с голубой каймой. Это зрелище завораживало. Казалось невероятным, что клинок был сделан человеком, что он своей волей и руками создал такую крепость, соединил саму силу в безукоризненных гранях, на которых сейчас видел своё отражение Молодцов.

«А я раньше думал, что мечи – это были простые железяки», – подумал он.

– Что, красен ликом? – насмешливо раздалось сверху.

Данила сидел на бревне перед будущим костром, растопка была уже готова. Около него стоял Шибрида и смотрел как матёрый варяг на сопливого обережника.

– Да уж, покраше тебя, усатый, – отмахнулся Молодцов.

– Ну, если в темноте и со спины смотреть, то да, краше. Про темноту я не зря помянул, ты сегодня в первую череду дежуришь.

– Как скажешь, – вздохнул Данила.

Шибрида ещё раз оглядел поляну, где они остановились, удовлетворённо кивнул и сел рядом с Молодцовым.

– Брат, ты думал, чего это с нами на реке случилось? – спросил Клек, отпил из фляги и бросил её Шибриде.

– Ты про тех свиноголовых? Всякое может быть, – варяг сделал глоток и, в свою очередь, протянул флягу Даниле. – Думаешь, дело нечисто тут?

– Кто знает? У богов спросить надо бы. Для водоворотов сегодня Луна не та была. Чудинские купцы, конечно, криворукие, но не настолько же.

– Думаешь, водяной пособил?

– Или навь какая.

Скажи сейчас Молодцов, что это всё чушь и нет никаких навей, он наткнётся как минимум на непонимающий взгляд. Разговор был абсолютно серьёзный, и вся эта нечисть для варягов была ничуть не менее реальна, чем Данила. Да и у него самого, не считая попадания в век десятый из двадцать первого, имелся опыт, заставлявший верить во всякую нечисть, ворожбу и тому подобное. Да только принимать это всерьёз Молодцов так и не научился.

– И всё-таки ты хорошо со всем справился, Шибрида! – от души похвалил кормчего Данила.

– Речка же, пустяки, – отмахнулся варяг, но похвала пришлась ему по сердцу. – Вот когда на «Лебёдушке» поплывём и Вуефаст мне кормило отдаст, вот тогда совсем другое дело будет. Вниз по Днепру не поплывём – полетим! Слышишь, Уладка, повезём тебя как княжну настоящую – на ладье да с богатствами!

– И с охраной из гридней настоящих! – поддакнула девушка, подсаживаясь к Молодцову.

– Ну, лучше твоего Даниила гридня трудно найти, – серьёзно сказал Клек и резко захохотал, вместе с Шибридой. Шутка, по их мнению, вышла удачная. Может, так оно и было, но даже если удачную шутку повторять изо дня в день, то она надоест.

– Смейтесь-смейтесь, – ответил Данила, – вот научит меня батька на мечах рубиться, я вас обоих одолею.

Сказал тоже в шутку, конечно. Варяги засмеялись пуще прежнего. Сам Молодцов сомневался, что даже за всю жизнь сможет научиться работать мечом и топором так же умело, как братья-варяги. А вот Улада не смеялась почему-то, только сильнее прижалась к нему, коснулась губами щеки.

Данила оттянул ворот мокрой от пота рубахи (весь взмок, искупаться, что ли?), нащупал пальцами тонкий обруч из серебряной проволоки, обвивавший шею. Гридень или не гридень, но гривну себе выслужил, а ещё достаточно серебра в кошель. Гривна – это такая денежная единица, весом примерно граммов двести, если на современный лад. А ещё – статусная вещь. У Шибриды и Клека тоже есть такие, только малость потолще. Гривна здесь – один из главных атрибутов свободного мужчины, недаром холопам да челядинам всяким вешали на шею кожаный или железный ошейник. Второй атрибут – это оружие, хоть какой-нибудь, пусть криво выкованный, ножичек, но муж должен носить на поясе. У варягов и с этим всё было в полном порядке: кроме здоровенных тесаков, которые язык не поворачивался назвать ножами, но для кинжалов они были слишком грубоваты, имелись ещё секиры и настоящие мечи. У Шибриды так и вовсе два. Он был обучен обоерукому бою, как и батька Воислав. Шибрида как раз приготовил всё необходимое, чтобы в очередной раз поухаживать за клинками – оружие, как и женщина, ласку любит, – и лишь тогда заметил, что костёр ещё не горит. Действительно, уже почти стемнело, путешественники за разговорами не заметили, как пролетело время, а костёр ещё не разгорелся, ужин не булькает в котле.

Вины Улады тут не было – Шустрик с хворостом ещё не вернулся.

– Где этого холопа носит, – зло бросил Молодцов: если что, идти на его поиски придётся как раз ему, самому младшему в команде.

Идти никуда не пришлось.

– По-мо-ги-те! – отчаянно раздалось в лесу. – Вои добрые, защитите!

Трое обережников тут же оказались на ногах с оружием наголо, да не абы как, а правильным строем: Шибрида посередине, Данила и Клек с боков.

– Уладка, к остальным, – приказал Шибрида.

Девушка без разговоров подчинилась. Умница.

Позади в лагере уже слышался переполох, вызванный криком, но трое обережников первыми ринулись к опушке леса. Факелов не брали: варяги и так отлично видели в темноте. Данила тоже натренировал за последнее время ночное зрение, да и не требовалось от него многого, главное – щит держать крепко, прикрывая себя и Шибриду.

В лесу за дровами ходило много народа, так что шум поднялся в нём изрядный, но кричал именно Шустрик, все узнали его голос. Слаженным строем, щит к щиту, трое обережников почти бежали сквозь лес. Рыхлая вязкая почва вместе с листвой липла к обуви, давала неверную опору.

Кто же всё-таки решил на купцов напрыгнуть, да ещё так по-глупому? Или холопу всё показалось?

– Помогите!

Прямо на щиты выскочил ошалевший Шустрик, спружинил от них как мячик, упал на пятую точку, глянул снизу испуганно.

– Не бойся, это мы, – пробасил Шибрида, вложил меч в ножны и поднял холопа одной рукой, как котёнка. – Ты чего кричал?


– Навь… – пискнул Шустрик и совсем сник под взглядом варяга.

– Говори.

– Там, Хорсом клянусь, мы с Беляком валежник собирали, а тут она… Говорит так тонко, протяжно: мол, сюда. Ну, Беляк и пошёл, а я… Я не знаю, как тут оказался.

– Что такое?! – громогласно раздалось позади.

Батька Воислав, в панцире, с двумя мечами. Шлем с «очками» сдвинут на затылок, а синие усы свисают до гладкого подбородка. За ним – уже вся ватага с факелами.

– Да вот, говорит, кромешников слыхал, одного холопа даже за собой утащили, – ответил Шибрида.

– Кого конкретно?

– Говори, ну! – варяг поставил холопа на землю.

– Беляка, челядина купца Неленя с людинского конца, они рядом с нами встали.

– Вот оно что. Давай этого зайца, я поспрашиваю.

Лес всё больше наполнялся встревоженными воинами. Воислав, выспросив всё у холопа, велел двоим обережникам кликнуть других купцов, рассказать, что случилось, затем ещё раз зачем-то внимательно посмотрел Шустрику в глаза и велел остальным идти в лагерь.

– А мы искать пропавшего с другими не будем? – спросил Данила.

– А зачем? Он же не нашей сотни, пусть людинцы эту навь ищут, хотя челядин тот наверняка попросту сбежал. Но сегодня ты всё равно в дозоре стоишь в первый черёд.

– Да, понятно, – согласился Молодцов.

Первая смена считалась самой лёгкой.

Данила прогуливался перед опушкой, метрах в десяти от палаток, где спали люди Путяты. На костры не смотрел, глядел в лес, чтобы не слепить глаза и не сбивать ночное зрение. Попутно развивал в себе умение слушать, обонять, распознать всё происходящее не только в лесу, но и в лагере, у речки, всюду. «Слуханье», так это называл Воислав, было как раз тем, о чём говорил он раньше, – умение интуицией, подкоркой, бессознательным воспринимать происходящее вокруг себя и вовремя почувствовать угрозу.

Получалось не особо, может, потому что в лагере торговых гостей было реально очень шумно, а может, Молодцов просто не старался. Но среди купцов действительно царил переполох, в чаще то и дело мелькали огоньки факелов – всё искали пропавшего челядина. Теперь из леса вряд ли кто решит сунуться, но дозорные всё равно нужны. А вдруг в суматохе какой-нибудь ушлый попутчик решит порыться в тюках, что везут люди Путяты. Капиталист капиталисту волк. А купцы, что плывут из Новгорода на юг, самые что ни на есть капиталисты стадии накопления первоначального капитала.

«Только Россия эту стадию не пройдёт и в двадцать первом веке!» – вспомнились Молодцову слова отца.

С десятого века мало что изменилось. Здесь тоже любой встречный купец может прибрать имущество своего коллеги, если сочтёт прибыль достаточно выгодной. Викинг Гуннар Скряга, который осадил заимку охотника Завида зимой, тоже вроде как считался купцом.

Данила вздохнул, не удержался. Одним быстрым движением, с еле слышным звоном, выхватил меч из ножен. Махнул пару раз, повертел меч в руке, полюбовался игрой отблесков огня на узорчатой поверхности клинка.

Меч, его меч! Данила разбирался в мечах ровно настолько, чтобы отличить каролингский от романского. В его руке лежал именно романский меч: лёгкий, не больше килограмма, метр в длину, с ярко выраженным остриём, которым можно пронзать кольчугу, и навершием в форме диска. Единственно, рукоять Молодцову казалась коротковатой, но всё равно она была длиннее, чем у других кликов, например, у мечей того же Шибриды. Длань обоерукого варяга лежала в рукояти как влитая.

«Интересно, как этот меч попал к нему? Сразу же видно – не русская работа», – подумал Данила о том, у кого взял своё новое оружие.

Ведь меч был не куплен, а взят в бою!

Год назад, когда Молодцов побрёл с той самой полянки, где очнулся, на поиски цивилизации, то вышел к ручью, где поцапался с тремя рыболовами. Стычка прошла успешно для него, но у рыболовов имелись друзья, а Данила тогда, как можно догадаться, был полным лохом и в области обычаев, и по части умения заметать следы. Выследили его на счёт раз, оглушили тупой стрелой по башке – это такой нелетальный метод разговора у здешнего населения с чужаками, чтобы, значит, пришлый копыта не откинул и его можно было задорого продать.

Данилу продать задорого не получилось, поскольку он ничего не умел из того, что положено древнерусскому челядину, да ещё, бывало, норов свой показывал. В итоге его перепродали через третьи руки варягам для жертвы на острове Перуна. Варягам надо отдать должное: если то, что слышал Молодцов о викингах, правда, то варяги поступали благородно, не стали умерщвлять полон разными, крайне неприятными, способами, а дали возможность поучаствовать в перуновых играх, то есть биться насмерть перед лицом кумира. Многие рабы из компании, куда попал Данила, восприняли это с радостью, как достойный способ закончить жизнь. С оружием в руках, к тому же! Авось Перун ещё отметит за храбрость и возьмёт к себе в Ирий.

Молодцова возможность попасть в Ирий не грела никак. Тем более варяги перед боями насмерть устроили своеобразное показательное выступление: пляски полуобнажёнными с оружием. И Данила смог оценить их невероятный, просто запредельный уровень мастерства.

Он сумел драпануть с острова. В реке его чуть не утопила какая-то непонятная нечисть (Молодцова до сих пор передёргивало от этого воспоминания). Выбравшись на берег, Данила встретил детвору, которая привела его к деревне, где заправлял всем отличный староста, дед Житко, настоящий сельскохозяйственный профессор и мастер выращивания хлеба. Он временно приютил чужака, не за просто так, а за определённую услугу в будущем. В деревне Данила встретил Вакулу, кузнеца, который позже и свёл его с Воиславом. По сути, этим двум людям Молодцов был обязан очень многим. Жаль только, полностью рассчитаться с долгами у него уже не выйдет.

Воислав тоже был варягом, но не обычным. Данила искренне удивился, когда увидел у него крест на шее. Его батька был христианин, причём не формально, как депутаты из времени, откуда пришёл Молодцов, а искренне, сердцем, что последующие события только подтвердили.

Познакомившись поближе с Воиславом, Данила просто не мог ненавидеть этого человека, как и Шибриду с Клеком, да и других варягов тоже. Но вот кланяться или жертвовать себя Перуну – уж извините.

Однако побег Молодцова с острова не прошёл даром. Варяги, которым полагалось убить странного чужака, подошли к делу всерьёз и стали выискивать его след. Данила имел все основания полагать, что ключом к такому избыточному интересу была не банальная месть, а его, Молодцова, необычное происхождение родом из другого Мира. И что характерно, варяги почти добились своей цели. Десяток их присоединился к шайке Гуннара Скряги, которая осадила заимку Завида, куда с торговыми делами прибыл Путята с людьми.

Воислав и тут показал себя мужиком и настоящим воином. Он не выдал Данилу своим братьям-варягам, хотя тот сам готов был сдаться им в руки. Воислав предложил себя на «божий суд» – поединок насмерть во славу Перуна, чтобы выяснить, на чьей стороне действительно находится бог. Варяги отказались, из чего Данила сделал вывод, что им нужно было смыть оскорбление только его кровью. Отчего вступился Воислав за своего человека: из христианского милосердия или потому что братство обережников выше братства варяжского – не суть важно.

Затем была осада, Молодцову она показалась бесконечно долгой и кровавой, он едва сумел выжить. Его вместе с другими уцелевшими обережниками и охотниками спасли гридни посадника Новгородского Добрыни. Но тут один из пленных варягов, тех, что примкнули к викингам, совсем ещё юный, бросил вызов Молодцову, а Данила не утерпел, от злобы или по глупости, он согласился на «божий суд», который состоялся неделю спустя в Новгороде, на большом Волоховом капище. В поединке Молодцов одержал верх. Да, его победе сопутствовали объективные обстоятельства, но это не имело никакого значения. Данила стал победителем и получил в качестве трофея прекрасный меч. Ему бы ещё на доспехи приличные накопить, тогда он и вовсе сможет за княжьего гридня сойти.

Пока Данила размышлял и предавался воспоминаниям, он не переставал работать мечом: крутил, повторял выученные фехтовальные пируэты. Движений в науке владения мечом было не так много, как в общем и в любом настоящем боевом искусстве.

– Тренируешься? – послышался тихий голос.

Клек. Совсем рядом. Тихо подобрался – и не заметил.

– Ага, – не оборачиваясь, ответил Данила.

– Доброе дело. Иди, моя смена.