Князь моих запретных снов

– Когда тебе будет удобно, – ответила я.

Тибриус ар Мориш покинул замок Бреннен тем же днем. И я снова стояла у окна в башне и снова смотрела на цепочку следов от четверки гнедых и на полосы, оставленные на снегу полозьями саней.

И вздрогнула от неожиданности, когда на плечи легли теплые ладони.

Теперь… мы с Винсентом остались совершенно одни в замке Бреннен, не считая кухарки, двух горничных и конюха.

Я закрыла глаза, чувствуя горячее дыхание на шее, как раз под ухом. Потом он меня поцеловал, прихватывая кожу зубами, отчего по коже побежали мурашки.

– Ты не захотела с ним повидаться, – произнес Винсент, в то время как его ладони опустились на талию. – Почему?

Я вздохнула. В эти минуты… Не о том хотелось поговорить.

– Вряд ли он изменил свое отношение ко мне. Такие, как Тибриус, не меняются.

– Так и есть, – прошептал Винсент, осторожно прихватывая губами мочку уха, – не меняются. Как хорошо, что ты это понимаешь.

Снова молчание. И вкрадчивые, осторожные поцелуи, растравляющие под кожей огонь.

– Винс, – прошептала я, – скажи, ты… ты ведь не винишь себя в том, что умерла Флавия?

И это снова было не то, о чем хотелось говорить. Но говорить об этом было нужно.

– Виню, – спокойно ответил он. – Но, во‑первых, я уже ничего не могу изменить, а во‑вторых, иногда нам всем приходится делать выбор. Я его сделал, и ты это знаешь.

– Винс, а что… что теперь будет со мной? С нами?

Я не хотела оборачиваться, почему-то было страшно – а вдруг я увижу на его лице то отстраненное равнодушие, как тогда, когда он шел к нам вместе с Флавией?

– Замок Бреннен принадлежит мне, – услышала я, – а ты…

Он медленно повернул меня к себе лицом, а потом опустился на одно колено. Нырнул рукой в карман и достал оттуда плоскую деревянную коробочку, покрытую сложной резьбой.

– Ильсара, выйдешь ли ты за меня замуж?

Внутри, на подушке из алого бархата, лежал перстень, простой, гладкий, с единственным камешком, прозрачным, как слеза.

– Винс… – Я, казалось, лишилась способности дышать.

– Не уходи от ответа, Ильса. – Он усмехнулся. – Возможно, в твоих глазах я не слишком надежный кандидат в мужья, но ты все-таки подумай.

А потом, не дожидаясь, сам взял кольцо и надел мне его на безымянный палец. И поцеловал тыльную сторону ладони.

– Вот и все, моя красавица. Сопротивляться надо было раньше.

– Да, – выдохнула я. – Все равно я бы ответила – да.





* * *


Наверное, это была самая тихая свадьба из всех, что знал Филтон. Только я, Винсент и жрец Всех. И, верно, самая необычная свадьба, поскольку все делалось не так, как надо. Говорят, жених не должен видеть невесту в свадебном платье – но мы выбирали его вместе, поскольку, кроме Винса, рядом не оказалось ни одного человека, с кем бы мне хотелось это делать. Говорят, положено приглашать друзей и родственников, но у Винса их не осталось по понятным причинам, а люди, которых мне бы хотелось повидать, уехали. А еще вроде как неприлично проводить ночи перед свадьбой с женихом – мы же спали в одной кровати, в комнате на вершине самой высокой башни Бреннена, окна которой выходили на море.

По ночам мы разговаривали, у меня всегда было о чем спросить, а Винсент умел увлечь рассказом. За годы, проведенные в Долине, он набрался знаний настолько, что мог бы, пожалуй, заменить собой небольшую библиотеку. Еще мы целовались, до одури, до искусанных губ – и не более. Это было его решением, «чтоб все было правильно». Так что засыпали мы уже под утро, и еще никогда я не чувствовала себя так хорошо и спокойно: под толстым пуховым одеялом, когда голова на плече человека, в котором абсолютно уверена.

Однажды он меня все же спросил: после того, как он предал Флавию дважды, могу ли я ему доверять? Сложный вопрос, но я особо не раздумывала, потому что знала ответ еще тогда, в домике с розами.


Мы оцениваем поступки других, примеряя их к себе. И если с точки зрения Винсента он был достоин всяческого презрения, то с моей – Флавия предала его первой, разболтав важные сведения Урм-ашу. А Винсент слишком ее любил, да и чувствовал себя чересчур виноватым, поэтому провел без малого три сотни лет в Долине и за это время ухитрился спасти от Сонной немочи духи ведают сколько человек. Весы его совести колебались непрестанно: должен ли он убить свою сестру, тем самым уничтожив и духа, и Долину? Должен ли он хранить ей вечную верность, бесконечное количество раз расплачиваясь за свой страх смерти и тем самым продлевая существование Сонной немочи? А потом в его реальности появилась я… И как-то получилось, что я стала для него более ценной, чем те жалкие крохи сестры, что еще не поглотил дух.

– Знаешь, – сказал Винсент, осторожно целуя меня в плечо сквозь ткань сорочки, – я все эти годы понятия не имел, как поступить правильно. Но теперь точно знаю. И жалею, что не сделал этого раньше. Я ведь видел ее лицо, когда мы вывалились в наш план бытия, и я попросту убил ее, заставив Урм-аша покинуть погибшую оболочку. Несколько мгновений до того, как Флавия превратилась в ссохшуюся куколку… Знаешь, Ильса, я впервые за долгие годы увидел на ее лице покой. Не злобу, не презрение, не циничную усмешку. Она ушла мгновенно и обрела то, чего не было для нее так долго.

Он улыбнулся в подступающих рассветных сумерках, и я наконец увидела покой и безмятежность и на его лице. Винсент отпускал прошлое, чтобы остаться только со мной.

Это была самая тихая свадьба в Филтоне. А потом Винсент отвез меня в Бреннен в легкой повозке, запряженной белыми лошадьми, и – на руках, не слушая поздравлений прислуги – отнес все в ту же башню. Хорошо еще, что лестница туда была достаточно широкой, потому что иначе Винсент в своем рвении точно пару раз стукнул бы меня головой о каменную стену.

Я не видела этой комнаты накануне, ночь пришлось провести в своей бывшей спальне, и поэтому, когда Винсент пинком растворил двери, не сдержала восхищенного возгласа: посреди стояла совершенно новая кровать, с резными изголовьем, с витыми столбиками, держащими балдахин из белого шелка. И белье было кипенно-белым. А вокруг кровати, в вазах, красовались сотни крупных пунцовых роз – точно таких, какие я видела рядом с нашим домом-в-снах. Так вот почему вчера он меня сюда не пускал!

– Тебе нравится? – Дыхание Винсента согрело лицо.

Я, ничего не отвечая, стянула с головы фату и бросила ее куда-то на пол.

– Где ты взял розы?

– Заказал. Еще три дня назад. – Все еще держа меня на руках, он наклонил голову еще ближе. – Я подумал, что тебе будет приятно.

– Поставь меня, – попросила я шепотом.

Розы будили воспоминания, от которых хотелось плакать – как плачут от счастья.

Почувствовав под ногами пол, я завела руки за спину и принялась расшнуровывать корсет.

– Ильса? Позволь мне?

Послушно повернулась, слушая бешеный стук собственного сердца. Потом – шорох шелка, и свадебное платье осело снежным сугробом к моим ногам. Прохладный воздух огладил плечи. Я осталась в воздушной сорочке на тоненьких бретелях. Глянула в глаза Винса: они показались почти черными из-за расширенного зрачка.

– Ильсара, – выдохнул он, притягивая меня к себе.

Я молча занялась его одеждой, хотя пальцы почти не слушались. Все кончилось тем, что рубашку он содрал с себя сам, бросив на пол, меня подхватил на руки, и мы уже вместе рухнули в кровать.

– Послушай, – прошептал он рвано, – не бойся. Я не…

– Молчи! – Я голодно впилась ему в губы.

И больше мы не разговаривали. Я и представить себе не могла, что это будет… вот так. Что буду извиваться под умелыми руками князя Долины, хныкать и просить еще. Ощущая его язык на своей коже, то, как он прикусывал чувствительную грудь, я как будто издалека слушала собственные стоны. Потом его рука скользнула по бедру, задирая сорочку, и я сама раздвинула ноги, приглашая. Винсент что-то простонал невнятное, закрывая мне рот поцелуем, подсунул ладонь мне под поясницу. Я вскрикнула, когда почувствовала его внутри себя, но это не было больно. Непривычно. И… приятно.

– Моя маленькая, – шептал он, – я тебя люблю, Ильса…

Он еще что-то шептал, но я не слушала. Привыкая к новым ощущениям, ловя ритм нашего единения, не думая больше ни о чем. И когда он нашел какую-то особенно чувствительную точку во мне, постепенно нарастающее напряжение вдруг схлынуло, омывая нас обоих горячими накатывающими волнами. Кажется, я кричала. Неважно. Все оказалось неважным и далеким, кроме нас двоих. Я запустила пальцы в его волосы, перебирая жесткие пряди, всматриваясь в ставшее таким родным лицо.

– Теперь ты – моя жена, – едва слышно выдохнул он.

Перекатился на бок, затем обнял меня и прижал к себе. Тело еще ловило отзвуки удовольствия, и я, зажмурившись, положила голову ему на грудь. Как сытая кошка.

– Мне нравится быть твоей женой, – прошептала, устраиваясь удобнее.

Винсент потянул на себя одеяло и укутал нас. Мы молчали. После такого и говорить не особо хочется. Просто быть рядом и слушать завывания ветра в печных трубах.

Прижимаясь к сильному телу моего мужа, я сонно подумала о том, что, быть может, когда-нибудь напишу Габриэль о том, что простила ее, и о том, что все мы можем ошибиться и чего-то испугаться. Всему виной страх. А когда человек напуган, то способен наделать глупостей, но это вовсе не означает, что он плох сам по себе.

Да, вот примерно так и напишу.

А за окном густо падали пушистые хлопья снега. На несколько мгновений тучи разошлись, и белый покров заискрился в солнечном свете, заиграл бриллиантовой пылью. Я же, щурясь на яркий свет, подумала о том, что теперь мы просто будем счастливы. Кажется, мы это заслужили.