Князь моих запретных снов

Фелиция презрительно хмыкнула. Она все еще стояла над столом, уперев руки в бока, и сейчас, как никогда раньше, казалась милой и добродушной.

– Конечно же, я так не думаю, Ильса. И, будь моя на то воля, тебя бы отпустила… Ты кушай, кушай, я посуду заберу… Ну так вот. Уж я бы тебя отпустила обязательно, но, видишь ли, мое слово ничего не значит. Думаю, и без меня разберутся.

Я нерешительно взяла оладушек, макнула его в варенье и откусила кусок. Пожалуй, нигде я не пробовала оладий лучше, чем в Бреннене… Хотя где я бывала?

– Кушай, – приговаривала Фелиция, – компот не забудь.

И я послушно жевала, словно попав под ее чары, хоть есть толком и не хотелось. Компот оказался слишком сладким, обычно нам давали его куда кислее.

– А воды нет? – пробормотала я с набитым ртом.

Фелиция, забывшись, стояла и расчесывала ногтями свою болячку, затем встрепенулась, даже спрятала руку за спину.

– Так компот ведь!

– Сладкий, – я покачала головой.

– Ну ты пей, я позже водички принесу, – заверила она. – Главное, чтобы мастер Брист не знал, что я тебя тут кормлю. Запретил к тебе даже приближаться, злой как собака.

– Это правда, что он может стать следующим главой? – все же спросила я, вспомнив рассказ Аделаиды.

– Как высший совет решит. – Во взгляде Фелиции появилось странное удовлетворение, как будто… как будто она только что сделала все, что планировала, идя ко мне в камеру.

Я отодвинула пустую кружку, потом сжевала последнюю оладью.

– Спасибо, – промычала с набитым ртом, – вкусно.

– Это хорошо, – пропела лекарша, ловко собирая посуду обратно на поднос. – Ну я пойду. Водички чуть позже принесу.

И она удалилась, оставив мне свечу, а я снова забралась на лавку, подогнула ноги и стала смотреть на трепещущий на сквозняке маленький огонек.

После сладкого компота очень хотелось пить, но я понимала, что скоро Фелиция не появится и придется терпеть. Постепенно мной овладевало странное оцепенение. Мне казалось, словно я тут, в камере, – и одновременно где-то там, внутри веселого танцующего огонька.

Потерла виски, прогоняя странные видения. Потом дошла до ведра, там у меня закружилась голова, и я торопливо вернулась на скамью.

Это все события прошедшего дня так играют на нервах.

Потолок камеры, сложенный из деревянных балок, закачался мягкими волнами. Мне хотелось плыть по ним, в этой прохладе, обнимающей тело. Было хорошо, как никогда раньше. Только вот Винсента рядом больше нет, и от этого тревожно ныло под ложечкой…

Где-то далеко снова звякнул засов, но я по-прежнему плыла по деревянным балкам, расходящимся зыбкой рябью. Уже не хотелось подниматься, смотреть, кто там пришел. Наверное, была ночь, и, наверное, свеча почти догорела, но я продолжала дрейфовать в вязком безразличии.

«Вставай», – звякнуло тревожно где-то в глубине затуманенного рассудка.

Я точно знала, что дверь открылась, что кто-то вошел. И, верно, должна была хотя бы посмотреть…

Но тело сделалось совершенно непослушным, как бревно. Я попробовала сесть. Получилось едва пошевелить пальцами.

И почему-то я совершенно не удивилась, когда в мятущемся свете свечи надо мной склонилась Фелиция.

– Ну что, девочка, – ласково проговорила она и погладила меня по лицу, – пришла пора покормить моего хозяина. Ты такая одаренная, в тебе так много от Пробуждения… Он будет доволен, когда пожрет тебя. И я буду довольна, потому что проживу дольше, сильно дольше.

«Винсент!» – заорала, забесновалась та частичка меня, что еще осознавала происходящее.

А та, которую опоили, лишь вяло наблюдала, как блеснуло лезвие ножа, которым так хорошо и удобно перерезать горло.





Глава 11

Время сказать «прощай»




Блестящее острие качнулось в неверном свете.

– Нет, – пробормотала Фелиция, – сейчас не время. Не все так просто, куколка.

Резкий взмах ножом, и я, словно сквозь толстый слой войлока, услышала треск раздираемой одежды. Груди и живота коснулся прохладный воздух. В ушах грохотал пульс, и в те короткие мгновения все, что я слышала, – это стук собственного сердца и тяжелое, словно через силу, сопение Фелиции. Под грудью кольнуло, я дернулась и замычала. Даже язык не ворочался. Сознание билось в агонии, попав в западню собственного тела.

– Тише-тише, – забормотала лекарша, – важен ритуал.


У меня в ушах отозвалось тошнотворным эхом: «Ритуал-туал-туа-а-а-а-ал…»

Она что-то выводила там, у меня на животе. Ножом вырезала. Едкая боль вгрызлась в тело, а я по-прежнему не могла пошевелиться.

– Хорошо, что стража спит, – тем временем поясняла Фелиция, – поэтому сегодня я все сделаю правильно, с хорошей отдачей. Урм-аш будет доволен и подарит мне еще несколько лет жизни. Ты ведь понимаешь, что обидно умирать от болезни, которая медленно пожирает твое тело? Очень обидно… когда остальные живут, а тебе – пустота, ничто. Мы привыкли называть это покоем, но сомнительный покой, когда исчезает время. Покой – это когда отдыхаешь в кресле на веранде, а вокруг – осень. Или весна. Да что угодно. Я пыталась лечиться, но не помогло. И только Урм-аш предложил мне сделку, выгодную сделку… Он любит пожирать сноходцев, и чем одареннее жертва, тем ему больше нравится.

Перед глазами плыло – и от слез, и от боли. А челюсти сомкнуты, и все, что получается, – жалко мычать. Я чувствовала, как по бокам вниз стекают горячие капли. Фелиция вырезала какие-то знаки у меня на коже. Ритуал, как она и сказала, чтобы все правильно.

– Ну вот и готово, – прошептала женщина.

Потом она наклонилась ко мне и поцеловала в лоб. Дыхание у нее было… прогорклым, словно вся Фелиция уже давно испортилась внутри, а снаружи лишь оболочка, которая умеет ходить, двигать руками-ногами и приносить жертвы.

Она подняла нож. Меня затягивало в барабанный ритм собственного сердца, и сверкающая точка над моим лицом – это все, что осталось от целого мира.

«Как жаль…» – пронеслась последняя мысль.

Я не сразу поняла, что с грохотом ударилась железная дверь о стену. Фелицию вдруг смяло и швырнуло куда-то вбок. А я… слепо глядя в потолок, все еще качающийся волнами, будто неживая, плаваю в вязком меду. Какой-то шум, ругань, звуки борьбы. Потом все стихло.

А надо мной склонился Орнус Брист. Он тяжело дышал, словно только что с кем-то дрался, волосы взъерошены, рубашка разодрана в клочья.

– Ильса? Ильса, что с тобой? Отвечай!

Он схватил меня за плечи и затряс. Потом, словно опомнившись, запахнул на груди разрезанное платье, посадил на лавке, сам сел рядом и прижал к себе.

– Девочка, почему молчишь?

– Да понятно, почему. Опоила она ее, вот что, – откуда-то из угла раздался голос Альберта. – Держите, – добавил он.

Мастер Брист сделал быстрое движение рукой, покрутил перед глазами маленький пузырек, затем зубами выдернул пробку.

– Пей, – приказал тихо. – Пей, не смей отворачиваться!

Ох, это было глупо, но я ничего не могла с собой поделать. Обида нахлынула и непонятная злость на Бриста. Сперва поверил в мою вину, запер здесь, а теперь вроде как помогает. Не нужна мне такая помощь. И сам Брист не нужен…

Я лишь захныкала, когда он силой разомкнул мне челюсти, влил в рот снадобье. А потом крепко закрыл ладонью рот, да еще и нос зажал, чтобы я рефлекторно сглотнула. Лекарство прокатилось полыхающим шаром в желудок.

– Все, теперь все, – горячо шептал он мне на ухо, – держись, все хорошо. Мы успели. Убийцу Клайса тоже взяли. Все хорошо, Ильса.

Я чувствовала, как по щекам катились слезы. Все хорошо? Как бы не так! После того, как меня использовали, после того, что я перенесла здесь… Теперь у них все хорошо! И так стало жаль себя, что я позорно разрыдалась в голос, уткнувшись носом в шею Бристу. Голос вернулся. И способность двигаться – тоже постепенно возвращалась.

– Ну, поплачь, маленькая… прости нас. Не держи зла.

– Ильса, – позвал Альберт и сам подошел, вытирая разбитую губу тыльной стороной ладони.

А я смотрела на него сквозь слезы, укрывшись в коконе больших рук наставника, и ничего не могла сказать. Горло стискивало колючим обручем.

– Это Гвейла Шиниас убила Клайса, – сказал он.

Где-то в углу, вне моего поля зрения, завозилась и захихикала Фелиция. Наверное, они ее связали…

– Когда тебя отвели сюда, я сразу побежал обыскивать комнаты наставников. – Альберт шмыгнул носом, над губой снова появилась кровь, и я медленно сообразила, что Фелиция ему нос разбила, прямо как в уличной драке. – Это было хорошо, что тебя заперли, Ильса, понимаешь? Настоящему убийце больше не нужно было спешить… Духи! Мастер, да снимите вы с нее ошейник, в самом деле!

Ощущение торопливых горячих пальцев на шее. Брист расстегнул жесткий обод, и мне стало чуточку легче.

– Ильса, ты понимаешь меня? Да что с тобой?

Что со мной?

Все еще не верилось. Ни во что не верилось – ни в то, что сама я жива, ни в то, что меня так легко использовали… Как я буду потом доверять этим людям?

– В общем, – подытожил Альберт, – я нашел у мастера Шиниас окровавленное платье. Она его явно собиралась жечь, бросила в камин, но камин не успела разжечь, а тебя как раз схватили, и потому Гвейла уже никуда не торопилась. А нож она пронесла в вашу комнату, когда мы водили тебя к телу Клайса.

И снова я почему-то не удивилась. А что такого? Гвейла Шиниас просто устала оттого, что ее бывший любовник, которого, судя по всему, она безумно любила до сих пор, заглядывался на учениц. В определенный момент чаша ее терпения попросту переполнилась.

Я очень хотела спросить, а что же сказала сама Шиниас, но почему-то промолчала. Все еще не хотелось с ними разговаривать. И вообще вот так сидеть в обнимку с наставником. Духи! Они все меня использовали. Как больно, как обидно… И никто не предположил, что меня принесут в жертву. Да обо мне, похоже, вообще никто не думал.

– Гвейла уже все рассказала, – продолжил Альберт, нервно вытирая ладони о штаны. – Она пришла ночью к Клайсу и пыталась с ним помириться. Но он посмеялся над ней, намекнул, что молоденькие цыпочки, а особенно одна из них, всяко лучше, чем старое корыто… Как-то так. И улегся спать, даже не подозревая, что… И она его убила. Вот и все. А тебе нож подбросила, потому что все шептались о том, что у вас с Клайсом роман. Гвейла понятия не имела, что тебя не было ночью в комнате.

Я закрыла глаза. Гадкая история, после которой хочется пойти и вымыться хорошенько. И люди… все те же. Никогда ничего не меняется. Зачем Клайсу понадобилось оскорблять бывшую любовницу? Откуда в нем было это чувство безнаказанности? И вот, допрыгался.

Чувствительность окончательно вернулась, я ощущала, как липнет платье к изрезанному животу. Надо… вставать. Пойти в лекарскую, достать бинты. Сделать что-то. Но сил не было. Я лишь вяло трепыхнулась в руках Бриста, а он меня еще крепче прижал к себе, как прижимал бы собственного ребенка, которого обидели.

– Прости меня, – прошептал едва слышно, – если сможешь…