Князь моих запретных снов

Я мотнула головой. Странный вопрос. Никогда.

– Так, я за сидр. – Аделаида потянулась к бутыли. – Знаете, так хорошо, что вы зашли. А то и поговорить не с кем.

Потом я ела прекрасный копченый окорок с белым хлебом и запивала все это буйство вкуса отличным сидром. Зефир дожидался своего часа в коробке.

– Расскажите, откуда вас привезли, – попросила Аделаида. – Я здесь уже второй год, но дыхания Энне-аша во мне кот наплакал, и поэтому меня даже в Долину еще не брали. Даже не знаю, зачем я здесь.

– А ты сама откуда? – спросила Габриэль. – Я еще не встречала девушек, которые могут вот так… Да я на самом деле вообще мало кого встречала.

Аделаида быстро положила себе на хлеб толстый ломоть окорока и добродушно ответила:

– Отец у меня торгует солью и специями в Триффльсторе.

– Далековато, – присвистнул Альберт.

– Да, далековато. – Девушка вздохнула, откусила от окорока и принялась задумчиво жевать. Потом оглядела нас с легкой грустью. – Но меня никто не спрашивал, хочу ли я. Городской голова, как только узнал, что я видела душу, уходящую в Долину, сразу письмо в Бреннен написал. Ну и через месяц за мной явились. Впрочем, я и не слишком жалею. Так-то я бы уже была замужем за каким-нибудь мелким лавочником, а потом и с парой-тройкой детишек. Стряпала бы, сопли всем подтирала, и мужу в том числе. А здесь все-таки интересно.

– Страшно же, – сказала Габриэль. – Вот убийство…

– Я слышала, убивают одаренных, – с толикой беззаботности в голосе ответила Аделаида, – мне это не грозит. Вчера мастер Клайс мне выговаривал, мол, не бродите одна по замку. А я что? У меня теперь даже соседки нет. Хоть бы кого привезли еще, чтоб не скучно было. Ну а вы?

Она посмотрела в упор на меня.

– За что тебя тот надутый индюк так ненавидит?

– Я из деревни, – почему-то теперь об этом говорить было легко, – ар Мориш полагает, что я недостойна…

– Быть из деревни – маловато для ненависти, – назидательно сказала Аделаида. – Это ты ему нос разбила?

Оставалось кивнуть.

– Он это так не оставит, – буркнула девушка, теребя бумажку, на которую был намотан жиденький локон.

– Не оставит, – эхом отозвалась Габриэль.

– Он не посмеет что-то сделать, – твердо сказал Альберт. – Он, конечно, не подарок, но трусоват… Мелкие пакости – это все, на что способен ар Мориш. А ты, Ильса, не обращай внимания. Мало ли дураков на свете?

Он отпил большой глоток из стакана и спросил:

– Хотите, расскажу, как я сюда угодил?

Разумеется, все выразили горячее желание.

– Вы что-нибудь слышали о Школе Парящих? – Альберт улыбнулся, но улыбка вышла жалкой, наверное, оттого, что полноценно он улыбаться и не мог.

– Я слышала, – вдруг сказала Габриэль, – но мне непонятно, как ты мог оказаться и там, и тут. Ведь только один дух может отметить смертного своим дыханием.

Альберт пожал плечами, грустно посмотрел на опустевший стаканчик, затем поводил над ним указательным пальцем, будто помешивая осевший на дне сахар. Я едва не взвизгнула, когда тяжелый керамический стакан легко приподнялся над столом и повис, чуть покачиваясь.

– В том-то вся и беда, что мне не повезло. Похоже, меня отметили два духа. Как вы знаете, дух Пробуждения. А еще дух Ветра.

– Подожди… – Аделаида осторожно протянула руку и коснулась повисшего в воздухе стакана. Попробовала его прижать к столу, и это ей удалось. – Он сопротивлялся, – заметила она. – Это дух Ветра, да? Как его имя?

– Илус-аш. И да, я могу поднимать предметы, заставляя воздух под ними превращаться в крошечные вихри.

– Только предметы? – восторженно уточнила Аделаида.

– Все, что угодно. Насколько сил хватит. – Альберт глянул на Габриэль. – Хочешь, тебя подниму?

На миг Габриэль смутилась, но затем, решившись, кивнула.

– Только не высоко.

– Как скажешь.

Альберт, продолжая криво улыбаться, потянулся к ней рукой, растопыривая пальцы. Габриэль ойкнула, когда широкий подол платья запузырился, надулся, как будто она упала в воду. Спустя несколько мгновений она замахала руками, пытаясь удерживать равновесие. Ее приподняло со стула, да так высоко, что замшевые туфельки оказались на уровне столешницы.

Аделаида охнула, а я… потянулась, чтобы пошарить рукой под Габриэль, уж очень хотелось ощутить этот вихрь, который смог ее поднять.

– Не вздумай! – тут же крикнул Альберт.

И сразу опустил Габриэль обратно. Сказал назидательно:


– Без пальцев бы осталась. Чем тяжелее предмет, тем сильнее напряжение воздуха.

Я потупилась, проклиная свое любопытство. Вот очень мне надо было… все волшебство испортила.

Альберт вздохнул.

– Ильса. Хочешь, я и тебя подниму?

Мне хотелось, но я не решилась попросить. То, что Альберт ко мне добр, еще не значило, что следует желать многого.

– Я продолжу, – сказал Альберт. – О том, что во мне есть частица духа Ветра, было известно с самого раннего детства. Я еще не соображал толком, когда стаскивал с буфета сахарницу. И поэтому вместо того, чтобы стать наследником отцова поместья, отправился в Школу Парящих, на север королевства, туда, где горы окольцевали нашу землю.

– А ты не пробовал сам летать? – спросила я.

– Конечно, пробовал, – он покачал головой, – я сдуру решил, что смогу перелететь горы и попасть в новые земли. Летать у меня получалось, но…

И тут он указательным пальцем потыкал в неподвижную половину лица.

– Недалеко улетел. Силы не рассчитал, изрядно разбился на камнях. Ну и вот это… я долго выздоравливал, но получилось, что как-то неудачно ударился, и лицо теперь вот такое.

– Зато ты летал, – проворчала Аделаида. – Многие бы отдали куда большее за возможность нырять в небо.

– Небо – это не море. В него не ныряешь, – поправил Альберт. – Оно бездонное и совершенно не сопротивляется, когда ты все выше и выше. Но потом… чем выше, тем сложнее управлять потоками. И вот я не справился. Впрочем… Все равно меня выгнали из Школы, отдали сюда.

– А откуда они узнали про духа Пробуждения? – Кажется, в голосе Габриэль нежным колокольчиком звякнули слезы.

– Моего наставника стало утягивать в Долину Сна, и я это случайно заметил. Надо сказать, испугался сильно, но… как-то его вытащил. Это получилось само.

– У меня тоже само получилось, – хрипло вставила я, – Милка… она сама туда хотела шагнуть, а я увидела, схватила ее…

– Это твоя сестра? – спросила Аделаида.

– Нет… Это родная дочка той женщины, у которой я жила.

– А что с твоими родителями, Ильса?

– Меня подбросили, – уж не знаю, сколько раз это повторять на разные лады, – выбросили, понимаете? Возможно, я оказалась не нужна родной матери. Хотя хочется думать, что меня выкрали. Но если выкрали – да кому оно могло понадобиться? В общем, глупости.

Альберт задумчиво покачал головой и ничего не сказал. Но смотрел пристально и даже неприятно, как будто я забавная букашка, а он меня разглядывает сквозь увеличительное стекло. Я же… внезапно чуть ли не впервые разозлилась на ту женщину, которая была моей настоящей матерью. Если только она жива… И если правда сама от меня отказалась… Ведь, может, я не от мужа, а от любовника (да-да, этого я уже нахваталась в замке), и она могла осознанно от меня избавиться. Выходит, просто выбросила…

И если раньше, сидя в амбаре, я воображала ее прекрасной и грустной принцессой, то теперь вдруг в мыслях мать предстала этакой ветреной и пустой бабенкой, которой было наплевать, выживу ли я, которая думала только о себе.

– Не расстраивайся, – тихо произнес Альберт. – Что-нибудь да будет.

– Конечно, будет, – проворчала я, – но я иногда завидую, совсем капельку, тем, у кого есть родители. Тем, кого растили, кому покупали кукол и платья, пусть даже не слишком нарядные. А я, из-за того, что меня подбросили, спала на полу в чулане, на тряпках. А иногда, зимой, забиралась в амбар и спала там, в соломе, рядом с коровой, потому что в чулане было слишком холодно и пол промерзал. Его герцогство прав, во многом прав…

Покачав головой, я снова уставилась на свои обветренные и потрескавшиеся руки.

– Не то чтобы я жаловалась… Но мне правда очень обидно бывает. Вот есть же родители, которые растят своих детей… Пусть и небогатые… Неважно. Мне бы очень хотелось иметь таких.

– А что, если бы ты сейчас встретила свою настоящую мать? – прищурился Альберт. – Что бы ты сделала? Как думаешь, обрадовалась бы?

Я поморщилась. То есть можно думать, что она жива. Но тогда получается, что-то заставило ее меня выбросить. Вопрос в том, что именно… И если это «что-то» – только ее себялюбие, то как я могу к ней относиться? Беда в том, что раньше, занимаясь прополкой бесконечных грядок, я не знала другой жизни. А теперь вот попробовала, самую малость – но и этого хватило, чтобы понять, чего меня лишили, подкинув на порог чужого дома. Да лучше бы она меня просто оставила в приюте – а я о таком слышала, – чем вот так обречь на рабство у жадной крестьянки.

– Ну, во‑первых, как я узнаю, что это именно она? – Я потерла задумчиво лоб, затем глянула прямо в блестящие глаза Альберта. – И во‑вторых, нет, я бы не обрадовалась. Скорее всего, я бы плюнула ей в лицо.





* * *


Я с наслаждением вдохнула запах цветущих роз. Как странно, днем он почти неощутим, а вот ночью… Чарующей, завораживающей ночью плывет, щекочет обоняние, и тело полнится силой и легкостью, кажется, могу подпрыгнуть и дотронуться до застывшего неба.

Понятное дело, не настоящего неба, а неба в моем сне, куда я отправилась совершенно осознанно.

В темной бездне с легкими бороздками сиреневых облаков висела круглая луна – тяжелая, полная бледно-золотого сока, того и гляди треснет и разольется сверкающими каплями. Она и без того сочилась светом, который оседал легкой паутиной на розовых кустах, на траве, на кирпичных стенах, на черепице…

Неразумно было не пойти за порцией снадобья, но я не пошла.

Еще более неразумно – засыпать, обмотав вокруг запястья цепочку с хрустальным шаром и зажав в кулаке миниатюрный домик, но я именно так и поступила.

Подумала напоследок о том, что мой новый знакомый из сна запросто может оказаться тем самым князем Долины, вечной игрушкой духа Сонной немочи. Подумала, пожала плечами и, зевнув, почти мгновенно провалилась из нашей с Габриэль спальни в эту теплую, напитанную ароматом роз и лунным светом ночь.