Книга двух путей

– Что?

Брайан кивает и, резко придвинувшись к моей постели, берет мою руку:

– Я в любом случае прилетел бы сюда удостовериться, что с тобой все в порядке. А также посоветоваться с врачами. Но прогноз благоприятный. Мерит нуждается хотя бы в одном из нас. И, насколько я понимаю, он отвезет тебя после выписки в Бостон.

– Да, а что…

– Дон, ты хочешь быть с ним.

Муж произносит это настолько спокойно, что я задерживаю дыхание в уверенности, что тут наверняка есть какое-то «но».

Брайан встает. От уголков его зеленых глаз лучиками разбегаются морщинки, хотя взгляд остается серьезным.

– Дон, если я о чем-то и мечтал, так это о том, чтобы дать тебе то, чего ты хочешь. – Брайан склоняется надо мной и очень осторожно, очень нежно целует в лоб, придерживая мою голову обеими руками. – Ведь ты возвращалась ко мне, когда произошла авиакатастрофа. Просто пока ты этого не понимаешь.

И он, не оглядываясь, выходит из палаты.



Уайетт отказывается покидать мою палату и, очаровав медсестер своим британским акцентом и ямочками на щеках, в нарушение всех правил получает разрешение остаться здесь на ночь. Связавшись с Йелем, Уайетт долго беседует с деканом факультета. Нейрохирург, приходивший еще два раза, сообщает о том, что дела у меня обстоят лучше, чем ожидалось. Я в основном дремлю, а когда просыпаюсь, то чувствую себя практически прежней. Мы с Уайеттом решаем кроссворд и смотрим сериал «Закон и порядок. Специальный корпус». Уайетт, съев с моего подноса желе, восполняет пробелы в моей памяти: выживших оказалось тридцать шесть человек; нас сразу привезли в эту больницу; мне стало дурно, когда ему, Уайетту, накладывали швы, и я вышла из смотровой продышаться, а он, услышав шум за дверью, выскочил в коридор и обнаружил меня на полу в окружении медицинского персонала.

– Неужели так трудно поумерить свой соревновательный дух? – сухо спрашивает Уайетт. – Рваную рану головы получил я, но тебе не терпелось меня переплюнуть!

Уайетт, конечно, шутит, поскольку это легче, чем посмотреть правде в глаза: если бы я сидела на другом месте, то меня бы здесь не было. Наша история закончилась бы, так толком и не начавшись. А где-то в параллельном мире другая я присутствовала бы на собственных похоронах.

И я сразу вспоминаю о Вин. Она еще жива? Если бы я умерла, стала бы она меня ждать? Именно эта мысль, а отнюдь не моя забинтованная голова заставляет меня осознать, насколько близко я была от смерти. Я начинаю дрожать и не могу остановиться. Забравшись на больничную кровать, Уайетт притягивает меня к себе:

– Эй, Олив! Все в порядке.

– Нет, не в порядке. – Я едва дышу, будто только сейчас увидела обломки своей жизни, которыми намертво придавлена.

– Но обязательно будет, – заявляет Уайетт, и я, наверное, впервые за время нашего знакомства благодарна ему за непрошибаемую самонадеянность.

– А что, если врачи ошибаются? – шепчу я. – Что, если я закрою глаза и больше не проснусь?

– Ты не должна умереть, – очень сурово говорит Уайетт. – И точка.

В ответ я лишь слабо улыбаюсь:

– А знаешь, если дело дойдет до этого, полагаю, ты сумеешь заключить сделку с самим Осирисом.

– Раз уж ты боишься закрыть глаза, я не дам тебе спать. И раз уж ты не веришь здешним докторам, я найду сотню других, которые сумеют тебя убедить. – На лице Уайетта появляется печальная ухмылка. – А кроме того, ты должна жить, хотя бы ради моей безопасности. Если ты умрешь под моим присмотром, твой муж непременно меня убьет.

– Жаль, что вам пришлось встретиться при подобных обстоятельствах.

– Даже если не брать в расчет твою гематому, трудно представить себе сценарий с более элегантным разрешением подобной ситуации, – произносит Уайетт и, замявшись, добавляет: – Поверить не могу, что это говорю, но лично я не отступился бы от тебя ни за какие коврижки.

Я не знаю, как донести до Уайетта простую мысль: Брайан уехал домой не потому, что совсем не переживает за меня, а именно потому, что слишком сильно переживает.

А если бы они поменялись местами, согласился бы Уайетт отойти в сторону, чтобы дать мне свободу выбора?

Уайетт кладет мою руку себе на сердце; оно бьется ровно и сильно.

– Как думаешь, кто-нибудь когда-нибудь занимался любовью на больничной койке? – задумчиво произносит он.

Я с трудом сдерживаю смех:

– Наверное, если ты находишься в больнице, то по определению слишком слаб для таких дел.

– Что они могут знать? – Рука Уайетта обвивает мою талию. – Похоже, это местечко создано прямо для меня. Нас с тобой как будто вырубили из одного куска известняка. – (Я вспоминаю статую Рамсеса II в Луксоре, где меньшая по масштабу фигура его жены Нефертари высечена между ног колосса из того же камня.) – Но только когда нам построят храм, твоя статуя будет одного размера с моей.

– И как тебе удается читать мои мысли?

– Я, может, целых пятнадцать лет пытаюсь залезть к тебе в голову. – Он нежно берет мою руку. – Знаешь, я все время представлял, как получаю от тебя письмо, где ты жалуешься, что очень несчастна.

– У тебя что, были подобные фантазии?

– Эта одна из самых навязчивых. Я безумно мечтал о таком письме, а когда понимал, что все это пустые мечтания, целиком уходил в работу.

– А ты мне отвечал? В своих мечтах?

– Да. Я просил тебя все исправить. Чисто абстрактно. Сесть в самолет и улететь в путешествие. Провести ночь без сна. Поцеловать незнакомца. Но на самом деле я хотел попросить тебя прилететь ко мне. Провести ночь со мной. Поцеловать меня.

Что я и делаю. Прижимаясь губами к его колючему подбородку.


– Ну и что случилось с твоей фантазией?

– Она бледнеет на фоне реальности.

Но реальность – это крушение самолета, травма головы и гордиев узел взаимоотношений, который так же туго затянут, как и тогда, когда я покидала Бостон.

Существует древнеегипетский литературный текст, в котором говорится, что боги творили чудеса, помогая людям отгонять беду. И хотя люди могли несколько уменьшить масштаб несчастья, они были не в состоянии полностью его предотвратить.

Я смотрю на руку Уайетта, обветренную от работ в полевых условиях, а потом – на свою, по-прежнему с обручальным кольцом на пальце:

– Ну и куда нам теперь?

Что ж, я прекрасно понимаю, что, хотя мы вместе сели в самолет и Уайетт изъявил желание увидеть свою дочь, мы так всерьез и не обсудили наше будущее. И не поговорили об Ане. В общем-то, я и не против.

Мне страшно услышать, чего добивается Уайетт.

Мне страшно услышать, чего добиваюсь я.

– По крайней мере, как можно дальше от этой больницы. И лучше раньше, чем позже, – отвечает Уайетт.

– Нет, я не в прямом смысле, а чисто фигурально.

– Возможно, я слишком много на себя беру, – начинает Уайетт, – но надеюсь, ты поедешь туда же, куда и я.

– У тебя есть невеста.

– Придется тебе меня извинить. Я так замотался с этой авиакатастрофой, что не успел расторгнуть помолвку. – Увидев, что я не улыбаюсь, Уайетт легко касается моих губ. – Знаю, у нас обоих имеются обязательства перед другими. Думаю, мы обречены любить этих людей до скончания веков. Но в жизни не все идет по плану. Уж кому-кому, как не нам, этого не знать.

– Я боюсь, – шепчу я.

– У тебя дырка в башке. – Уайетт целует меня в забинтованный висок. – Ты у нас сорвиголова.

– Я о другом. Ведь мне реально есть что терять.

– И мне тоже… Ведь я еще даже не познакомился со своей дочерью.

– Надеюсь, ты ей понравишься.

– А как может быть иначе? – Он ухмыляется и снова становится прежним нахальным Уайеттом.

Однако я вижу в его глазах страх и тревогу из-за навязанной ему роли, к которой он не был готов. Мы, двое людей, одержимых историей, так и не научились иметь дело со своей собственной.

Я думаю о Мерит, о выражении ее лица, когда она увидела меня на экране компьютера, о гигантской работе, которую придется проделать, чтобы склеить все то, что я разбила.

– Я не готова переехать в такую даль.

– Тогда перееду я.

– В Египет?

– Хоть на треклятый Марс, если понадобится. – Уайетт улыбается; его свет мгновенно разгоняет мрак в моей душе. – Олив, неужели ты не понимаешь? Это как раз самое легкое.

Уайетт обнимает меня одной рукой. В любую минуту сюда может войти медсестра и наорать на нас. Но я лежу не шелохнувшись.

– А какие еще у тебя были фантазии? – спрашиваю я. – Не такие навязчивые?

Я чувствую улыбку на его губах, касающихся моей шеи.

– Да была одна пикантная фантазия. Насчет того, чтобы перерисовать заклинания из «Глав о выходе к свету дня».

– Жуть какая!

– На твоем обнаженном теле, как на папирусе.

– А вот с этого места давай поподробнее, – смеюсь я.



На второй день мне делают еще одну компьютерную томограмму. Сгустки крови и скопление воздуха в полости черепа отсутствуют. В целом, говорит врач, прогноз хороший и, скорее всего, я полностью восстановлюсь, но придется остаться под наблюдением еще на один день.

Каким-то чудесным образом мой телефон уцелел в катастрофе, разве что треснул экран, а значит, я смогу поговорить с Мерит. Брайан сказал ей, что я проведу в больнице еще несколько дней, но со мной друг, который обо мне позаботится. Это так благородно со стороны Мерит не задавать лишних вопросов. Мы с Мерит общаемся по FaceTime. Когда я наконец сажусь на кровати, а потом прогуливаюсь по этажу, то показываю дочери зону отдыха для пациентов с телевизором, перманентно включенным на сериал испанского «Бумеранг ТВ», и медсестру, похожую на Алека Болдуина. Мерит остается со мной на связи, когда врач снимает мне повязки и я впервые вижу аккуратный шрам в форме знака вопроса с наложенными швами. Волосы выбрили только с одной стороны, и теперь, если верить Мерит, я вылитая Натали Дормер в фильме «Голодные игры. Сойка-пересмешница». Мерит даже нашла в Google фото. А еще она выиграла свой первый теннисный матч в одиночном разряде и в полном восторге позвонила на обратном пути домой.

Всякий раз, когда она звонит, Уайетт выходит из палаты. Я знаю, он хочет обеспечить мне приватность, ну и, кроме того, страшно боится этой первой встречи по видеосвязи. А может, просто боится этой первой встречи. И точка.