Книга двух путей

– Эй! – крикнула я, увидев, что Уайетт свернул в вади к востоку от некрополя. – Эй!

Уайетт резко повернулся. Его глаза потемнели, словно он меньше всего рассчитывал меня увидеть.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он.

– А ты что здесь делаешь?

– Решил прогуляться. Голова что-то плохо варит.

– Неправда.

– Я, конечно, польщен, что ты такого высокого мнения о моей работоспособности, – ухмыльнулся Уайетт, – но я буквально засыпа́л над текстом. Нужно было срочно глотнуть свежего воздуха.

Лично я сомневалась в возможности глотнуть свежего воздуха в раскаленной пустыне.

– Я хочу поговорить о вчерашней ночи, – сказала я.

– А я не хочу. – Развернувшись, Уайетт продолжил идти в сторону вади.

– Я запрещаю тебе впредь ко мне прикасаться! – крикнула я ему вслед.

– Отлично! – бросил он через плечо. – Поскольку наши желания совпадают.

Я остановилась, глядя, как он углубляется в пустыню:

– Куда ты идешь?

– Все равно куда, лишь бы нам было не по пути, – ответил Уайетт, и я жутко разозлилась.

Как можно быть таким высокомерным говнюком?! Зря я беспокоилась о том, что произошло между нами вчера ночью. Я больше не позволю ему подойти ко мне и на пушечный выстрел. Чтобы подобное больше не повторилось.

Внезапно Уайетт остановился и, не вынимая рук из карманов, резко повернулся.

– Я прошу прощения за то, что позволил себе вольность тебя поцеловать, – официальным тоном произнес он. – Я могу объяснить это воздействием алкогольных паров или тем, что пребывание в гробницах разбудило мою похоть. А можно просто назвать это вопиющей ошибкой. Выбирай любое.

Мне нечем было крыть, хотя и не слишком понравилось, что меня назвали вопиющей ошибкой. Впрочем, как ни крути, именно этого признания я и добивалась.

И раз уж Уайетт покаялся, какого черта я продолжала топтаться на месте?

– Но прямо сейчас, Олив, я мучаюсь чудовищным похмельем, приправленным самоуничижением. Поэтому я бы предпочел, чтобы меня оставили в покое. Так что беги скорее домой!

Секунду-другую я смотрела, как Уайетт исчезает в расщелине вади.

Беги скорее домой!

Словно я была несмышленым ребенком, а не аспиранткой, работающей над диссертацией.

– Да пошел ты! – разозлилась я. – Да пошел ты куда подальше, придурок титулованный!

Разъяренная, я бросилась за ним вдогонку. Я жутко ненавидела себя: как я могла прошлой ночью хотя бы на миг поверить, что он заслуживает сочувствия и мы с ним не соперники, а партнеры?

Уайетт повернулся, неуклюже попятившись, когда мой гнев стал вздыматься над ним, как выскочивший из песка сердитый джинн.

Я ткнула пальцем Уайетту в грудь, загоняя его под выступ скалы:

– Так вот, я не глупее тебя. И тоже очень способная. Да и вообще, я… – Тут мой голос сорвался. Наклонившись вперед, я провела кончиками пальцев по зернистому известняку возле левого плеча Уайетта и выдохнула: – Уайетт, смотри!

В небольшой расщелине в скале, прямо под каменным выступом, защищавшим нас от безжалостного солнца, мы увидели дипинто – надпись выцветшими чернилами на камне.





У меня резко участилось сердцебиение. Я благодарила Господа за то, что у нас был курс по изучению папирусов Среднего царства, где нам в том числе приходилось переводить тексты, выполненные иератическим письмом. В отличие от иероглифов, которые можно читать в любом направлении, иератическое письмо читается справа налево. И пока я, скорчившись, пыталась прочесть вслух транслитерацию, Уайетт развернулся и, обхватив меня обеими руками, начал сбивчиво переводить текст:

– «Год царствования седьмой, четвертый месяц перета, день четырнадцатый под владычеством повелителя Верхнего и Нижнего Египта Ха-кау-Ра, да пребудет он во веки веков…»

Я знала, что номарх Дейр-эль-Берши оставил памятные надписи в каменных карьерах к северу от некрополя в Хатнубе. Надписи эти использовались учеными для воссоздания семейных историй. Таким образом, не лишено вероятности, что тысячи лет назад номархи могли остановиться и здесь, под этим каменным выступом, чтобы отметить некое событие.

Я обследовала следующий кусок дипинто, но текст оказался совсем выцветшим, а потому менее разборчивым, чем в начале.

– «В этот день наследный князь и номарх Заячьего нома…» – пробормотала я.


– Джехутихотеп, – в один голос произнесли мы с Уайеттом, поскольку неоднократно видели эти знаки в гробнице, в которой работали.

Это был древний вариант надписи: «Здесь был Килрой». Только в нашем случае здесь был номарх, росписи в гробнице которого мы методично переводили вот уже третий полевой сезон.

Задумчиво потерев подбородок, Уайетт сказал:

– Spd.t. Он взошел на эту гору, чтобы увидеть восход Сотиса.

И тут у меня изо рта буквально сами собой выскочили слова:

– Перет, день пятнадцатый. Жрецы. Гробница.

– Мне не разобрать пару слов, – начал Уайетт, – но я абсолютно уверен, что смысл в том, что он явился сюда, чтобы отпраздновать восход Сотиса, и провел ночь в некрополе, в чьей-то гробнице.

– Джехути…нахт? – Я провела пальцем по имени владельца гробницы. – Это что, тот самый из Музея изящных искусств Бостона?

– Нет. Это другой Джехутинахт. Сын Тети. – Уайетт старательно перевел: – «Мы провели ночь во внешнем дворе гробницы Джехутинахта, сына Тети, которая находится в… локтях от…» – Он растерянно потер затылок. – Здесь должны быть меры длины.

Мы не могли разобрать цифры. За четыре тысячи лет дипинто был нанесен невосполнимый урон. Я вопросительно посмотрела на Уайетта:

– И все же. Гробница в некрополе…

– Которую до настоящего времени никому не удалось обнаружить, – закончил Уайетт.

От торжественности момента перехватывало дух – и не только оттого, что мы обнаружили дипинто, но и оттого, что это может свидетельствовать о наличии здесь неизвестной гробницы. И тут Уайетт неожиданно обнял меня и закружил.

– Господи боже мой! – Уайетт так же порывисто поставил меня на землю и сразу стал серьезным. – Но мы никому не должны говорить.

– Что?!

– Мы не имеем права находиться здесь без инспектора. Нужно придумать способ заманить сюда Дамфриса и в его присутствии сделать вид, будто мы только что открыли неизвестную гробницу. Ты со мной?

Ему было бы куда проще отдать меня на заклание. Сказать Дамфрису, что я занималась незаконными изысканиями, и приписать себе все заслуги. Но Уайетт предложил мне партнерство.

– Я думала, ты меня ненавидишь, – небрежно бросила я.

Уайетт потупился:

– Я очень хотел. Я очень старался. – (Каждое слово казалось скользким от разочарования.) – Ты заявилась к нам из Чикагского университета и из всех возможных вещей, которые могла бы изучать, выбрала именно то, чем занимаюсь я.

– У тебя нет монополии на «Книгу двух путей», – ощетинилась я.

– Да, я в курсе. И все же. Очень немногие специализируются исключительно на Среднем царстве.

– Вот потому-то мне и нравится эта тема.

– Вот потому-то она мне тоже нравится, – парировал Уайетт. – И все шло отлично. Точнее, я был лучшим. Это вроде того, как быть единственным ребенком: золотым мальчиком. А потом откуда ни возьмись появляешься ты со своими идеями микрокосма, и Дамфрис вдруг решает, что в этом году ему требуется не один ассистент, а два. Он приглашает тебя сюда, хотя аспиранты первого года на раскопки не ездят. Быстрое продвижение вперед, и теперь Дамфрис готовит тебя на роль своей маленькой протеже…

– О чем ты говоришь?! – взорвалась я. – Ты к нему так плотно прилепился, что, похоже, уже свил там гнездо.

– Потому что я не могу рисковать, уступив тебе свою территорию. – (Я была потрясена. Выходит, Уайетт ревновал профессора Дамфриса так же, как я.) – А ты никогда не замечала, что, когда на раскопки приезжают посетители, он всегда просит тебя устроить им экскурсию? Или велит мне работать носильщиком, пока ты обводишь иероглифы? Он замечает только тебя, когда должен замечать только меня. Черт бы тебя побрал, Олив, но я тоже замечаю только тебя!

Слова Уайетта были пропитаны злостью, хотя его прикосновения говорили об обратном. Он дотронулся до моих волос, нежно пропустив между пальцами тонкую прядь. Его глаза были морем. Вот так люди и тонут, подумала я.

И на этот раз, когда он меня поцеловал, я ответила на поцелуй.



Очень непривычное чувство – быть с Уайеттом союзниками, а не врагами, готовыми вцепиться друг другу в глотку. Мы вдвоем направились к гробнице Джехутихотепа, пытаясь придумать способ якобы случайно снова обнаружить дипинто, а затем разделить пополам лавры первооткрывателей. Мы забраковали кучу сценариев, но пришли к единогласному мнению, что оптимальный вариант – это в точности повторить случившееся: Уайетт уходит прочь, а я обнаруживаю дипинто.

На следующее утро мы работали во внешней камере, в непривычной тишине переводя иероглифы на лавсановую пленку. Улучив момент, Уайетт оказался за моей спиной.

– Неправильно, – заявил он.

Повернувшись, я обожгла его гневным взглядом:

– Нет! Все правильно.

– Это трехбуквенный знак, а не скипетр, – объяснил Уайетт.

Я засомневалась. Уайетт всегда транслитерировал лучше, чем я, но сейчас я была уверена в своей интерпретации.

– Ты ошибаешься…

– Я знаю, – прошептал он, неожиданно подмигнув. – Просто подумал, что нам следует вести себя как обычно.