Кладбище ведьм
Часть 46 из 51 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Главное — сосредоточиться. Пальцы нащупали пластиковую ручку ножа, заляпанную кровью. Сжали. Осторожно подняли.
— Так, хорошо, ещё, ещё…
Вспомнила, как убивала отчима, как лезвие распарывало его кожу, рвало мышцы, погружалось в тело. Злость придала уверенности. Ну же, сколько ещё уродов осталось на земле? Сколько их вот так свободно бродят в темноте и ищут очередную жертву? В чём виновата Наташина мама? А отец, привязанный здесь?
— Ты и сама по уши в дерьме.
Всё верно, не бывает хороших или плохих. Есть нормальные и ненормальные. Маша сейчас старательно возвращалась к «нормальности». Какая ирония — стать нормальной после смерти, оставив после себя столько всего, что вовек не очистится…
Она подняла таки нож, слепо ткнула им во что-то мягкое. Второй рукой нащупала натянутую верёвку и принялась её разрезать. Перед глазами мелькали искорки.
Верёвка подалась легко, лопнула от напряжения, и сразу же обмякла. Маша быстро перерезала ещё в нескольких местах и только после этого открыла глаза.
Грибов стоял перед ней на коленях, торопливо стаскивал с себя обрывки, сдирал скотч.
— Ты кто такая? — зашептал он осипшим голосом. — Что происходит? Кто вы все такие?
На секунду замер, будто прислушивался к кому-то внутри головы. Потом протянул руки со скрюченными грязными пальцами к Маше, взял её за голову и резко прислонил свой лоб к её лбу.
Искры вспыхнули ярко и болезненно. Маша вскрикнула, чувствуя, как её сознание наполняется густой темнотой. Ведьмы перебирались обратно. Или, наоборот, затаскивали её в голову Наташиного отца.
Ты справилась!
Мы все справились!
Иди к нам!
Теперь нужно найти выход отсюда, вернуться к кладбищу и закончить дело. Мужчина нам поможет. У мужчины есть силы. Иди к нам.
Она увидела десятки рук, которые выползали из темноты.
Она хотела спросить: как же вы меня схватите? Это ведь происходит внутри головы.
Но они схватили, обняли, погладили, приласкали и повели за собой.
Маша почувствовала, что больше ничего не боится. Шёпот ведьм обволакивал, как тёплое одеяло. Она перестала чувствовать собственное тело, зато поняла, что теперь стала лёгкой — воздушной! — самой воздушной девочкой в мире! Ей больше не нужно было закрывать глаза, чтобы видеть ведьм. Женщины, девочки, девушки и старухи — они толкались перед ней, протягивали руки, чтобы прикоснуться. Они улыбались окровавленными ртами, подмигивали пустыми глазницами. Но не страшно, правда, ничего страшного. Они не виноваты, что были убиты и похоронены. Как и Маша не виновата в том, что оказалась в пластиковом ведре. Мёртвых вообще нельзя ни в чём винить.
Пошли, дорогая. Наш путь должен завершиться на кладбище.
Мужчина поможет.
Мы надеемся, что поможет.
Она тоже заулыбалась им в ответ. Пошла за ведьмами по шаткому мосту, и сама не заметила, как превратилась в тень.
Где-то в реальности со звоном упал нож. Чей-то сиплый голос спросил:
— Как тебе удалось?..
Но дальше Маша уже не слышала. Ей стало не до этого мира.
Глава девятнадцатая
1.
Первая ясная мысль: открыть окно и выпрыгнуть. Прямо в снег, на задний двор чужого дома. А потом бегом, бегом, пока никто не видит, через забор, по тёмным улицам, к железной дороге или к площади у магазинов, где постоянно стоят маршрутки и толпятся таксисты. Уговорить, уболтать, умолить, чтобы отвезли в больницу или в полицию. Куда-нибудь, лишь бы подальше от всего этого…
— Как тебе удалось?
Грибов осторожно поднял голову и увидел сутулого. Тот стоял в дверях, с пиалой в руках.
Рот мгновенно наполнился едкой, противной слюной. Грибов вспомнил, как глотал вязкую сладковатую жидкость, как она налипала на нёбе, заполняла горло, проваливалась в желудок ледяным камнем, а потом растекалась по телу, изменяя, ломая сознание…
Что-то про любовь, да? Он не мог вспомнить конкретику, только на уровне обрывочных ощущений. Как любил, безудержно, Надю. Рвался к ней. Хотел защитить от всех. Стать единственным для неё — верным и нужным. Но эта любовь накатывала волнами, а потом случался отлив. Во время него мир ломался заново и приходили страх и ненависть, два верных товарища.
Грибов боялся, что его убьют. Ненавидел Крыгина. Пугливо забивал мысли о побеге и жаждал — о, как же сильно он жаждал — чтобы сутулый пришёл и дал выпить проклятую жидкость.
Сколько времени прошло с того момента, как он стоял в лесу и смотрел на пятна крови, исчезающие под снегом? Минут двадцать или вечность?
Сутулый шагнул к нему, поставил пиалу на табурет около шкафа.
— Слышишь меня? — спросил он сипло. — Как ты верёвки-то развязал, красавчик?
Он был без плаща, зато в свитере с высоким горлом. Грибов разглядел полоску шрама на подбородке у сутулого, уходящую вниз. Может быть, ему тоже когда-то отрубили голову, как той девушке?
— Отвечай.
Грибов слабо мотнул головой. Какие-то мысли зашевелились в темноте сознания.
Он вдруг вспомнил о силуэтах, которые будто бы вытаскивали его из зловонного вязкого болота. Женщины, девушки, старухи — их было много, они толпились вокруг, протягивали руки, брали его за плечи, волосы, касались лица, груди. Они шептали наперебой разное. Поддерживали. Уговаривали.
Очищали — вот правильное слово.
Очищали Грибова от колдовского зелья.
Сутулый присел перед ним на корточки, взял за подбородок, поднял голову и заглянул в глаза.
И в этих зелёных страшных глазах Грибов увидел правду.
Что-то внутри него всколыхнулось, заставило резко податься вперёд. Он впился пальцами в плечи сутулого, рванулся из последних сил, скрежеща зубами, и прислонился лбом к сухому и горячему чужому лбу.
Из его глаз хлынула темнота, как по мосту между сознаниями.
Мы ждали тебя!
Спасибо!
Посмотрим!
Ну, здравствуй!
— Что за?..
Сутулый хотел отстраниться, но у него не получилось. Он ударил Грибова по лицу, угодил в глаз, потом в нижнюю челюсть. Но Грибов не чувствовал боли. Может быть потом она придёт и расплатиться по полной, но не сейчас.
Темнота вытекала из глаз, из рта, ноздрей, растекалась по удивлённому и испуганному лицу сутулого и начала впитываться.
Удивляешься, наверное?
Забыл уже о нас, да?
А мы помним тебя, красавчик. Каждая из нас помнит.
Пришло время встретиться!
Перед глазами забегали картинки, будто кто-то листал фотоальбом.
Сутулый с лопатой на заднем дворе дома бабы Рябы. Сутулый держит на весу что-то вроде мешка — низ оттянут под тяжестью, а ещё скопилось что-то тёмное, капает на землю. Сутулый с топором. Сутулый с обнажённым телом молодой девушки, перекинутым через плечо. Сутулый держит за шкирку чёрного беспородного пса. Сутулый лежит, скрючившись, на полу какого-то подвала: он обнажён, прислонён спиной к кирпичной стене, тело его испещрено шрамами; шрамы везде, наслаиваются один на другой, короткие, длинные, изогнутые, создающие невероятный рисунок на коже.
Картинки исчезли, и на Грибова накатило невероятное внутреннее облегчение. Его стошнило вязкой жидкостью прямо под ноги сутулому. Это вышла последняя ядовитая любовь.
В это же время он разжал пальцы, и сутулый отпрянул, упал на спину, заколотился в судорогах. Будто кто-то невидимый двигал им изнутри. Сначала с громким хрустом сломалась левая рука — выгнулась в локте вверх и тут же обмякла. Сутулый замычал, не в силах разлепить губы. Что-то чёрное, похожее на кляксу, размазалось по его лицу.
Потом сломалась правая рука — сначала каждый палец, потом локоть и плечо.
Вывернулись колени. Изогнулась спина — сутулый будто хотел сделать «мостик», но не знал, когда остановиться. Он выгибался, выгибался — Грибов поморщился, предугадывая, что произойдёт дальше — и выгнулся до такой степени, что вдоль спины прошёл отчётливый сухой треск. В этот же момент из сутулого словно вынули все мышцы. Он обмяк, безвольно раскидав руки-ноги, и больше не шевелился. Слышно было только его сиплое частое дыхание.
Грибов сидел без движения. Он всё ещё был не прочь сбежать через окно, прочь от этого кошмара, куда угодно, лишь бы из посёлка. Но в то же время Грибов понимал, что никуда не сбежит. Он теперь здесь связан с чем-то. Невидимыми нитями, протянувшимися из заснеженного леса; противоестественной любовью к Наде; чувством злости.
Добей его.
Мысль была чужая. Но она Грибову неожиданно понравилась.
Это прихвостень Крыгина. Они завезли тебя в лес. Заставили смотреть на убийство девушки. Поили чем-то. Привязали к шведской стенке голым. Разве этого недостаточно?
Более чем.
Грибов тяжело поднялся с колен, прихватив кухонный нож, что положила у его ног странная девушка, которая походила на галлюцинацию. Её не было в этой комнате, а нож, выходит, был.
— Так, хорошо, ещё, ещё…
Вспомнила, как убивала отчима, как лезвие распарывало его кожу, рвало мышцы, погружалось в тело. Злость придала уверенности. Ну же, сколько ещё уродов осталось на земле? Сколько их вот так свободно бродят в темноте и ищут очередную жертву? В чём виновата Наташина мама? А отец, привязанный здесь?
— Ты и сама по уши в дерьме.
Всё верно, не бывает хороших или плохих. Есть нормальные и ненормальные. Маша сейчас старательно возвращалась к «нормальности». Какая ирония — стать нормальной после смерти, оставив после себя столько всего, что вовек не очистится…
Она подняла таки нож, слепо ткнула им во что-то мягкое. Второй рукой нащупала натянутую верёвку и принялась её разрезать. Перед глазами мелькали искорки.
Верёвка подалась легко, лопнула от напряжения, и сразу же обмякла. Маша быстро перерезала ещё в нескольких местах и только после этого открыла глаза.
Грибов стоял перед ней на коленях, торопливо стаскивал с себя обрывки, сдирал скотч.
— Ты кто такая? — зашептал он осипшим голосом. — Что происходит? Кто вы все такие?
На секунду замер, будто прислушивался к кому-то внутри головы. Потом протянул руки со скрюченными грязными пальцами к Маше, взял её за голову и резко прислонил свой лоб к её лбу.
Искры вспыхнули ярко и болезненно. Маша вскрикнула, чувствуя, как её сознание наполняется густой темнотой. Ведьмы перебирались обратно. Или, наоборот, затаскивали её в голову Наташиного отца.
Ты справилась!
Мы все справились!
Иди к нам!
Теперь нужно найти выход отсюда, вернуться к кладбищу и закончить дело. Мужчина нам поможет. У мужчины есть силы. Иди к нам.
Она увидела десятки рук, которые выползали из темноты.
Она хотела спросить: как же вы меня схватите? Это ведь происходит внутри головы.
Но они схватили, обняли, погладили, приласкали и повели за собой.
Маша почувствовала, что больше ничего не боится. Шёпот ведьм обволакивал, как тёплое одеяло. Она перестала чувствовать собственное тело, зато поняла, что теперь стала лёгкой — воздушной! — самой воздушной девочкой в мире! Ей больше не нужно было закрывать глаза, чтобы видеть ведьм. Женщины, девочки, девушки и старухи — они толкались перед ней, протягивали руки, чтобы прикоснуться. Они улыбались окровавленными ртами, подмигивали пустыми глазницами. Но не страшно, правда, ничего страшного. Они не виноваты, что были убиты и похоронены. Как и Маша не виновата в том, что оказалась в пластиковом ведре. Мёртвых вообще нельзя ни в чём винить.
Пошли, дорогая. Наш путь должен завершиться на кладбище.
Мужчина поможет.
Мы надеемся, что поможет.
Она тоже заулыбалась им в ответ. Пошла за ведьмами по шаткому мосту, и сама не заметила, как превратилась в тень.
Где-то в реальности со звоном упал нож. Чей-то сиплый голос спросил:
— Как тебе удалось?..
Но дальше Маша уже не слышала. Ей стало не до этого мира.
Глава девятнадцатая
1.
Первая ясная мысль: открыть окно и выпрыгнуть. Прямо в снег, на задний двор чужого дома. А потом бегом, бегом, пока никто не видит, через забор, по тёмным улицам, к железной дороге или к площади у магазинов, где постоянно стоят маршрутки и толпятся таксисты. Уговорить, уболтать, умолить, чтобы отвезли в больницу или в полицию. Куда-нибудь, лишь бы подальше от всего этого…
— Как тебе удалось?
Грибов осторожно поднял голову и увидел сутулого. Тот стоял в дверях, с пиалой в руках.
Рот мгновенно наполнился едкой, противной слюной. Грибов вспомнил, как глотал вязкую сладковатую жидкость, как она налипала на нёбе, заполняла горло, проваливалась в желудок ледяным камнем, а потом растекалась по телу, изменяя, ломая сознание…
Что-то про любовь, да? Он не мог вспомнить конкретику, только на уровне обрывочных ощущений. Как любил, безудержно, Надю. Рвался к ней. Хотел защитить от всех. Стать единственным для неё — верным и нужным. Но эта любовь накатывала волнами, а потом случался отлив. Во время него мир ломался заново и приходили страх и ненависть, два верных товарища.
Грибов боялся, что его убьют. Ненавидел Крыгина. Пугливо забивал мысли о побеге и жаждал — о, как же сильно он жаждал — чтобы сутулый пришёл и дал выпить проклятую жидкость.
Сколько времени прошло с того момента, как он стоял в лесу и смотрел на пятна крови, исчезающие под снегом? Минут двадцать или вечность?
Сутулый шагнул к нему, поставил пиалу на табурет около шкафа.
— Слышишь меня? — спросил он сипло. — Как ты верёвки-то развязал, красавчик?
Он был без плаща, зато в свитере с высоким горлом. Грибов разглядел полоску шрама на подбородке у сутулого, уходящую вниз. Может быть, ему тоже когда-то отрубили голову, как той девушке?
— Отвечай.
Грибов слабо мотнул головой. Какие-то мысли зашевелились в темноте сознания.
Он вдруг вспомнил о силуэтах, которые будто бы вытаскивали его из зловонного вязкого болота. Женщины, девушки, старухи — их было много, они толпились вокруг, протягивали руки, брали его за плечи, волосы, касались лица, груди. Они шептали наперебой разное. Поддерживали. Уговаривали.
Очищали — вот правильное слово.
Очищали Грибова от колдовского зелья.
Сутулый присел перед ним на корточки, взял за подбородок, поднял голову и заглянул в глаза.
И в этих зелёных страшных глазах Грибов увидел правду.
Что-то внутри него всколыхнулось, заставило резко податься вперёд. Он впился пальцами в плечи сутулого, рванулся из последних сил, скрежеща зубами, и прислонился лбом к сухому и горячему чужому лбу.
Из его глаз хлынула темнота, как по мосту между сознаниями.
Мы ждали тебя!
Спасибо!
Посмотрим!
Ну, здравствуй!
— Что за?..
Сутулый хотел отстраниться, но у него не получилось. Он ударил Грибова по лицу, угодил в глаз, потом в нижнюю челюсть. Но Грибов не чувствовал боли. Может быть потом она придёт и расплатиться по полной, но не сейчас.
Темнота вытекала из глаз, из рта, ноздрей, растекалась по удивлённому и испуганному лицу сутулого и начала впитываться.
Удивляешься, наверное?
Забыл уже о нас, да?
А мы помним тебя, красавчик. Каждая из нас помнит.
Пришло время встретиться!
Перед глазами забегали картинки, будто кто-то листал фотоальбом.
Сутулый с лопатой на заднем дворе дома бабы Рябы. Сутулый держит на весу что-то вроде мешка — низ оттянут под тяжестью, а ещё скопилось что-то тёмное, капает на землю. Сутулый с топором. Сутулый с обнажённым телом молодой девушки, перекинутым через плечо. Сутулый держит за шкирку чёрного беспородного пса. Сутулый лежит, скрючившись, на полу какого-то подвала: он обнажён, прислонён спиной к кирпичной стене, тело его испещрено шрамами; шрамы везде, наслаиваются один на другой, короткие, длинные, изогнутые, создающие невероятный рисунок на коже.
Картинки исчезли, и на Грибова накатило невероятное внутреннее облегчение. Его стошнило вязкой жидкостью прямо под ноги сутулому. Это вышла последняя ядовитая любовь.
В это же время он разжал пальцы, и сутулый отпрянул, упал на спину, заколотился в судорогах. Будто кто-то невидимый двигал им изнутри. Сначала с громким хрустом сломалась левая рука — выгнулась в локте вверх и тут же обмякла. Сутулый замычал, не в силах разлепить губы. Что-то чёрное, похожее на кляксу, размазалось по его лицу.
Потом сломалась правая рука — сначала каждый палец, потом локоть и плечо.
Вывернулись колени. Изогнулась спина — сутулый будто хотел сделать «мостик», но не знал, когда остановиться. Он выгибался, выгибался — Грибов поморщился, предугадывая, что произойдёт дальше — и выгнулся до такой степени, что вдоль спины прошёл отчётливый сухой треск. В этот же момент из сутулого словно вынули все мышцы. Он обмяк, безвольно раскидав руки-ноги, и больше не шевелился. Слышно было только его сиплое частое дыхание.
Грибов сидел без движения. Он всё ещё был не прочь сбежать через окно, прочь от этого кошмара, куда угодно, лишь бы из посёлка. Но в то же время Грибов понимал, что никуда не сбежит. Он теперь здесь связан с чем-то. Невидимыми нитями, протянувшимися из заснеженного леса; противоестественной любовью к Наде; чувством злости.
Добей его.
Мысль была чужая. Но она Грибову неожиданно понравилась.
Это прихвостень Крыгина. Они завезли тебя в лес. Заставили смотреть на убийство девушки. Поили чем-то. Привязали к шведской стенке голым. Разве этого недостаточно?
Более чем.
Грибов тяжело поднялся с колен, прихватив кухонный нож, что положила у его ног странная девушка, которая походила на галлюцинацию. Её не было в этой комнате, а нож, выходит, был.