Кладбище ведьм
Часть 18 из 51 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Потом добавила:
— Свожу тебя к своему парикмахеру. Он тут в райцентре сидит. Золотые руки, хоть и мужик.
И ещё:
— Чего нос-то повесила? Не нравится в посёлке?
Наташа отвечала вяло. С волосами всё в порядке, парикмахер есть в городе, в посёлке нравится, конечно, но без бабушки совсем не то.
Дом как будто изменился. Ощущения стали другими, тусклыми, замкнутыми. Хотелось уехать отсюда быстрее. Но, с другой стороны, Наташа поймала себя на мысли, что оттягивает отъезд. Прежде всего потому, что завтра идти в школу, а в школе — Маша. Выходит, зависла где-то между двух пространств и не знала, куда двигаться дальше. Ждала, когда же кто-то невидимый сорвёт с этого мира тёмное покрывало, и окажется, что этот мир был ненастоящий.
— Да, ощущения другие, — согласилась тогда Оксана. В сковородке у неё шкворчали кусочки сала. — У Зои Эльдаровны всегда было полно народа, а сама она болтала, рта не закрывала. И ещё Цыган. Отличный мужик, ироничный такой, начитанный. Никогда бы не подумала…
— Потому что это не он, — наставительно добавил Крыгин. — Если позволите, никогда не поверю, что Цыган это сделал по доброй воле. Повторял и буду повторять — порча!
— Кто же мог навести порчу? — спросила мама. — Я, конечно, пока ещё не сильно в этих делах разбираюсь, но это же какая ведьмовская силища должна быть у человека, чтобы он такое сотворил. Это тебе не карты разложить.
— Вот именно, моя дорогая. Сильных ведьм единицы. Да ещё и чтобы против Зои Эльдаровны… — Оксана разбила яйцо, вылила содержимое в сковородку. — А знаете, мы её найдём, это сучку. Нельзя просто так взять и убить человека, правда?
Крыгин деликатно кашлянул.
— Тут ребёнок, милая.
Оксана перевела взгляд косивших глаз на Наташу, улыбнулась.
— Вижу, что у тебя тоже не всё как надо, да? Проблемы в школе. Все эти подростковые дела, любовь, соперничество? У меня детей нет, но я прекрасно в них разбираюсь. Девять лет в школе проработала. Разного навидалась.
— Представляете, дожили, девочки друг с дружкой дерутся! — вставила мама, которой, видимо, очень хотелось обсудить с кем-нибудь происшествие в школе. — Я той второй звонила, звонила…
Они проболтали весь завтрак, а когда Наташа собиралась сбежать на второй этаж, Оксана неожиданно отвлеклась и шепнула:
— Если что, обращайся. Решим вопрос.
И эта фраза как-то сразу засела у Наташи в голове.
Решим вопрос.
В ушах весь день гремел панк-рок, смешиваясь с минорными переливами русского рока. Наташа всё катала на языке фразу, примеряла.
Она, конечно, хотела решить вопрос с Машей, но в свете последних событий всё больше думала о том, что проблема не в Маше, а в её маме и отчиме. Маша — жертва. Или как там по-взрослому? Ей нужно помочь.
Наташа, например, спокойно может разминуться с Машей в огромной школе, а вот где спрятаться Маше от отчима в квартире? Правильно — нигде.
— Нам пора собираться, — сказал папа, мягко беря маму за руку.
Наташа уже и не помнила, когда папа так делал в последний раз. И смотрел он на маму нежно, ласково что ли.
— Ты пьян? — спросила Надя, высвобождая ладонь. Впрочем, по проступившему на щеках румянцу стало понятно, что ей приятно.
Папа смутился, кашлянул.
— Просто подумал, что мы как не родные. — сказал он. — Столько лет вместе. Глупо как-то, не находишь, отстраняться всё дальше и дальше?
— Ну ты нашёл время разговоры такие заводить. Это рыба на тебя подействовала, или что? Давай, Грибов, прекращай свои речи чудесные толкать. Прибереги для клиентов.
— Действительно, что это я, — папа снова закашлял, вышел из-за стола и отошёл к входной двери.
Он сгорбился, осунулся, хотя всего пять минут назад выглядел совсем иначе. Наташе стало неловко, она быстро поднялась на второй этаж, где в детской комнате на кровати лежал собранный рюкзак.
В комнате было прохладно, шевелились занавески, на подоконнике собрались лужицы от растаявшего снега.
Наташа подошла к окну, чтобы закрыть его.
Во дворе у папиной машины кто-то стоял. Высокий сутулый человек, кутающийся в плащ. Ветер развевал его чёрные волосы. Человек засунул руки в карманы, втянул голову в плечи. Он посмотрел сначала на машину, потом медленно перевёл взгляд на окно и будто бы поймал взглядом Наташин взгляд. Она не видела глаз сутулого, их скрывала тень. Да и лицо особо было не разглядеть. По затылку пробежал холодок. Наташа крепко взялась за шторы, чтобы задёрнуть их, но не могла пошевелиться.
Этот человек знает, что она разговаривала с какой-то женщиной на соседском дворе.
Он зачем-то ищет эту женщину.
Знания прилетели в голову, как и всегда, без предупреждения и спроса.
Через дорогу у дома Крыгиных вдруг ярко вспыхнул уличный фонарь. Рваная дрожащая тень поползла от ног сутулого к крыльцу, сутулый шагнул в неё — и растворился, будто его не было. Двор оказался пуст, если не считать папиного автомобиля, собачьей конуры и нескольких лавок, заметённых снегом.
Наташа несколько секунд разглядывала двор. Тень исчезла вместе с сутулым.
Она заметила какое-то движение и поняла, что за ней всё же наблюдают. Через дорогу у столба стоял Крыгин, одетый в домашнее. Он помахал Наташе рукой, улыбнулся и скрылся за калиткой.
— Решим вопрос, — почему-то пробормотала Наташа, имея в виду уже не Машу, а вообще всё, происходящее в последние дни. — Обязательно решим.
— Долго ещё, капуша? — крикнула с первого этажа мама.
— Уже бегу!
Наташа действительно побежала, но от тревожных мыслей ей не удавалось убежать ещё долго.
Глава восьмая
1.
Маша не хотела идти домой. Не сегодня, никогда. После того, что случилось в школе несколько часов назад (мама кричала так, словно снова напилась до белой горячки и видела змей, ползающих по потолку в кухне), а еще после того, как мама позвонила Олегу и, всхлипывая, тараторила:
— Эту сучку отстранили на две недели! Нет, ну ты подумай! Я, блядь, её растила, воспитывала, говорила, чтоб не росла дурой, а она знаешь, что? Она, блядь, с кулаками на ту идиотку. Вся, блядь, в отца растет…
И еще много чего в том же духе.
Маша не жалела, что вылетела из школы. В конце концов, на свете миллионы людей не заканчивали и девяти классов, а добивались в жизни такого, что позавидуешь. Меньше времени в школе — больше времени на развитие. Так она считала.
На маму ей тоже было наплевать. Мама придёт домой, напьется и опять свалится в коридоре, между кухней и комнатой. Главное, отодвинуть её к дверям и положить голову так, чтобы, когда блевала, не захлебнулась. Школа выживания, так сказать. Все приходит с опытом.
А вот домой идти не хотелось. Потому что дома Олег. Разъяренный, дикий, страшный отчим. Иногда Маша думала, что Олег — это её персональный демон, выбравшийся из Ада, чтобы каждый день, каждый час, каждую минуту напоминать о том, куда Маша попадет после смерти.
Думать о смерти в семнадцать с половиной лет рановато, но Маша имела четкое представление как умрет (в страшных муках) и куда попадет (конечно, в Ад). Сама заслужила, тут ничего не поделать.
— Чего стоишь? — мама нервно засунула в рот тонкую сигаретку, раскурила.
На улице было холодно и темно. Метрах в сорока от крыльца стояла ёлка, с которой кто-то содрал украшения, обнажив потрепанные кривые ветки. Ощущение Нового года, праздника, стремительно улетучивалось.
Мама быстро затянулась несколько раз, уронила окурок на крыльцо и втоптала его в снег носком сапога.
— Мы еще дома поговорим, — пообещала она. — Достала ты меня. Я тебя не для того рожала, чтобы всю жизнь мучатся.
— А ты не мучайся, — вяло огрызнулась Маша. — Оставь меня здесь и вали к своему Олегу.
Мама больно всадила тонкие пальцы в Машино плечо:
— Не учи меня жить. Придём домой, разберёмся.
Ничего они не разберутся. Мама по дороге зайдет в любимый кисок, где усатый и улыбающийся Ашот продаст ей два шавермы в лаваше и бутылку водки. У него продавалась самая дешевая водка в районе. Потом они зайдут в подъезд, первая дверь налево на первом же этаже. Квартира под номером три. Нетерпеливая мама скорее всего просто разуется, а потом побежит в кухню, не снимая пальто и перчаток. На кухне достанет рюмку, нальет немного — на треть — и залпом выпьет, чтобы утихомирить жар, сжигающий её изнутри.
И с этого момента — никаких больше разговоров и нравоучений. Только тёплая шаверма с кусочками подгорелого мяса и водка. Где-то в десять часов мама соберётся спать и, если повезёт, дойдет до кровати. Если не повезет — генеральный план. Главное, не забыть повернуть мамину голову, чтоб не захлебнулась.
Они в молчании дошли до киоска, Маша осталась на улице, переминаясь с ноги на ногу. Сквозь окошко было видно лицо Ашота, который что-то говорил маме, не переставая улыбаться.
С мамой ещё можно было жить. Но в одиннадцать со смены возвращался Олег.
— Пойдем быстрее, пока не остыла! — мама вышла из киоска, размахивая прозрачным пакетом, в котором лежали две шавермы, завернутые в промасленную бумагу.
Одну мама съест сама. Вторую оставит Олегу. А он наверняка скажет, что это говно есть не будет и пожарит себе яичницу. После одиннадцати вечера кухня — это королевство демона. Олег в ней повелитель. Сначала яичница, потом ужин, стопка водочки, огурчик. Включит крохотный телевизор, стоящий на холодильнике, будет смотреть что-то по ТНТ, ржать, ковыряться в зубах, положит ноги на стол, откинувшись на спинке стула. Одна рука под голову, второй чешет живот. И в какой-то момент Олег вспомнит, что в соседней комнате сидит Маша.
Он не каждый вечер вспоминал. Кошмар имел свойство прекращаться. Иногда случались сбои — не засыпала мама — и Олег вынужден был заниматься с ней сексом (мама стонала за стенкой хриплым прокуренным голосом, словно кошка, которую тащат за хвост). После секса Олег, как правило, из комнаты не выходил, и Маша могла свободно перемещаться по квартире.
Иногда ему ничего не хотелось, и он засыпал там же, на стуле, под смех юмористов из телевизора. Часто Олег просто развлекался. Он застывал в дверях Машиной комнаты сгорбленной страшной фигурой и спрашивал: «Ну как, боевая готовность?», имея ввиду всё самое ужасное, что только можно было представить. Ему было интересно наблюдать за Машиной реакцией. Олег медленно ощупывал взглядом ее фигурку, ухмылялся. Это была улыбка демона. Человека, который однажды переступил черту.
Насмотревшись вдоволь, Олег уходил. Подобное развлечение могло повториться два-три раза за вечер. И никогда не было понятно, зайдет ли Олег в комнату, или останется на пороге. Захочет ли продолжить или просто что-то в его сумасшедшем сознании требовало подобных игр. А Машу трясло каждый раз, когда открывалась дверь. Маше хотелось оказаться где угодно, лишь бы подальше отсюда.
Впервые за много дней ей стало дурно от этой вязкой предсказуемости. Ничего и никогда не изменится. Еще несколько десятков метров по оледенелому тротуару до подъезда. Она зайдет в квартиру, начнётся еще один вечер, а на окнах те же решетки в виде солнышка (вроде бы от воров, но на самом деле они предназначены для того, чтобы никто не мог выбраться наружу), мама напьется, а Олег застынет на пороге и, ухмыльнувшись, спросит: «Боевая готовность?», и если ему захочется, то он войдет.
— Мам, —— Маша остановилась у подъезда, разглядывая ступеньки, посыпанные песком, и металлическую дверь с мигающим домофоном. — Мам, я хочу погулять. Можно?
— Свожу тебя к своему парикмахеру. Он тут в райцентре сидит. Золотые руки, хоть и мужик.
И ещё:
— Чего нос-то повесила? Не нравится в посёлке?
Наташа отвечала вяло. С волосами всё в порядке, парикмахер есть в городе, в посёлке нравится, конечно, но без бабушки совсем не то.
Дом как будто изменился. Ощущения стали другими, тусклыми, замкнутыми. Хотелось уехать отсюда быстрее. Но, с другой стороны, Наташа поймала себя на мысли, что оттягивает отъезд. Прежде всего потому, что завтра идти в школу, а в школе — Маша. Выходит, зависла где-то между двух пространств и не знала, куда двигаться дальше. Ждала, когда же кто-то невидимый сорвёт с этого мира тёмное покрывало, и окажется, что этот мир был ненастоящий.
— Да, ощущения другие, — согласилась тогда Оксана. В сковородке у неё шкворчали кусочки сала. — У Зои Эльдаровны всегда было полно народа, а сама она болтала, рта не закрывала. И ещё Цыган. Отличный мужик, ироничный такой, начитанный. Никогда бы не подумала…
— Потому что это не он, — наставительно добавил Крыгин. — Если позволите, никогда не поверю, что Цыган это сделал по доброй воле. Повторял и буду повторять — порча!
— Кто же мог навести порчу? — спросила мама. — Я, конечно, пока ещё не сильно в этих делах разбираюсь, но это же какая ведьмовская силища должна быть у человека, чтобы он такое сотворил. Это тебе не карты разложить.
— Вот именно, моя дорогая. Сильных ведьм единицы. Да ещё и чтобы против Зои Эльдаровны… — Оксана разбила яйцо, вылила содержимое в сковородку. — А знаете, мы её найдём, это сучку. Нельзя просто так взять и убить человека, правда?
Крыгин деликатно кашлянул.
— Тут ребёнок, милая.
Оксана перевела взгляд косивших глаз на Наташу, улыбнулась.
— Вижу, что у тебя тоже не всё как надо, да? Проблемы в школе. Все эти подростковые дела, любовь, соперничество? У меня детей нет, но я прекрасно в них разбираюсь. Девять лет в школе проработала. Разного навидалась.
— Представляете, дожили, девочки друг с дружкой дерутся! — вставила мама, которой, видимо, очень хотелось обсудить с кем-нибудь происшествие в школе. — Я той второй звонила, звонила…
Они проболтали весь завтрак, а когда Наташа собиралась сбежать на второй этаж, Оксана неожиданно отвлеклась и шепнула:
— Если что, обращайся. Решим вопрос.
И эта фраза как-то сразу засела у Наташи в голове.
Решим вопрос.
В ушах весь день гремел панк-рок, смешиваясь с минорными переливами русского рока. Наташа всё катала на языке фразу, примеряла.
Она, конечно, хотела решить вопрос с Машей, но в свете последних событий всё больше думала о том, что проблема не в Маше, а в её маме и отчиме. Маша — жертва. Или как там по-взрослому? Ей нужно помочь.
Наташа, например, спокойно может разминуться с Машей в огромной школе, а вот где спрятаться Маше от отчима в квартире? Правильно — нигде.
— Нам пора собираться, — сказал папа, мягко беря маму за руку.
Наташа уже и не помнила, когда папа так делал в последний раз. И смотрел он на маму нежно, ласково что ли.
— Ты пьян? — спросила Надя, высвобождая ладонь. Впрочем, по проступившему на щеках румянцу стало понятно, что ей приятно.
Папа смутился, кашлянул.
— Просто подумал, что мы как не родные. — сказал он. — Столько лет вместе. Глупо как-то, не находишь, отстраняться всё дальше и дальше?
— Ну ты нашёл время разговоры такие заводить. Это рыба на тебя подействовала, или что? Давай, Грибов, прекращай свои речи чудесные толкать. Прибереги для клиентов.
— Действительно, что это я, — папа снова закашлял, вышел из-за стола и отошёл к входной двери.
Он сгорбился, осунулся, хотя всего пять минут назад выглядел совсем иначе. Наташе стало неловко, она быстро поднялась на второй этаж, где в детской комнате на кровати лежал собранный рюкзак.
В комнате было прохладно, шевелились занавески, на подоконнике собрались лужицы от растаявшего снега.
Наташа подошла к окну, чтобы закрыть его.
Во дворе у папиной машины кто-то стоял. Высокий сутулый человек, кутающийся в плащ. Ветер развевал его чёрные волосы. Человек засунул руки в карманы, втянул голову в плечи. Он посмотрел сначала на машину, потом медленно перевёл взгляд на окно и будто бы поймал взглядом Наташин взгляд. Она не видела глаз сутулого, их скрывала тень. Да и лицо особо было не разглядеть. По затылку пробежал холодок. Наташа крепко взялась за шторы, чтобы задёрнуть их, но не могла пошевелиться.
Этот человек знает, что она разговаривала с какой-то женщиной на соседском дворе.
Он зачем-то ищет эту женщину.
Знания прилетели в голову, как и всегда, без предупреждения и спроса.
Через дорогу у дома Крыгиных вдруг ярко вспыхнул уличный фонарь. Рваная дрожащая тень поползла от ног сутулого к крыльцу, сутулый шагнул в неё — и растворился, будто его не было. Двор оказался пуст, если не считать папиного автомобиля, собачьей конуры и нескольких лавок, заметённых снегом.
Наташа несколько секунд разглядывала двор. Тень исчезла вместе с сутулым.
Она заметила какое-то движение и поняла, что за ней всё же наблюдают. Через дорогу у столба стоял Крыгин, одетый в домашнее. Он помахал Наташе рукой, улыбнулся и скрылся за калиткой.
— Решим вопрос, — почему-то пробормотала Наташа, имея в виду уже не Машу, а вообще всё, происходящее в последние дни. — Обязательно решим.
— Долго ещё, капуша? — крикнула с первого этажа мама.
— Уже бегу!
Наташа действительно побежала, но от тревожных мыслей ей не удавалось убежать ещё долго.
Глава восьмая
1.
Маша не хотела идти домой. Не сегодня, никогда. После того, что случилось в школе несколько часов назад (мама кричала так, словно снова напилась до белой горячки и видела змей, ползающих по потолку в кухне), а еще после того, как мама позвонила Олегу и, всхлипывая, тараторила:
— Эту сучку отстранили на две недели! Нет, ну ты подумай! Я, блядь, её растила, воспитывала, говорила, чтоб не росла дурой, а она знаешь, что? Она, блядь, с кулаками на ту идиотку. Вся, блядь, в отца растет…
И еще много чего в том же духе.
Маша не жалела, что вылетела из школы. В конце концов, на свете миллионы людей не заканчивали и девяти классов, а добивались в жизни такого, что позавидуешь. Меньше времени в школе — больше времени на развитие. Так она считала.
На маму ей тоже было наплевать. Мама придёт домой, напьется и опять свалится в коридоре, между кухней и комнатой. Главное, отодвинуть её к дверям и положить голову так, чтобы, когда блевала, не захлебнулась. Школа выживания, так сказать. Все приходит с опытом.
А вот домой идти не хотелось. Потому что дома Олег. Разъяренный, дикий, страшный отчим. Иногда Маша думала, что Олег — это её персональный демон, выбравшийся из Ада, чтобы каждый день, каждый час, каждую минуту напоминать о том, куда Маша попадет после смерти.
Думать о смерти в семнадцать с половиной лет рановато, но Маша имела четкое представление как умрет (в страшных муках) и куда попадет (конечно, в Ад). Сама заслужила, тут ничего не поделать.
— Чего стоишь? — мама нервно засунула в рот тонкую сигаретку, раскурила.
На улице было холодно и темно. Метрах в сорока от крыльца стояла ёлка, с которой кто-то содрал украшения, обнажив потрепанные кривые ветки. Ощущение Нового года, праздника, стремительно улетучивалось.
Мама быстро затянулась несколько раз, уронила окурок на крыльцо и втоптала его в снег носком сапога.
— Мы еще дома поговорим, — пообещала она. — Достала ты меня. Я тебя не для того рожала, чтобы всю жизнь мучатся.
— А ты не мучайся, — вяло огрызнулась Маша. — Оставь меня здесь и вали к своему Олегу.
Мама больно всадила тонкие пальцы в Машино плечо:
— Не учи меня жить. Придём домой, разберёмся.
Ничего они не разберутся. Мама по дороге зайдет в любимый кисок, где усатый и улыбающийся Ашот продаст ей два шавермы в лаваше и бутылку водки. У него продавалась самая дешевая водка в районе. Потом они зайдут в подъезд, первая дверь налево на первом же этаже. Квартира под номером три. Нетерпеливая мама скорее всего просто разуется, а потом побежит в кухню, не снимая пальто и перчаток. На кухне достанет рюмку, нальет немного — на треть — и залпом выпьет, чтобы утихомирить жар, сжигающий её изнутри.
И с этого момента — никаких больше разговоров и нравоучений. Только тёплая шаверма с кусочками подгорелого мяса и водка. Где-то в десять часов мама соберётся спать и, если повезёт, дойдет до кровати. Если не повезет — генеральный план. Главное, не забыть повернуть мамину голову, чтоб не захлебнулась.
Они в молчании дошли до киоска, Маша осталась на улице, переминаясь с ноги на ногу. Сквозь окошко было видно лицо Ашота, который что-то говорил маме, не переставая улыбаться.
С мамой ещё можно было жить. Но в одиннадцать со смены возвращался Олег.
— Пойдем быстрее, пока не остыла! — мама вышла из киоска, размахивая прозрачным пакетом, в котором лежали две шавермы, завернутые в промасленную бумагу.
Одну мама съест сама. Вторую оставит Олегу. А он наверняка скажет, что это говно есть не будет и пожарит себе яичницу. После одиннадцати вечера кухня — это королевство демона. Олег в ней повелитель. Сначала яичница, потом ужин, стопка водочки, огурчик. Включит крохотный телевизор, стоящий на холодильнике, будет смотреть что-то по ТНТ, ржать, ковыряться в зубах, положит ноги на стол, откинувшись на спинке стула. Одна рука под голову, второй чешет живот. И в какой-то момент Олег вспомнит, что в соседней комнате сидит Маша.
Он не каждый вечер вспоминал. Кошмар имел свойство прекращаться. Иногда случались сбои — не засыпала мама — и Олег вынужден был заниматься с ней сексом (мама стонала за стенкой хриплым прокуренным голосом, словно кошка, которую тащат за хвост). После секса Олег, как правило, из комнаты не выходил, и Маша могла свободно перемещаться по квартире.
Иногда ему ничего не хотелось, и он засыпал там же, на стуле, под смех юмористов из телевизора. Часто Олег просто развлекался. Он застывал в дверях Машиной комнаты сгорбленной страшной фигурой и спрашивал: «Ну как, боевая готовность?», имея ввиду всё самое ужасное, что только можно было представить. Ему было интересно наблюдать за Машиной реакцией. Олег медленно ощупывал взглядом ее фигурку, ухмылялся. Это была улыбка демона. Человека, который однажды переступил черту.
Насмотревшись вдоволь, Олег уходил. Подобное развлечение могло повториться два-три раза за вечер. И никогда не было понятно, зайдет ли Олег в комнату, или останется на пороге. Захочет ли продолжить или просто что-то в его сумасшедшем сознании требовало подобных игр. А Машу трясло каждый раз, когда открывалась дверь. Маше хотелось оказаться где угодно, лишь бы подальше отсюда.
Впервые за много дней ей стало дурно от этой вязкой предсказуемости. Ничего и никогда не изменится. Еще несколько десятков метров по оледенелому тротуару до подъезда. Она зайдет в квартиру, начнётся еще один вечер, а на окнах те же решетки в виде солнышка (вроде бы от воров, но на самом деле они предназначены для того, чтобы никто не мог выбраться наружу), мама напьется, а Олег застынет на пороге и, ухмыльнувшись, спросит: «Боевая готовность?», и если ему захочется, то он войдет.
— Мам, —— Маша остановилась у подъезда, разглядывая ступеньки, посыпанные песком, и металлическую дверь с мигающим домофоном. — Мам, я хочу погулять. Можно?