Кисейная барышня

Эпилог




Зима выдалась в этом году замечательная, со снегом и метелями, мороз сковал льдом широкую реку Мокошь, расписал цветочными узорами каждое городское окошко.

Евангелина Романовна подышала на приказное окошко изнутри, повозила пальчиком, чтоб протереть для себя глазок, и обозрела сквозь него окрестности.

— Иван сегодня придет?

— Не думаю, — ответил Эльдар Давидович, занятый раскладыванием пасьянса на своем письменном столе. — Он в последнее время предпочитает на воздухе работать.

— Будто некому больше в приказе за мешочниками гоняться, — хмыкнула Геля. — Что же с ним на Руяне этом приключилось, что так его изменило? И шеф…

Мамаев чертыхнулся и принялся сызнова тасовать колоду.

— Тот же самый вопрос мне давеча твоя подруга задавала. Некая шансоньетка Жозефина. Что произошло да почему изменился?


— Мне она тоже плакалась. — Геля вздохнула. — А еще, представь, что-то про вещие сны говорила. Будто три ночи подряд являлась ей некая злобная фурия и велела от Ивана Ивановича отступиться.

— Представляю. — Мамаев одну за одной выкладывал карты на сукно. — Пожелаю за покинутой Жозефиной приударить, первым делом сонник подарю. А что за фурия?

— Знаешь, что странно, у меня похожие сны были. Стращала дева несколько ночей подряд. Я после специально толковник купила, чтоб узнать, к чему крылатые коты снятся.

— Коты?

— Помнишь, в жовтене на узком мосту четыре статуи поставили? Ну все газеты еще писали, неизвестный даритель, доброхот и филантроп…

— Ну помню, то есть что писали, не помню, но я по тому мосту каждый день в присутствие хожу и грифонов этих насмотрелся.

— Это не грифоны, — вздохнула Евангелина Романовна, — это коты, и именно такой кот был с девицей, которая на меня во сне ругалась.

Эльдар Давидович хохотнул, любуясь сошедшимся пасьянсом.

— К переменам, Гелюшка, к скорым переменам твой сон.