Карельский блицкриг
Часть 21 из 26 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Полностью уверенные в том, что им удастся захватить в плен русского офицера, судя по одетому на него полушубку, лыжники сержанта Тайпелле неторопливо обходили сидящего под елью капитана Рогова. Неотрывно следя за финнами, он успел обменяться с Ильясом коротким, но емким «прощай» и, с трудом подняв налитую свинцом руку с наганом, открыл огонь.
Двоим товарищам удалось убить двоих и ранить одного преследователя, прежде чем выпущенные из автоматов очереди насквозь прошили их тела. Взбешенные их сопротивлением финны вначале искромсали штыками и ножами уже безжизненные тела, а затем бросили их в лесу, без погребения.
Только через семь лет, в далеком 1947 году, останки героев будут случайно обнаружены пошедшими за ягодами детьми. Они будут преданы земле, так навсегда и оставшись для родных и близких без вести пропавшими.
Глава XIII
И снова «Нет, Молотов!»
К концу января 1940 года положение дел в советско-финском конфликте на взгляд стороннего наблюдателя выглядело не совсем презентабельно для Москвы. В районе Кольского полуострова были достигнуты определенные успехи, но дальнейшего развития они не получили.
На направлении Кандалакши, где соединения 9-й армии продвинулись в глубину территории Финляндии, события развивались для Красной армии по самому худшему сценарию. Пользуясь пассивностью и безынициативностью командования подразделений, финны сумели переломить ход борьбы в свою пользу. Быстрыми ударами подвижных лыжных соединений им удавалось изолировать подразделения друг от друга, лишать их подвоза продовольствия и боеприпасов, а затем уничтожать.
Немного лучше была обстановка в Приладожье, где столкнулись два ударных шара – финский и советский. Полученное подкрепление вкупе с репрессиями помогло командарму Штерну стабилизировать обстановку, но вот продолжить наступление на вражеской территории никак не удавалось. Каждая попытка продвинуться вперед натыкалась на яростное сопротивление финнов, и все, что удавалось советским войскам – это преодолеть три-пять километров или же оставаться на прежних позициях. Словно под воздействием сильного январского мороза огромная линия противостояния, протянувшаяся с севера на юг на многие сотни километров, застыла в неподвижности, и только в районе Карельского перешейка бурлила жизнь.
Вступивший в должность комфронта Семен Константинович Тимошенко энергично готовился к штурму пресловутой линии Маннергейма. Это потом финский маршал назовет ее устаревшей, не успевшей соединиться в одно целое системой оборонительных укреплений, прилепленных на гранитных валунах. А в январе сорокового года вся пресса «свободного мира» только и делала, что сравнивала линию Маннергейма с линией Мажино и расточала массу комплиментов и похвал в адрес стойкого и храброго свободолюбивого народа Суоми.
Считалось долгом приличия дать завышенные цифры потерь советской стороны и заниженные – у финнов, подчеркнуть бездарность красноармейцев и их командиров, расписать в числах и лицах кошмары, творимые большевиками и лично Сталиным в стране, и дать крайне неблагоприятный прогноз развития военного конфликта, ненавязчиво сравнив его с Мукденом и Цусимой.
Особым почетом пользовались карикатуры, сюжет которых сводился к одному: либо кровожадный медведь в буденновке, либо курящий трубку Сталин больно ранили лапу или руку об острый финский штык или шип. Все остальное разнилось только в том, что крикнет обозленный неудачей персонаж карикатуры и как больно ему будет от полученного укола.
Все это помогло финнам окончательно избавиться от охватившего их страха при внезапном русском вторжении и повысить свою самооценку. Полностью поверив в свои силы, гордые дети Суоми стали строить планы захвата уже не только Восточной Карелии и Архангельска, но и других «исконно финских» земель, лежавших к востоку от них.
Время, оставшееся до середины марта, стремительно истекало, неумолимо приближаясь к точке невозврата, после прохождения которой уже ничего нельзя было исправить.
Для прорыва оборонительных укреплений врага Москва предоставила командующему войсками фронта Тимошенко все, что он только мог попросить. Из дальнего тыла на Карельский перешеек в срочном порядке перебрасывались эшелоны с людским пополнением и боеприпасами. По приказу Генерального штаба туда свозились артиллерийские дивизионы крупнокалиберных орудий, предназначенные для уничтожения бетонных сооружений противника. Согласно личному распоряжению Сталина, в обстановке строжайшей секретности, на фронт были отправлены для обкатки в боевых условиях несколько новых танков Т-34 и КВ-1, производство которых только-только началось на танковых заводах страны.
Получили свою долю «праздничного пирога» и простые солдаты. Получив крепкий нагоняй от генсека, интенданты округов спешно грузили идущие на фронт вагоны валенками, полушубками, теплыми рукавицами и ушанками. Вместе с ними шли эшелоны с продуктами, что не портились и легко приготавливались в условиях Севера.
Не забыты были и культурные потребности красноармейцев. Чья-то светлая голова предложила отправить на фронт несколько культурных бригад для повышения боевого духа бойцов. Это предложение нашло горячий отклик у вождя, и соответствующий приказ был незамедлительно отдан, что не вызвало такого же горячего отклика среди некоторых представителей московской богемы.
Одна столичная певица, прославившаяся исполнением народных песен, упорно отказывалась ехать на встречу с солдатами, заявляя, что пение на морозе может серьезно навредить ее голосовым связкам. Говорила она это вполне искренне, но доводы народного соловья остались не услышанными высоким начальством. Более того, ей было сделано такое строгое внушение, ее так проработали на партсобрании, что ноги сами понесли песенную диву на вокзал, вслед уже уехавшей концертной бригаде.
Воспитательная беседа оставила в душе певицы глубокий след. В Великую Отечественную войну она активно выступала на всех фронтах, снискав к себе заслуженную любовь и славу у простых солдат и командования.
Страна и лично товарищ Сталин не скупились ради того, чтобы конфликт с Финляндией был завершен в самые короткие сроки. Командарма Тимошенко не понукали, не торопили с началом наступления. Ему был только указан последний временной рубеж, после пересечения которого с него спросят со всей строгостью и пролетарской беспощадностью.
Наступление на Карельском перешейке началось в самых первых числах февраля силами двух армий, чьи могучие кулаки дружно навалились на вражескую оборону. Их главными составляющими были артиллерийские дивизионы 152- и 203-миллиметровых гаубиц, подтянутых к местам нанесения главного удара по противнику.
Перед началом операции в штабе фронта шли жаркие споры о длительности советской артподготовки. Командарм Мерецков предлагал ограничиться пятью днями непрерывной бомбардировки укреплений противника. Его мнение поддержал начштаба армии, но у комфронта было иное мнение.
Хорошо помня, как командарм сильно обжегся во время декабрьского штурма линии Маннергейма, Тимошенко настоял на более продолжительном артобстреле.
– Считаю, что для гарантированного прорыва укреплений противника фронту необходимо провести десятидневную артподготовку. Снарядов и орудий для этого у нас хватит.
– Но ведь это не меньше десяти тысяч снарядов в день, товарищ командарм! – с тоской в голосе воскликнул начштаба, но Тимошенко его резко оборвал:
– Не надо экономить там, где эта экономия выйдет нам боком! Родина и товарищ Сталин дали нам все, чтобы мы до середины февраля прорвали оборону врага, и мы должны оправдать оказанное нам высокое доверие. Приказываю провести артподготовку в течение десяти дней и ни днем меньше! – громыхнул начальственным баритоном командарм, и на этом прения закончились.
Следуя полученному приказу, главные штурмовые калибры фронта десять дней непрерывно утюжили всю передовую линию финской обороны. Методично перемалывая в прах лес, камни, гранитные валуны вместе с окопами, траншеями, дотами, дзотами и подвергая их защитников невыносимым испытаниям.
В большинстве случаев бетонные укрепления финнов с честью выдержали удар «русских кувалд», чего нельзя было сказать о людях. Любое попадание в бетонные стены и своды дотов вызывало сильный звуковой удар по находящемуся внутри него гарнизону.
Попав под коварное воздействие акустики, храбрые финские парни испытывали сильный душевный дискомфорт. Уже к концу второго дня во всех попавших под обстрел дотах царило уныние и апатия. Никто не ставил пластинки с песней «Нет, Молотов!», никто не плясал парами, лихо вскидывая кулаки, как это было прежде. Все хотели только одного – дождаться окончания бомбардировки и заснуть в наступившей тишине.
По мнению китайских заплечных дел мастеров, пытка звуком способна довести человека до сумасшествия, и десятидневный обстрел русской артиллерией наглядно подтвердил правдивость их слов. После пятого дня бомбардировки командиры дотов был вынуждены провести ротацию своих солдат, не выдержавших пытку звуком.
Еще недавно храбрые и смелые финны, бодро распевающие боевые песни и готовые умереть ради спасения Суоми, представляли собой жалкое зрелище. Усталые и изможденные, с красными от недосыпа глазами, они буквально рыдали перед своими командирами, стоя на коленях.
– Господин лейтенант, я больше не могу! Еще один день и я сойду с ума, сидя в этой проклятой коробке! – кричали несчастные солдаты, размазывая ладонями горячие слезы по заросшим щетиной щекам, и это было истинной правдой.
Были случаи, когда, не выдержав испытания и потеряв над собой контроль, солдаты покидали свои убежища и выбегали наружу, прямо под разрывы вражеских мин и снарядов.
От этой чудовищной пытки нервы сдавали не только у простых солдат и сержантов, но и у офицеров. С трудом сдерживая рвущиеся из груди крики отчаяния, они умоляли по телефону вышестоящее начальство прислать им замену.
– Еще один день, господин полковник, и я не выдержу! Я застрелюсь, только бы не слышать эти проклятые русские колотушки! – взывали лейтенанты с капитанами, и очень часто начальство шло им навстречу.
За все время вражеской бомбардировки гарнизоны ботов были заменены до половины, а в некоторых случаях почти полностью. Чтобы хоть как-то спастись от изматывающих звуковых ударов, солдаты заталкивали в уши клочки ваты, опускали и завязывали свои шапки, накрывали головы пледами и одеялами, но это мало им помогало. После каждого попадания снаряда сильный вибрирующий звук нещадно бил по грозной обороне финнов, заставляя многих солдат умоляюще кричать: «Нет, Молотов! Нет, Молотов!»
Эти крики были своеобразным оберегом для гордых детей красавицы Суоми от коварных происков сталинского наркома. Никто из них в глаза не видел Вячеслава Михайловича, но благодаря пропаганде считали его главным злом для своей страны.
Утро одиннадцатого дня многие защитники линии Маннергейма встретили с облегчением. И пусть в этот день началось наступление врага, лучше встретиться с ним лицом к лицу и погибнуть, чем сойти с ума, сидя в бетонной коробке.
Главным направлением наступления 7-й армии командарм Мерецков избрал направление деревни Сумма. Именно там, по мнению Кирилла Афанасьевича, было легче прорвать оборону врага, но в очередной раз его надежды не оправдались.
Несмотря на огонь 203-миллиметровых гаубиц, советским артиллеристам удалось лишь серьезно повредить только один бетонный полукапонир противника. От прямого попадания снаряда частично обвалился бетонный потолок дота № 2, придавив часть находившихся в нем солдат. Все остальные доты худо-бедно выдержали испытание «русских колотушек» и встретили атакующие порядки красноармейцев пулеметно-пушечным огнем.
Понеся изрядные потери от огня советских артиллеристов, финская пехота прикрытия не смогла удержать свои окопы с траншеями и была вынуждена отступить, но сами доты продолжали упорно держаться.
Не смогли переломить ход сражения и брошенные на прорыв обороны противника новейшие танки Т-34 и КВ-1. Благодаря им удалось привести к молчанию дот № 2, считавшийся ключевым узлом финской обороны. Неуязвимые для противотанковых пушек противника, огнем своих мощных орудий бившие прямой наводкой по амбразурам дота, они смогли полностью уничтожить его защитников.
Следовавшие за ними пехотинцы не встретили ни малейшего сопротивления, когда окружив руины дота, установили на нем красное знамя. Оно было хорошо видно в бинокли и стереотрубы на наблюдательных пунктах и дало повод сообщить «наверх» о долгожданном прорыве обороны противника.
Двигаясь по цепочке от батальона в полк, а затем в дивизию и корпус, это известие рождало необоснованную надежду на успех, который в этот день так и не состоялся.
Могучая танковая поддержка, так удачно дебютировавшая, к огромному разочарованию пехотинцев очень быстро сошла на нет. У одного из двух танков Т-34 неожиданно возникли проблемы с коробкой передач, и он был вынужден покинуть поле боя. Через несколько минут грозный КВ, подъехавший к доту для обстрела его амбразур прямой наводкой, наскочил на мину и, лишившись гусеницы, встал неподвижной громадой.
Оставшаяся в гордом одиночестве вторая «тридцатьчетверка» попыталась продолжить бой, но высокое начальство, напуганное таким развитием событий, отдало приказ машине немедленно возвращаться. За каждый танк оно персонально отвечало перед Москвой и потому не захотело рисковать.
Атака же танками прорыва не принесла ожидаемого успеха. Засевшие в дотах финны огнем своих орудий смогли уничтожить семь Т-28, и продвижение пехоты в глубину вражеской обороны благополучно захлебнулось.
Единственным успехом этого дня стало отражение контратак противника, пытавшегося вернуть себе утраченные траншеи. Огнем танков и минометных батарей советские пехотинцы отразили две атаки финнов, нанеся им серьезные потери.
Раздраженный Мерецков приказал артиллеристам сровнять с землей укрепления противника, отправив им в помощь еще одну гаубичную батарею. Благодаря этому к концу следующего дня советским артиллеристам удалось разгромить все доты передовой линии врага. Казалось, что дорога к долгожданной победе открыта, однако находившийся на задней линии обороны дот-«миллионник» оказался камнем преткновения на пути советской пехоты. Его пулеметы работали исправно, а рельеф местности не позволял красноармейцам обойти злополучный дот.
Видя бедственное положение пехотинцев, командир гаубичного дивизиона предложил пойти на риск и для уничтожения дота выставить орудия на прямую наводку, но командарм не поддержал это предложение. Вместо него он ввел в дело свой главный артиллерийский резерв в виде батареи 280-миллиметровых мортир.
Спешно доставленные на передовую, они весь день утюжили «миллионник» и его окрестности своими мощными снарядами, но все, чего смогли добиться – это уничтожить западный капонир дота.
Неизвестно сколько времени пришлось бы потратить на окончательный прорыв финской обороны, но к началу четвертого дня финны оставили свои позиции в связи с прорывом советских войск в районе Лядхе.
Определенное как место вспомогательного удара, это направление по замыслу командарма Мерецкова должно было приковать к себе внимание финнов и тем самым помочь войскам, наступающим на Суммы.
Желая иметь полную свободу действий для принятия важных решений, Кирилл Афанасьевич возложил всю ответственность за проведение наступления под Лядхе на комдива Рокоссовского.
– Тимошенко прислал его помогать нам, вот пусть и помогает, оттягивая на себя силы финнов. Чем лучше он это сделает, тем легче будет наступать нам здесь, – пояснил командарм свою задумку начштабу, и тот полностью согласился.
– Пусть покажет, как нужно воевать не числом, а умением… – усмехнулся он, выделяя скромные силы и средства бывшему заключенному для штурма вражеских укреплений.
Оба командира были уверены, что Рокоссовский не добьется успеха, однако комдив утер им нос. Имея в своем распоряжении гораздо меньше артиллерии и живой силы, он за два дня боев сумел прорвать главную линию обороны противника. Пока комиссары и агитаторы вели разъяснительную работу с рядовым составом, в штабе дивизии состоялось совещание под председательством Рокоссовского. На него были приглашены командиры полков и соединений, которым предстояло штурмовать укрепления финнов.
Получив приказ явиться на совещание, комполка Телегин взял с собой Любавина. Хотя он неделю назад сдал батальон майору Малькову и был как бы не у дел, комполка настоял на его присутствии.
– Ты лучше всех нас знаешь на деле обстановку вокруг этого проклятого «миллионника», – заявил Телегин, и его слова полностью соответствовали действительности. За все время своего нахождения на передовой Любавин изучил передний край обороны противника как свои пять пальцев. Не ограничиваясь только одним наблюдением, он настоял на проведении глубокой разведки, которая дала свои плоды. При этом Василий пошел вразрез с рекомендациями штаба отправлять за линию фронта разведгруппу численностью не меньше пятнадцати-двадцати человек.
– Десять-двенадцать человек много шуму наделают в лесу, а уж пятнадцать и подавно. Финны их обязательно засекут, а вот пять человек наверняка смогут тихо пройти, – советовали Любавину бывалые охотники, и старший лейтенант прислушался к их советам.
Как следствие принятого им решения, за все время походов в тыл противника у разведчиков было всего одно боестолкновение с финнами. Тогда как другие разведгруппы соседей вели бои с вражескими солдатами с завидной регулярностью.
После того как командир дивизии полковник Дынин довел до командиров приказ командующего армии о наступлении, Рокоссовский предложил командирам высказываться о том, как правильнее следует использовать приданную дивизии артиллерию. Вести огонь с закрытых позиций или выкатить орудия на прямую наводку, и сразу возникли жаркие споры.
Гаубичные батареи уже семь дней исправно кромсали финскую передовую, и, наблюдая за разрывами снарядов, многие командиры считали, что оборона противника доживает свои последние дни.
– Да там уже живого места не осталось! Наверняка уже все подчистую снесено вместе с этим чертовым «миллионником»! – раздавались голоса сторонников ведения огня с закрытых позиций, и их было подавляющее большинство.
– Правильно, товарищи, – поддержал их Дынин. – Наши славные артиллеристы своим огнем, несомненно, в пух и прах разбили доты противника. А если что у финнов и уцелело, то за оставшееся время полностью и окончательно их добьют. Гаубицы товарища Дерягина сделали свое дело, остальное за пехотой.
Полковник повернулся к Рокоссовскому, полностью уверенный в том, что вопрос об артиллерии закрыт, но у комдива было иное мнение. Он хотел услышать не решение коллективного собрания, а мнение командиров воинских подразделений.
– Следуя старой воинской традиции, я предлагаю каждому из присутствующих обрисовать свое видение вопроса и по возможности обосновать его. Первым должен говорить самый младший по званию командир, – сказал комдив, и этим человеком оказался Любавин.
– Я предлагаю вести огонь по дотам врага прямой наводкой, – предложил Василий, и от его слов Дынин скривился, как будто ему в рот попало что-то кислое.
– Вы не верите в то, что артиллеристы подполковника Дерягина хорошо стреляют. Я вас правильно понимаю, товарищ старший лейтенант? – холодно уточнил Дынин у Любавина, и от его тона дознавателя в комнате стало напряженно тихо. – Объясните нам, почему мы должны подвергать дополнительному риску наших артиллеристов? Только потому, что вы так считаете?
Дынин всем своим голосом и видом пытался донести до Любавина ошибочность его предложения, но старший лейтенант продолжал упорно стоять на своем.
– Конечно, мы серьезно рискуем, выставив орудия на прямую наводку, но это даст возможность вести прицельный настильный огонь по врагу. Я в течение семи дней наблюдаю за передовой противника, и у меня нет твердой уверенности в том, что вражеские доты полностью разрушены.
Любавин достал из планшета блокнот и, заглянув в него, стал излагать свои аргументы: – От огня нашей артиллерии серьезно пострадали проволочные заграждения противника, которые он пытается восстановить в ночное время суток. В местах расположения дотов врага, согласно докладам наблюдателей, отмечалось от двадцати пяти до тридцати шести попаданий снарядов нашей артиллерии. От этого наблюдается разрушение земляной насыпи над дотом № 4 и частичное повреждение его стен. Что касается «миллионника», то видимых повреждений от огня нашей артиллерии не выявлено.
– Не пойму, что вы хотите сказать собранию, товарищ Любавин? То, что у финнов непробиваемые доты или что мощность наших снарядов отличается от заявленных данных? Потрудитесь объяснить собранию суть своих слов, – властно потребовал Дынин, которому уже надоел спор со строптивым оппонентом.
Двоим товарищам удалось убить двоих и ранить одного преследователя, прежде чем выпущенные из автоматов очереди насквозь прошили их тела. Взбешенные их сопротивлением финны вначале искромсали штыками и ножами уже безжизненные тела, а затем бросили их в лесу, без погребения.
Только через семь лет, в далеком 1947 году, останки героев будут случайно обнаружены пошедшими за ягодами детьми. Они будут преданы земле, так навсегда и оставшись для родных и близких без вести пропавшими.
Глава XIII
И снова «Нет, Молотов!»
К концу января 1940 года положение дел в советско-финском конфликте на взгляд стороннего наблюдателя выглядело не совсем презентабельно для Москвы. В районе Кольского полуострова были достигнуты определенные успехи, но дальнейшего развития они не получили.
На направлении Кандалакши, где соединения 9-й армии продвинулись в глубину территории Финляндии, события развивались для Красной армии по самому худшему сценарию. Пользуясь пассивностью и безынициативностью командования подразделений, финны сумели переломить ход борьбы в свою пользу. Быстрыми ударами подвижных лыжных соединений им удавалось изолировать подразделения друг от друга, лишать их подвоза продовольствия и боеприпасов, а затем уничтожать.
Немного лучше была обстановка в Приладожье, где столкнулись два ударных шара – финский и советский. Полученное подкрепление вкупе с репрессиями помогло командарму Штерну стабилизировать обстановку, но вот продолжить наступление на вражеской территории никак не удавалось. Каждая попытка продвинуться вперед натыкалась на яростное сопротивление финнов, и все, что удавалось советским войскам – это преодолеть три-пять километров или же оставаться на прежних позициях. Словно под воздействием сильного январского мороза огромная линия противостояния, протянувшаяся с севера на юг на многие сотни километров, застыла в неподвижности, и только в районе Карельского перешейка бурлила жизнь.
Вступивший в должность комфронта Семен Константинович Тимошенко энергично готовился к штурму пресловутой линии Маннергейма. Это потом финский маршал назовет ее устаревшей, не успевшей соединиться в одно целое системой оборонительных укреплений, прилепленных на гранитных валунах. А в январе сорокового года вся пресса «свободного мира» только и делала, что сравнивала линию Маннергейма с линией Мажино и расточала массу комплиментов и похвал в адрес стойкого и храброго свободолюбивого народа Суоми.
Считалось долгом приличия дать завышенные цифры потерь советской стороны и заниженные – у финнов, подчеркнуть бездарность красноармейцев и их командиров, расписать в числах и лицах кошмары, творимые большевиками и лично Сталиным в стране, и дать крайне неблагоприятный прогноз развития военного конфликта, ненавязчиво сравнив его с Мукденом и Цусимой.
Особым почетом пользовались карикатуры, сюжет которых сводился к одному: либо кровожадный медведь в буденновке, либо курящий трубку Сталин больно ранили лапу или руку об острый финский штык или шип. Все остальное разнилось только в том, что крикнет обозленный неудачей персонаж карикатуры и как больно ему будет от полученного укола.
Все это помогло финнам окончательно избавиться от охватившего их страха при внезапном русском вторжении и повысить свою самооценку. Полностью поверив в свои силы, гордые дети Суоми стали строить планы захвата уже не только Восточной Карелии и Архангельска, но и других «исконно финских» земель, лежавших к востоку от них.
Время, оставшееся до середины марта, стремительно истекало, неумолимо приближаясь к точке невозврата, после прохождения которой уже ничего нельзя было исправить.
Для прорыва оборонительных укреплений врага Москва предоставила командующему войсками фронта Тимошенко все, что он только мог попросить. Из дальнего тыла на Карельский перешеек в срочном порядке перебрасывались эшелоны с людским пополнением и боеприпасами. По приказу Генерального штаба туда свозились артиллерийские дивизионы крупнокалиберных орудий, предназначенные для уничтожения бетонных сооружений противника. Согласно личному распоряжению Сталина, в обстановке строжайшей секретности, на фронт были отправлены для обкатки в боевых условиях несколько новых танков Т-34 и КВ-1, производство которых только-только началось на танковых заводах страны.
Получили свою долю «праздничного пирога» и простые солдаты. Получив крепкий нагоняй от генсека, интенданты округов спешно грузили идущие на фронт вагоны валенками, полушубками, теплыми рукавицами и ушанками. Вместе с ними шли эшелоны с продуктами, что не портились и легко приготавливались в условиях Севера.
Не забыты были и культурные потребности красноармейцев. Чья-то светлая голова предложила отправить на фронт несколько культурных бригад для повышения боевого духа бойцов. Это предложение нашло горячий отклик у вождя, и соответствующий приказ был незамедлительно отдан, что не вызвало такого же горячего отклика среди некоторых представителей московской богемы.
Одна столичная певица, прославившаяся исполнением народных песен, упорно отказывалась ехать на встречу с солдатами, заявляя, что пение на морозе может серьезно навредить ее голосовым связкам. Говорила она это вполне искренне, но доводы народного соловья остались не услышанными высоким начальством. Более того, ей было сделано такое строгое внушение, ее так проработали на партсобрании, что ноги сами понесли песенную диву на вокзал, вслед уже уехавшей концертной бригаде.
Воспитательная беседа оставила в душе певицы глубокий след. В Великую Отечественную войну она активно выступала на всех фронтах, снискав к себе заслуженную любовь и славу у простых солдат и командования.
Страна и лично товарищ Сталин не скупились ради того, чтобы конфликт с Финляндией был завершен в самые короткие сроки. Командарма Тимошенко не понукали, не торопили с началом наступления. Ему был только указан последний временной рубеж, после пересечения которого с него спросят со всей строгостью и пролетарской беспощадностью.
Наступление на Карельском перешейке началось в самых первых числах февраля силами двух армий, чьи могучие кулаки дружно навалились на вражескую оборону. Их главными составляющими были артиллерийские дивизионы 152- и 203-миллиметровых гаубиц, подтянутых к местам нанесения главного удара по противнику.
Перед началом операции в штабе фронта шли жаркие споры о длительности советской артподготовки. Командарм Мерецков предлагал ограничиться пятью днями непрерывной бомбардировки укреплений противника. Его мнение поддержал начштаба армии, но у комфронта было иное мнение.
Хорошо помня, как командарм сильно обжегся во время декабрьского штурма линии Маннергейма, Тимошенко настоял на более продолжительном артобстреле.
– Считаю, что для гарантированного прорыва укреплений противника фронту необходимо провести десятидневную артподготовку. Снарядов и орудий для этого у нас хватит.
– Но ведь это не меньше десяти тысяч снарядов в день, товарищ командарм! – с тоской в голосе воскликнул начштаба, но Тимошенко его резко оборвал:
– Не надо экономить там, где эта экономия выйдет нам боком! Родина и товарищ Сталин дали нам все, чтобы мы до середины февраля прорвали оборону врага, и мы должны оправдать оказанное нам высокое доверие. Приказываю провести артподготовку в течение десяти дней и ни днем меньше! – громыхнул начальственным баритоном командарм, и на этом прения закончились.
Следуя полученному приказу, главные штурмовые калибры фронта десять дней непрерывно утюжили всю передовую линию финской обороны. Методично перемалывая в прах лес, камни, гранитные валуны вместе с окопами, траншеями, дотами, дзотами и подвергая их защитников невыносимым испытаниям.
В большинстве случаев бетонные укрепления финнов с честью выдержали удар «русских кувалд», чего нельзя было сказать о людях. Любое попадание в бетонные стены и своды дотов вызывало сильный звуковой удар по находящемуся внутри него гарнизону.
Попав под коварное воздействие акустики, храбрые финские парни испытывали сильный душевный дискомфорт. Уже к концу второго дня во всех попавших под обстрел дотах царило уныние и апатия. Никто не ставил пластинки с песней «Нет, Молотов!», никто не плясал парами, лихо вскидывая кулаки, как это было прежде. Все хотели только одного – дождаться окончания бомбардировки и заснуть в наступившей тишине.
По мнению китайских заплечных дел мастеров, пытка звуком способна довести человека до сумасшествия, и десятидневный обстрел русской артиллерией наглядно подтвердил правдивость их слов. После пятого дня бомбардировки командиры дотов был вынуждены провести ротацию своих солдат, не выдержавших пытку звуком.
Еще недавно храбрые и смелые финны, бодро распевающие боевые песни и готовые умереть ради спасения Суоми, представляли собой жалкое зрелище. Усталые и изможденные, с красными от недосыпа глазами, они буквально рыдали перед своими командирами, стоя на коленях.
– Господин лейтенант, я больше не могу! Еще один день и я сойду с ума, сидя в этой проклятой коробке! – кричали несчастные солдаты, размазывая ладонями горячие слезы по заросшим щетиной щекам, и это было истинной правдой.
Были случаи, когда, не выдержав испытания и потеряв над собой контроль, солдаты покидали свои убежища и выбегали наружу, прямо под разрывы вражеских мин и снарядов.
От этой чудовищной пытки нервы сдавали не только у простых солдат и сержантов, но и у офицеров. С трудом сдерживая рвущиеся из груди крики отчаяния, они умоляли по телефону вышестоящее начальство прислать им замену.
– Еще один день, господин полковник, и я не выдержу! Я застрелюсь, только бы не слышать эти проклятые русские колотушки! – взывали лейтенанты с капитанами, и очень часто начальство шло им навстречу.
За все время вражеской бомбардировки гарнизоны ботов были заменены до половины, а в некоторых случаях почти полностью. Чтобы хоть как-то спастись от изматывающих звуковых ударов, солдаты заталкивали в уши клочки ваты, опускали и завязывали свои шапки, накрывали головы пледами и одеялами, но это мало им помогало. После каждого попадания снаряда сильный вибрирующий звук нещадно бил по грозной обороне финнов, заставляя многих солдат умоляюще кричать: «Нет, Молотов! Нет, Молотов!»
Эти крики были своеобразным оберегом для гордых детей красавицы Суоми от коварных происков сталинского наркома. Никто из них в глаза не видел Вячеслава Михайловича, но благодаря пропаганде считали его главным злом для своей страны.
Утро одиннадцатого дня многие защитники линии Маннергейма встретили с облегчением. И пусть в этот день началось наступление врага, лучше встретиться с ним лицом к лицу и погибнуть, чем сойти с ума, сидя в бетонной коробке.
Главным направлением наступления 7-й армии командарм Мерецков избрал направление деревни Сумма. Именно там, по мнению Кирилла Афанасьевича, было легче прорвать оборону врага, но в очередной раз его надежды не оправдались.
Несмотря на огонь 203-миллиметровых гаубиц, советским артиллеристам удалось лишь серьезно повредить только один бетонный полукапонир противника. От прямого попадания снаряда частично обвалился бетонный потолок дота № 2, придавив часть находившихся в нем солдат. Все остальные доты худо-бедно выдержали испытание «русских колотушек» и встретили атакующие порядки красноармейцев пулеметно-пушечным огнем.
Понеся изрядные потери от огня советских артиллеристов, финская пехота прикрытия не смогла удержать свои окопы с траншеями и была вынуждена отступить, но сами доты продолжали упорно держаться.
Не смогли переломить ход сражения и брошенные на прорыв обороны противника новейшие танки Т-34 и КВ-1. Благодаря им удалось привести к молчанию дот № 2, считавшийся ключевым узлом финской обороны. Неуязвимые для противотанковых пушек противника, огнем своих мощных орудий бившие прямой наводкой по амбразурам дота, они смогли полностью уничтожить его защитников.
Следовавшие за ними пехотинцы не встретили ни малейшего сопротивления, когда окружив руины дота, установили на нем красное знамя. Оно было хорошо видно в бинокли и стереотрубы на наблюдательных пунктах и дало повод сообщить «наверх» о долгожданном прорыве обороны противника.
Двигаясь по цепочке от батальона в полк, а затем в дивизию и корпус, это известие рождало необоснованную надежду на успех, который в этот день так и не состоялся.
Могучая танковая поддержка, так удачно дебютировавшая, к огромному разочарованию пехотинцев очень быстро сошла на нет. У одного из двух танков Т-34 неожиданно возникли проблемы с коробкой передач, и он был вынужден покинуть поле боя. Через несколько минут грозный КВ, подъехавший к доту для обстрела его амбразур прямой наводкой, наскочил на мину и, лишившись гусеницы, встал неподвижной громадой.
Оставшаяся в гордом одиночестве вторая «тридцатьчетверка» попыталась продолжить бой, но высокое начальство, напуганное таким развитием событий, отдало приказ машине немедленно возвращаться. За каждый танк оно персонально отвечало перед Москвой и потому не захотело рисковать.
Атака же танками прорыва не принесла ожидаемого успеха. Засевшие в дотах финны огнем своих орудий смогли уничтожить семь Т-28, и продвижение пехоты в глубину вражеской обороны благополучно захлебнулось.
Единственным успехом этого дня стало отражение контратак противника, пытавшегося вернуть себе утраченные траншеи. Огнем танков и минометных батарей советские пехотинцы отразили две атаки финнов, нанеся им серьезные потери.
Раздраженный Мерецков приказал артиллеристам сровнять с землей укрепления противника, отправив им в помощь еще одну гаубичную батарею. Благодаря этому к концу следующего дня советским артиллеристам удалось разгромить все доты передовой линии врага. Казалось, что дорога к долгожданной победе открыта, однако находившийся на задней линии обороны дот-«миллионник» оказался камнем преткновения на пути советской пехоты. Его пулеметы работали исправно, а рельеф местности не позволял красноармейцам обойти злополучный дот.
Видя бедственное положение пехотинцев, командир гаубичного дивизиона предложил пойти на риск и для уничтожения дота выставить орудия на прямую наводку, но командарм не поддержал это предложение. Вместо него он ввел в дело свой главный артиллерийский резерв в виде батареи 280-миллиметровых мортир.
Спешно доставленные на передовую, они весь день утюжили «миллионник» и его окрестности своими мощными снарядами, но все, чего смогли добиться – это уничтожить западный капонир дота.
Неизвестно сколько времени пришлось бы потратить на окончательный прорыв финской обороны, но к началу четвертого дня финны оставили свои позиции в связи с прорывом советских войск в районе Лядхе.
Определенное как место вспомогательного удара, это направление по замыслу командарма Мерецкова должно было приковать к себе внимание финнов и тем самым помочь войскам, наступающим на Суммы.
Желая иметь полную свободу действий для принятия важных решений, Кирилл Афанасьевич возложил всю ответственность за проведение наступления под Лядхе на комдива Рокоссовского.
– Тимошенко прислал его помогать нам, вот пусть и помогает, оттягивая на себя силы финнов. Чем лучше он это сделает, тем легче будет наступать нам здесь, – пояснил командарм свою задумку начштабу, и тот полностью согласился.
– Пусть покажет, как нужно воевать не числом, а умением… – усмехнулся он, выделяя скромные силы и средства бывшему заключенному для штурма вражеских укреплений.
Оба командира были уверены, что Рокоссовский не добьется успеха, однако комдив утер им нос. Имея в своем распоряжении гораздо меньше артиллерии и живой силы, он за два дня боев сумел прорвать главную линию обороны противника. Пока комиссары и агитаторы вели разъяснительную работу с рядовым составом, в штабе дивизии состоялось совещание под председательством Рокоссовского. На него были приглашены командиры полков и соединений, которым предстояло штурмовать укрепления финнов.
Получив приказ явиться на совещание, комполка Телегин взял с собой Любавина. Хотя он неделю назад сдал батальон майору Малькову и был как бы не у дел, комполка настоял на его присутствии.
– Ты лучше всех нас знаешь на деле обстановку вокруг этого проклятого «миллионника», – заявил Телегин, и его слова полностью соответствовали действительности. За все время своего нахождения на передовой Любавин изучил передний край обороны противника как свои пять пальцев. Не ограничиваясь только одним наблюдением, он настоял на проведении глубокой разведки, которая дала свои плоды. При этом Василий пошел вразрез с рекомендациями штаба отправлять за линию фронта разведгруппу численностью не меньше пятнадцати-двадцати человек.
– Десять-двенадцать человек много шуму наделают в лесу, а уж пятнадцать и подавно. Финны их обязательно засекут, а вот пять человек наверняка смогут тихо пройти, – советовали Любавину бывалые охотники, и старший лейтенант прислушался к их советам.
Как следствие принятого им решения, за все время походов в тыл противника у разведчиков было всего одно боестолкновение с финнами. Тогда как другие разведгруппы соседей вели бои с вражескими солдатами с завидной регулярностью.
После того как командир дивизии полковник Дынин довел до командиров приказ командующего армии о наступлении, Рокоссовский предложил командирам высказываться о том, как правильнее следует использовать приданную дивизии артиллерию. Вести огонь с закрытых позиций или выкатить орудия на прямую наводку, и сразу возникли жаркие споры.
Гаубичные батареи уже семь дней исправно кромсали финскую передовую, и, наблюдая за разрывами снарядов, многие командиры считали, что оборона противника доживает свои последние дни.
– Да там уже живого места не осталось! Наверняка уже все подчистую снесено вместе с этим чертовым «миллионником»! – раздавались голоса сторонников ведения огня с закрытых позиций, и их было подавляющее большинство.
– Правильно, товарищи, – поддержал их Дынин. – Наши славные артиллеристы своим огнем, несомненно, в пух и прах разбили доты противника. А если что у финнов и уцелело, то за оставшееся время полностью и окончательно их добьют. Гаубицы товарища Дерягина сделали свое дело, остальное за пехотой.
Полковник повернулся к Рокоссовскому, полностью уверенный в том, что вопрос об артиллерии закрыт, но у комдива было иное мнение. Он хотел услышать не решение коллективного собрания, а мнение командиров воинских подразделений.
– Следуя старой воинской традиции, я предлагаю каждому из присутствующих обрисовать свое видение вопроса и по возможности обосновать его. Первым должен говорить самый младший по званию командир, – сказал комдив, и этим человеком оказался Любавин.
– Я предлагаю вести огонь по дотам врага прямой наводкой, – предложил Василий, и от его слов Дынин скривился, как будто ему в рот попало что-то кислое.
– Вы не верите в то, что артиллеристы подполковника Дерягина хорошо стреляют. Я вас правильно понимаю, товарищ старший лейтенант? – холодно уточнил Дынин у Любавина, и от его тона дознавателя в комнате стало напряженно тихо. – Объясните нам, почему мы должны подвергать дополнительному риску наших артиллеристов? Только потому, что вы так считаете?
Дынин всем своим голосом и видом пытался донести до Любавина ошибочность его предложения, но старший лейтенант продолжал упорно стоять на своем.
– Конечно, мы серьезно рискуем, выставив орудия на прямую наводку, но это даст возможность вести прицельный настильный огонь по врагу. Я в течение семи дней наблюдаю за передовой противника, и у меня нет твердой уверенности в том, что вражеские доты полностью разрушены.
Любавин достал из планшета блокнот и, заглянув в него, стал излагать свои аргументы: – От огня нашей артиллерии серьезно пострадали проволочные заграждения противника, которые он пытается восстановить в ночное время суток. В местах расположения дотов врага, согласно докладам наблюдателей, отмечалось от двадцати пяти до тридцати шести попаданий снарядов нашей артиллерии. От этого наблюдается разрушение земляной насыпи над дотом № 4 и частичное повреждение его стен. Что касается «миллионника», то видимых повреждений от огня нашей артиллерии не выявлено.
– Не пойму, что вы хотите сказать собранию, товарищ Любавин? То, что у финнов непробиваемые доты или что мощность наших снарядов отличается от заявленных данных? Потрудитесь объяснить собранию суть своих слов, – властно потребовал Дынин, которому уже надоел спор со строптивым оппонентом.