Капитанская дочка для пирата

– Не могу дышать…

– Тише… – Энзарио расправляет меня на постели, как куклу, и поглаживает плечи и руки. Ведет по коже и перебирает пальцы, затем скользит снова вверх. Расслабляя и успокаивая. Не смотрит ниже, где задирается полотенце. Глаза в глаза. Наклонившись шепчет: – Сейчас отпустит. Еще немного…

С трудом вдыхаю и зажмуриваюсь. Почти не чувствую тела, оно превратилось в каменное изваяние. А пламя внутри закручивается, стягивается, как пружина, и распирает изнутри, намереваясь сломать каждую кость, разорвать сухожилия и вывернуть меня наизнанку. Сквозь дурман и жар чувствую чужое прикосновение. Невесомое, холодное. Будто горный ручеек скользит по раскаленным камням.

С трудом разлепляю веки, ищу пирата взглядом. Хочу попросить его коснуться лба, сжать виски, где жар особенно невыносим.

Приоткрываю рот, но слов нет. Они не складываются: крошатся на кончике языка.

От бессилия стискиваю зубы и чуть поворачиваю голову. Молюсь, чтобы он все понял сам, иначе сгорю. Видать мозгов и так немного, раз карту открыла и позволила собой управлять.

– Холодный ветер, постой, постой! – Энзарио начинает петь… – Куда спешишь ты, мой дорогой?

– Я свое счастье сыскать хочу.

– Зачем тебе счастье, коль я плачу?

Его пальцы щекочут подбородок легким прикосновением и, поднимаясь выше, вплетаются в волосы. Энзарио замолкает, будто примораживается от моего молящего взгляда.

– Вот. Теперь осталось последнее, – он мрачнеет и убирает теплые руки, а меня резко бросает в жуткий холод, будто я сорвалась в бушующие воды Северного моря. Жар сменяется льдом. – Терпи, ты же дочка капитана. Дерзкая и… – он щурится и коварно улыбается. – Я могу согреть собой, если ты кивнешь.

Будь моя воля – расцарапала бы эту самодовольную рожу.

Но моя воля исчезает где-то под волнами лютой зимы, растекшейся под кожей. Озноб набирает обороты. Я уже стучу зубами, будто лежу на колком снегу. Ловлю его взгляд.

– С-согрей… – выталкиваю слово с трудом. С ним уходят все мои силы. Будь я проклята, но мне впервые за этот сумасшедший, бесконечно тяжелый день, не стыдно за слабость.

Мир расплывается черной патокой, и в этом колышущемся мраке вспыхивают крошки люнны у двери. Еще одна вспышка – я вижу, как пират немного смещается. Его шаги – разноцветные лужицы на угольном холсте.

– Согрей, – выдыхаю шепотом и закрываю глаза.

Он сдергивает с меня полотенце. На тело просыпается бесконечность колких колючек. Энзарио быстро ложится рядом и поворачивает меня на бок. На плечи мягко выскользают его руки и вязаный плед. Крепкие ноги подтягивают меня к себе, а жаркое дыхание упирается затылок.

– Теперь можно и поспать… – тянет пират ослаблено и почти неслышно допевает детскую песенку: – Не нужно злато, не нужна власть, мне б только радость свою узнать…



Глава 8. Энзарио

Просыпаюсь рывком, будто кто-то выбросил меня из забвения в реальный мир пинком под зад. Взгляд тотчас натыкается на пустую постель, и сердце подскакивает к горлу от запоздалой мысли, что девчонка могла попытаться убить меня, а я, старый пень, даже не подумал себя обезопасить.

А вдруг она пыталась?

Холодею от догадки и перекатываюсь на другой бок. Постель вроде чистая, никакой крови. Душить она бы не стала. Силенки не те.

Сажусь на край кровати и застываю, натолкнувшись взглядом на тонкую фигурку, закутанную в вязаный плед.

Фурия стоит у стола, где все свободное пространство занимает золотое полотно карты. Поверхность ее подрагивает, как вода в кувшине, тут и там на искрящейся глади появляются острова, портовые городки, сотни и сотни мест.

Фурия водит пальчиком по карте и что-то бормочет. Она рассматривает, наклоняясь так, что волосы падают на стол и смешиваются с тягучим золотом. Глаза девчонки горят, щеки разрумянились, да и вся она выглядит, как первооткрыватель, дорвавшийся до сладкой запретной тайны.

Вскинув голову, она ловит мой взгляд и хмурится, но задорный блеск в глазах не исчезает.

– Знаешь, я ведь никогда не видела ее открытой, – бубнит Ария, – никогда-никогда. Думала, что это все сказки.

– Нет. Это правда, – шевелю пальцы ног, запутывая их в нитки ворсистого ковра. Полгода на него убил, петелька к петельке, но результатом доволен. Даже продавать не захотел.

Ползу взглядом по полу к стулу, по худенькой ножке Арии, затем по изгибу бедра, слегка прикрытому ажурным пледом. Она так любовно его к себе прижимает, кутается, телом прикасается, что я задерживаю дыхание.

Пальчики ласкают петельки и завитушки, а у меня дрожь скачет из груди прямо в пах, сжимая приятной болью. Кремовое полотно вязаное крючком оттеняет молочную кожу и алые волосы моей пленницы. Она юна и так жестоко красива.

Тяну на себя простынь и быстро заворачиваюсь. Может, хоть так не заметит?

Ария смотрит исподлобья, но взгляд ниже груди не опускает. Да и румянец на щеках горит слишком уж ярко. Кладет руки на карту и тихо смеется, когда золото обволакивает запястья, как живое. Такая свободная, беззаботная птица.

– Щекотно, – бормочет под нос и ведет крутой зигзаг в сторону первой блестящей точки, что высоко поднимается над столешницей. – Это первая метка нашего пути. Я их совсем не знаю, – заправляет за ухо алый локон, но тот упрямо лезет в глаза. – Папа молчал. Отмахивался, будто вся жизнь впереди, – девушка замолкает на полуслове, сглатывает тяжело и голову поворачивает, чтобы меня видеть. – Что это за место, Энзо?

Указывает пальцем на блестящий пик, а у меня воздух в горле застывает холодной пикой.

По имени назвала. Не «пират» или «бандит», а Энзо.

Так сокращала имя только Мирида – моя первая жена. Сглатываю горечь. Столько лет прошло, а все равно воспоминания кусаются. Будто пучок крапивы съел.

Подхожу ближе к фурии, наклоняюсь над столом и слышу снова фантомный запах ландышей. Знаю, что его нет, но слышу.


– Ария, я не убивал твоего отца, – говорю тихо и смотрю на карту. – В честном бою мог бы, но не так, когда он ослабленный рухнул в мои объятия.

– На нем не было ран, – вдруг говорит она и оборачивается. Глаза стылые, холодные. – Думаешь, я не заметила, что на нем не было ни одной царапины?

– Тем более, – жадно впитываю ее черты лица. Не скажешь, что сказочно-красива, но с изюминкой. Свежая, легкая, как лепестки горной фиалки. Я наверное со своим «на вид под тридцать» выгляжу совсем старым рядом с ней. – Как бы я его убил кинжалом, не поранив?

Ария снова поворачивается к карте. Без страха. Даже не вздрагивает, хотя я стою прямо у нее за спиной.

– Ты должен меня понять, – говорит так тихо, что мне приходится наклониться. – Ты ворвался в мою жизнь и затопил мой единственный дом. Да-да, – она предупреждающе поднимает руку и голос ее холодеет: – Старое корыто, место на дне, и все такое, но это был мой дом. У меня больше ничего нет. Ни родственников, ни «Ласточки».

Она становится спиной к карте, отчего у меня вылетает дух из груди, и запрокидывает голову.

– Я предлагала тебе сделку. И озвучу ее, раз уж не вышло в прошлый раз, – личико вспыхивает так ярко, что вот-вот дым из ушей повалит. – Я помогу тебе с картой. А когда все закончится, мы разойдемся в разные стороны. Высадишь меня в ближайшем порту, и я начну новую жизнь. Раз уж со старой так плохо сложилось…

Усмехаюсь. Какая она милая, когда злится. Когда пытается показать, что справилась с эмоциями и печалями. Делает вид, что переиграла меня. Хочется ее вжать в себя и не отпускать.

– А я разве предлагал что-то другое? Не умри капитан на моих руках, я бы с него ответ спросил, но… Я знал, что такие вещи по наследству передаются. По крови. Только странно, что вот эта часть… – ступаю ближе, тесно-тесно, заставляя ее отклониться спиной назад. Касаюсь ее плеча рукой, будто невзначай, и показываю на карту. Ей приходится извернуться и потереться об меня, чтобы увидеть. А я уже знаю, что затяну ее в постель, чего бы это не стоило. Хочу. Дурак, знаю, третьи грабли мне обеспечены, но секс – это еще не любовь. В порту наши пути разойдутся.

– Эта часть что? – спрашивает Ария и поворачивает голову. Смотрит пронзительно, с любопытством. Кутается в плед плотнее, будто снова замерзла.

– Закрыта. Видишь бельмо? – прислоняюсь к ней животом, чувствуя всем телом, как она натягивается струной. Мое дыхание отбивается от румяной щеки. Ее волнует, что я слишком рядом. Да у нее ноги подкашиваются, вон как уцепилась за столешницу. В моих мыслях непрошеные едкие слова: хочется поддеть строптивую фурию, но я резко и больно цепляюсь зубами за гвоздик в языке и противоречу своим желаниям. Лучше промолчу, а то девушка испугается и начнет снова кусаться.

– З-значит, – она заикается, совсем чуть-чуть, и затихает, будто с мыслями собирается. – Значит, проще просто сплавать туда. Я не знаю, как это точно работает. Карта может открыться, если добраться до нужной области. Да и таких пятен здесь несколько. Видишь? – она разворачивается животом к столу, тянется вперед, наклоняется так, что я клянусь всеми морскими богами, чувствую ее жар даже сквозь плед.

И, уверен, она чувствует мой. Беру ее за талию и немного тяну на себя, наклоняюсь и касаюсь золотистого холма на карте.

– Этот ближе всех. Никогда там не был, но по названию уже понятно, что местечко гиблое.

– Туда и направимся! – она хлопает в ладоши, как довольный ребенок, который получил конфету, и резко поворачивается в моих руках. Упирается ладошками в грудь и смотрит так, что душа в пятки уходит.

Каракатица свидетель, она так прижимается, что я могу подумать, будто девчонка намеренно со мной играет! Ей приходится отклоняться назад, поза во всех смыслах неудобная, я уже каменно-твердый, хоть полотенце вешай, а мягкое тело так доверчиво льнет ко мне, что по коже бегут мурашки.

– Энзо, – тихо шепчет она и манит пальчиком, чтобы наклонился.

– Ты что-то задумала, красотуля… – но я подчиняюсь.

Скользит ладонями по моим плечам, а у меня мышцы, как твердеют под ее пальцами. Ей приходится встать на цыпочки, чтобы дотянуться губами до уха.

– Мне нужна одежда, – в глазах вся скорбь морского народа замешанная на каком-то диком огне. Так же она смотрела, когда готова была насадить мое сердце на вязальную спицу. – Или придется разгуливать по палубе прямо так, – тяжелый, полный сожаления вздох, а в зрачках отплясывает пламя неприкрытой насмешки. – И мне кажется, – пальчики зарываются в мои волосы, а я слышу ее тихий хрипловатый смех, – тебе снова пора в душ, пират.

– Только с тобой, фурия, – напираю, пряча ее руки в своих. – Или решила, что со мной играть можно, а я не замечу фальши? Что задумала, говори!

Она невинно хлопает глазами и даже не пытается вырваться.

– Вообще-то в пледе жарко, – отвечает и взгляда не отводит. – И мне все равно придется выходить. Я не смогу все время сидеть в твоей каюте. И на корабле не останусь, когда до места доберемся!

– Выходить ты будешь со мной, – говорю строго. – Хоть куда. А одежда у меня только мужская, сомневаюсь, что тебе будет впору. Ты мне и пледе нравишься, – кладу руку на упругое бедро и веду вверх, приподнимая кружевное полотно. Слежу за ее реакцией: зрачки расширяются, почти пряча светло-небесный цвет глаз. Что ж ты сладкая такая сегодня? Где твои зубки, Ария?

Она усмехается и облизывает пересохшие губы. В глубине зрачков черти пляшут.

– Раз у тебя спицы есть, то и игла с ниткой найдется, – говорит так насмешливо, что я невольно вздрагиваю. – Ты мне одежку перешьешь или я могу сама взяться? Не в пледе же я буду сражаться? Опасное место встретит нас не полем фиалок, пират.

– Я тебе острые предметы в руки не дам, хитрюга! Чтобы ты в очередной раз меня пырнула?

– Значит тебе и швеей работать, – она пожимает плечами и хлопает меня ладошкой по груди. – Справишься? Но если задача будет непосильной, – многозначительный взгляд полный жалости, – то ты обращайся.

Усмехаюсь. Как мало она обо мне знает, но лучше и не знать.

– Поручу какому-нибудь старому матросу грязную работенку. А пока, – отодвигаю ее, справляясь с притяжением и желанием сорвать глубокий ненасытный поцелуй. Хороша чертовка, но не на того напала – мне хоть камень в штанах – башка прекрасно работает. Крутить себя вокруг пальца я не позволю, сам захочу – возьму.

Иду к шкафу и вытаскиваю две рубашки. Одну ей, другую себе.

– Извини, женского белья не ношу, – протягиваю одежду и добавляю: – Штаны могу предложить, но твой тощий зад в одной моей калоше утонет.

– Не моя вина, – вскидывает подбородок и выпрямляется, будто и правда может стать выше ростом, – кому-то изящество, а кому-то… – ухмыляется насмешливо, точно меня копирует и забирает рубашку.

– Эти кости – изящество? – прыскаю, окидывая ее скептическим взглядом. Надеваю рубашку и слежу за девушкой. Какие волосы! Будто рябина просыпалась и краску на ней оставила. Невероятно, никогда таких не встречал. Но нужны ли мне эти проблемы? Снова в омут с головой, а потом… Слишком она хорошенькая и остренькая. Как раз как люблю. Зараза…

Она аккуратно вешает рубашку на спинку ближайшего стула. Спина прямая, натянутая, движения чуть рваные, нервные. Задел-таки. Трепетная женская натура, а я – грубый мужлан, но тут уж извините, сама напросилась.

Глаза ее темнеют до глубокой синевы и непонятно, чего в них больше: гнева, вызова или глубоко спрятанной издевки.

Пальчики аккуратно поддевают край пледа и оттягивают его в сторону, ослабляя узел на груди.