Какие большие зубки

– Да, – печально сказала она.

Я была в бешенстве. Мне хотелось спросить у нее, чего она от меня ожидала и как я, помешав драке, превратилась вдруг в главную злодейку. Рис представлял опасность. Даже имея добрые намерения, он действовал слишком импульсивно и жестко. Артур нуждался в нашей помощи. Он и так уже был хрупок. Его бедная нога. Его слабые глаза. Но какой-то червячок сомнений все же копошился у меня в мозгу, и мне казалось, будто я что-то упускаю, что-то важное.

Папа закончил произносить речь и скомкал листок, пока отец Томас шел ему навстречу. Они пожали друг другу руки, а затем отец Томас встал перед могилой и склонил голову. Я сосредоточила свое внимание на нем, пытаясь игнорировать стоявшую рядом Луму, чье тело так и излучало жар. Мне неприятно было думать, что она на меня злится. Эта мысль мучила меня, словно камешек, попавший в туфлю.

Отец Томас наклонился, взял горсть пепельно-коричневой земли, а затем выпрямился и откашлялся. Горожане, попереминавшись с ноги на ногу, теперь внимательно смотрели на него, время от времени продолжая нервно оглядываться через плечо.

Священник поднял лицо к небу, и мое тело пронзила дрожь. Стекла его очков покрывали пятна от капель дождя, редкие седые волосы были гладко прилизаны к голове. Он был спокоен – не как тогда, на церковном дворе, но нос его до сих пор был розовым и опухшим.

– Мы собрались здесь сегодня, чтобы проводить в последний путь нашу сестру Персефону Палеолог Заррин, – сказал он, – и предать ее тело земле.

После этих слов дедушка Миклош разразился рыданиями. Это напомнило мне, как сам отец Томас горевал перед церковью несколько дней назад. Отец Томас умолк. Пару минут спустя дедушка Миклош посмотрел на священника. Их взгляды встретились, дедушка кивнул, и отец Томас продолжил.

После соблюдения всех обрядов, когда все желающие бросили горсть рассыпчатой земли на крышку гроба, мы медленно направились назад через железные ворота. Тетушка Маргарет, как всегда, принялась за работу и с мрачной решимостью орудовала лопатой. Мы вернулись домой, где в столовой нас ждала остывшая еда: мясо, соленья, тарелки с солеными крекерами и сыром, принесенные местными женщинами, и странного вида желеобразные пироги с заварным кремом; судя по цвету, фруктовые, но даже мой слабый нос чуял изнутри запах конины. Я неуклюже обошла всех, пожимая людям руки и улыбаясь – как мне казалось, ободряюще, – пока не оказалась в зале и не обнаружила, что я тут одна. Хотя не совсем: возле выхода Артур расставлял зонты гостей.

– Как вы? – спросила я.

– Вы говорите прямо как Майлз, – сказал он. – На самом деле, есть вопросы и поинтереснее.

Такой ответ меня слегка рассердил.

– Тогда расскажите, что, по-вашему, интересно.

На его губах мелькнула улыбка.

– Лузитания рыщет по дому, – сказал он. – Думаю, она ищет карты таро вашей бабушки. Все семьи похожи друг на друга.

– Мне казалось, там говорилось «все счастливые семьи».

Его бровь изогнулась.

– Вы правы, разумеется.

– Похоже, отцу Томасу приходится нелегко, – сказала я. – Он говорит, что дружил с бабушкой Персефоной, но я не помню, чтобы он хоть раз приходил в гости.

Артур слегка повернул голову. Я последовала его взгляду и увидела отца Томаса рядом с Миклошем. Они стояли, закинув руки друг другу на плечи. В свободной руке отец Томас держал бокал. Я заметила, как он сделал большой глоток.

– Хотя они с дедушкой Миклошем, кажется, близки, – сказала я. – Не думала, что они вообще знакомы.

Едва заметный мышечный спазм нарушил спокойствие лица Артура. Я уже начала понимать, что это значит: он хотел что-то сказать.

– Я что-то упускаю? – спросила я.

– Не понимаю, о чем вы.

– Вам хочется это сказать, не отрицайте, – сказала я. Я была раздражена, но вместе с тем и приятно взволнована; все это так напоминало погоню за Артуром, что я почти ощущала, как ветер бьет мне в лицо. – Вы бы не сделали такое лицо, если бы не хотели что-то рассказать. Так бросьте эти игры и просто скажите.

– Священник был любовником вашей бабушки, – сказал Артур. – Лузитания – его дочь.

Между нами повисла тишина.

– Вас это шокирует? – спросил он наконец.

Я понизила голос до шепота:

– Что вы такое говорите? А дедушка знает? Почему отец Томас до сих пор жив?

– Вряд ли Миклош знает, что такое ревность, – сказал Артур. – Лузитания была одной из его любимиц. Подозреваю, это помогло сгладить углы.

Я вдруг похолодела. Несмотря на все свои изъяны, дедушка Миклош, безусловно, любил бабушку Персефону всем своим существом. А она предала его. И что же такого сделала я, чтобы бабушка Персефона стала считать меня чудовищем?

– Вы в порядке? – спросил Артур.

– Я просто… задумалась.

Он дотронулся до моего плеча, и на мгновение его обычно холодная ладонь стала теплее. Потом он, прихрамывая и опираясь на трость, отошел к моей маме, чтобы переброситься парой слов. Лума догнала его и обвила его руку своей. Артур не воспротивился, и мама переключилась на дедушку Миклоша, заключив его в свои влажные объятия. Тут дверь распахнулась, и на пороге появился Рис: одежда в потеках грязи, запах дичи, костяшки перепачканы кроваво-красным, словно он лупил что-то кулаками. Он зашагал вверх по лестнице и скрылся из виду.

Глядя на поднимающегося по ступенькам Риса, я вспомнила, что давно нигде не видела тетю Лузитанию. Если Артур не солгал, если она рыщет по дому, я должна найти ее как можно скорее.

Я проверила везде, где она могла что-либо искать: в гостиной, в бабушкиной библиотеке, в оранжерее. Я надеялась, что мы сможем поговорить. Может, я смогла бы убедить ее в том, что мне карты нужнее. Наконец, я вернулась в главный зал и обнаружила там Чарли, который стоял на коленях на столе и пытался снять со стены кабанью голову. Я наблюдала за ним из-за угла, пока он не обернулся.

– Отстань от меня, – сказал он.


– Карт там нет.

Он сел на стол рядом со стеклянной вазой с залежалыми мятными конфетами. Я скрестила руки.

– Где твоя мама?

– Она не хочет тебя видеть, – сказал Чарли. – Она знает, что ты будешь просить, чтобы она тебя научила.

Я моргнула. Эта мысль до сих пор не приходила мне в голову.

– Откуда она знает?

– Потому что мы владеем колдовством, а ты – нет.

Он выдавал тайны только затем, чтобы поддразнить меня. Если бы он окончил хотя бы начальную школу, он бы не допускал таких ошибок. Но остротой ума Чарли не отличался. Я с силой щелкнула его по уху.

– Ай!

– Почему бы ей меня не обучить? – спросила я.

– Если еще раз стукнешь, я закричу.

– Как по мне, ты врешь.

Он фыркнул.

– С тобой кое-что не так. Как и с твоей мамой. Все это знают, но никто ничего не говорит только из-за бабушки.

– И что же со мной не так?

– Если я отвечу, ты пожалеешь.

У меня в горле встал ком, но я решила не обращать на это внимания.

– Не пожалею. Говори.

– Нет.

– Говори. – То, с какой силой я произнесла это слово, поразило даже меня саму.

Чарли сглотнул. Его взгляд расфокусировался, как у бабушки Персефоны в тот момент, когда она гадала по картам.

– Ты не здешняя, – его голос стал на удивление тихим и глубоким, словно шел откуда-то издалека. – Ты не из волчьей стаи, но ты и не дочь человеческой женщины. Ты словно пришла из глубин океана. Рыба-удильщик, которая заманивает к себе других рыб и пожирает их. Ты не настоящий человек, хоть и похожа на него. Вот почему ты не нравишься маме. Она знает, что ты не настоящая.

У меня в животе все сжалось.

– Что ж, мне она тоже не нравится, – сказала я. И приблизилась к Чарли так, что наши носы почти соприкасались. – Твоя мать – чокнутая, и ты тоже.

Он схватил хрустальную вазу с конфетами и швырнул в меня, осыпав мятным дождем. Ваза угодила мне прямо в нос. По лицу ручьем потекла кровь, и я закрылась руками. Чарли был прав. Я не настоящая, и моя странная оранжевая кровь тому подтверждение. В школе я скрывала это, пряча каждую царапину, каждый порез. Втайне я думала, что это особенность нашей семьи. Но оказалось, что я такая одна.

Я побежала прочь от него, поскальзываясь на рассыпанных конфетках. Добежала до лестницы и стала подниматься выше и выше, надеясь, что никто в столовой ничего не заметил. Мне нужно было лишь добраться до ванной. Мама была внизу с гостями. У меня появилась возможность остановить кровотечение из носа так, чтобы никто не увидел моей странной крови. Я распахнула дверь.

В ванной, раздетый до пояса, стоял Рис и умывался над раковиной. Я остановилась на пороге, не зная, что делать. Хотелось убежать, но куда? Обратно вниз? К себе в спальню? На улицу, под дождь? Кровь лилась в ладонь.

Рис плеснул водой себе в лицо и так яростно замотал головой, что я даже подпрыгнула. Увидев меня в зеркале, он обернулся.

На мгновение он смутился, и вроде бы даже испугался. А потом схватил меня за плечи, и я вскрикнула.

– Кто сделал это с тобой? – требовательно спросил он.

– Чар… – рефлекторно начала я. И тут же осеклась, но было уже слишком поздно. – Стой, это ерунда!

Рис выпустил меня, практически оттолкнув, и метнулся к двери. К тому моменту, как я выбежала из ванной следом, он уже с грохотом сбежал вниз по лестнице.

– Стой!

Я поскользнулась на мокром полу, но тут же встала, пытаясь не отставать от него. В глазах Риса читалась ярость. Я должна его остановить. Этого хотела от меня бабушка Персефона.

Спустившись вниз, я увидела, что опоздала. Ошеломленный, Чарли так и сидел с окровавленной вазой в руках, когда Рис вихрем слетел с лестницы и одной рукой пригвоздил его к стене.

– Что ты сейчас сделал?

Изо рта Риса брызгала слюна, оседая каплями на очках Чарли.

– Рис, прекрати! – велела я. – Остановись сейчас же!