Как обмануть смерть

Он ничего не хочет знать. Ему нравится фантазия о женщине-воине, которая убивает плохих парней и не имеет прошлого глубже, чем четыре года. Женщина, которая нуждается в нем, чтобы спасти ее от ужасных воспоминаний о пытках и смерти — он хочет ее. Ту, в которую влюбился, а не слияние двух людей, которым ты стала. Он не…

— Я хочу знать, — проговорил он.

У меня отвисла челюсть. Странный холодок поселился в животе. Я бросила ему вызов, и он раскусил мой блеф, а теперь я не хотела ничего говорить. Его желание знать правду означало, что он действительно готов ее услышать и действительно хотел меня. Не ее. Меня. Без прикрас, с ранами, раздвоением личности и всем прочим. Я отступала, пока не уперлась спиной в дверь — непреодолимый барьер. Если только я не повернусь и не сбегу.

На его лице отразились самые разные чувства: удивление, беспокойство, гнев, разочарование, нерешительность и даже печаль. Я видела их все, я могла читать все его эмоции. Я сохранила преимущество нашей прежней жизни. Ему не так повезло.

— Я мог бы догадаться, — спокойно произнес он, — из того, что ты говорила в прошлом, добавив свои собственные умозаключения. Но я больше не хочу гадать, Эви. Я никогда не встречал никого, кто мог бы удивить меня до чертиков спустя четыре года так, как ты. Кто тебя обидел?

— А кто нет?

Его лицо сморщилось. Не из жалости — его внешности повезло, потому что я бы избила его, если бы жалость ко мне показалась хоть намеком, но из-за признания скрытых страхов. Это был не тот разговор, которого я ожидала, но и сдерживаться нет смысла. Он хотел знать правду? Он ее получит.

— Не волнуйся, — мой голос звучал слишком ядовито. — Меня не домогались сменяющие друг друга парни моей матери и не насиловали охранники в колонии для несовершеннолетних. За всю мою жизнь до триад со мной просто никогда не обращались как с человеком.

— Насилие — это не только сексуальные домогательства, Эви, — заметил он. Низкий голос, ноздри раздуваются. — Никто не заслуживает того, чтобы его не замечали.

Я фыркнула — если бы только игнорирование было проблемой. — О нет, на меня обращали внимание. Просто не то, и в основном, черт возьми, в этом я оказывалась виновата сама. Для бойфрендов моей матери я была пиявкой, которую время от времени нужно кормить и шлепать. Для людей в приемной семье я стала еще одной жалкой вспыльчивой сиротой, которую запирали в шкафу, по крайней мере, раз в месяц за драку с другими детьми. Когда находилась в колонии, я проводила больше времени в карцере или лазарете, чем где-либо еще.

Он нахмурился. Я почти видела, как кровь закипает в его жилах. — А что насчет твоей матери?

— Она мертва. Что насчет нее?

— Она любила тебя?

— Даже не знаю. Может быть. Она перестала говорить это, когда мне было четыре года. После того как отчим бросил нас, она, по-моему, перестала любить всех, включая саму себя.

— Она заполнила пустоту героином?

— Ты же знаешь, что это так. — Куда, черт возьми, он ведет?

— Точно так же, как ты заполнила пустоту убийствами Падших?

Казалось, весь мир застыл на месте. Мое сердце колотилось так громко, что я почти уверена, что он это слышит. Стук заглушал все остальные звуки. Меня охватила паника, окрашенная страхом и гневом. Он не имел права так лезть мне в голову. Ему никто не позволял знать меня так хорошо.

— Хватит, — отрезала я.

— Что хватит?

— Просто хватит! — У меня разболелась грудь. Стало трудно дышать. Слезы жгли глаза, острые и горячие. Это уже слишком. Я не хотела анализировать, почему я такая, какая есть. Я не хотела знать, почему мне так трудно подпускать к себе людей. Я не хотела понимать, почему убийства Падших заставляют меня чувствовать себя хорошо — дают мне чувство цели, которое никогда не испытывала будучи просто еще одной злой сиротой.

Психология — это глупость.

Вайят подошел ко мне, и я отпрянула. Даже не размышляя. Из-за нашего разговора почувствовать одиночество не составило труда; я просто скользнула в электрический разряд предела и сбежала. Прыжок был коротким, едва раздражающим, и я обнаружила, что нахожусь по другую сторону кровати, возле ванной. Вайят все еще стоял ко мне спиной, сосредоточив внимание на том месте, где я только что была.

Я просто сбежала от него.

Боже, могу ли я опуститься еще ниже?

Сердитый всхлип вырвался из меня, и я упала на колени, беспомощная перед душившим меня стыдом. Стыдилась за то, что он знал, и за все то, что не могла ему рассказать — о испуганной тринадцатилетней девчонке, которая позволила старшему мальчику дотронуться до нее там, внизу, за цену пластикового ожерелья; о растерянной двадцатиоднолетней девчонке, которая трахалась с незнакомцами в грязных туалетах баров, чтобы доказать себе, что она женщина, а не просто убийца.

Слезы застилали мне глаза. Я зажмурилась, хватая ртом воздух, отчаянно пытаясь держать себя в руках.

Теплые руки обхватили меня сзади. Я отстранилась, но он крепко держал меня. Не боясь моей слабости. Похоже, его не волновало, что я не была сильным, независимым охотником, которого он обучал. Я повернулась и упала ему на грудь, не в силах больше бороться, и позволила слезам пролиться. Прижавшись щекой к его плечу, рыдала до тех пор, пока у меня не заболела голова и я не промочила его рубашку насквозь слезами и соплями.

Он не произнес ни слова, пока я не начала подавлять тихую икоту вместо того, чтобы судорожно хватать ртом воздух. — Знаешь, ты меня тоже пугаешь, — прошептал он, обдавая теплым дыханием мою щеку. — Ты ввязываешься в ситуации, которые не всегда понимаешь, и слишком любишь подвергать сомнению мои приказы.

— Хорошо… — прохрипела я, прочистила горло и попробовала снова. — Хорошо, что мне больше не нужно подчиняться твоим приказам.

— Я не хочу отдавать тебе приказы. Я хочу быть твоим напарником, Эви, а не боссом.

— У моих напарников есть дурацкая привычка умирать.

— Ну, я уже однажды умер, так что мы можем вычеркнуть это из списка возражений. — Он погладил меня по волосам рукой, нежно перебирая их пальцами, как будто я была хрупким стеклом. — Почему ты решила так исчезнуть?

Скажи правду, черт возьми. Он это заслужил. — Я испугалась.

— Меня?

— Не тебя. — Я отодвинулась достаточно далеко, чтобы видеть его. Взгляд на его лицо разбил мое сердце и мою решимость защитить себя еще больше. Построить эту стену несложно, кирпичик за кирпичиком за двадцать два года одиночества, невежества, пренебрежения и боли. Держать стену против чего-то такого простого, как любовь… не так-то просто.

Я устала от этого. Устала бороться со своими эмоциями. Устала бояться будущего. Зачем продолжать бояться того, что я не могу остановить? У меня слишком много других врагов, слишком много разных вещей, с которыми нужно постоянно бороться, не сражаясь все время с самой собой.


Вайят подцепил пальцем мой подбородок, привлекая внимание к себе. Я попыталась сосредоточиться на его переносице, боясь, что если посмотрю ему в глаза, то провалюсь и никогда не выберусь обратно. Он не произнес ни слова. Я сдалась, посмотрела и едва удержалась.

— Тогда чего? — спросил он.

— Нас.

— Почему?

Мой желудок содрогнулся. Дрожь пробежала по позвоночнику. Я сжала руки на его рубашке и закрыла глаза, уверенная, что разобьюсь на тысячу кусочков, если не буду держаться крепко. Вайят притянул меня к себе, оставив поиски ответов, и просто обнял. Я прижалась лицом к его плечу. Вдохнула его запах. Почувствовал, как бьется его сердце.

— Я же говорил, что никогда не буду давить на тебя, — напомнил он.

— Дело не в этом. Я хочу быть с тобой и позволять себе заботиться о тебе, но именно это пугает меня больше всего.

Он слегка напрягся, едва заметно. — Я ничего не понимаю.

— Такое чувство, что… — я изо всех сил пыталась выразить словами то, что так ясно звучало в моей голове. Моя запутанная, уставшая, обезумевшая от боли голова. — Нет, не то. Вот. Поддаться этому чувству между нами — моему физическому влечению к тебе — значит, навсегда потерять старую Эвангелину Стоун. Это значит, что чувства, которые я испытываю в этом теле, действительно мои сегодняшние, а не той меня, что я была раньше? Она ушла. Тем самым я признаю, что никогда больше не буду ею и что теперь моя жизнь другая. Точка.

Я наконец сказала это, и мне стало странно хорошо. Даже легко. Вот он — мой страх в полноцветных деталях, и даже если бы была в состоянии взять назад признание, я бы этого не сделала. Умом понимала, что не могу вернуться к той, кем была до своей смерти, но я не приняла это в своем сердце. Признавшись Вайяту, я окончательно приняла произошедшие со мной перемены. Теперь мы оба не сможем их игнорировать.

Кроме того, правильнее будет, если он заранее узнает обо всем, чтобы у него имелась возможность взвесить все мои проблемы против своих чувств ко мне. Он более чем заслужил это.

Я отстранилась и вгляделась в его лицо. — Жалеешь, что спросил?

— Никогда. — Горячность в его голосе заставила мое сердце воспарить. — Ты жалеешь, что сказала мне об этом?

— Нет.

Он улыбнулся. Я не могла разобрать выражение его лица. Это было похоже на… благоговение, но это невозможно. — Я не могу представить себе эти последние несколько дней с твоей точки зрения, Эви. Весь твой мир изменился, когда ты вернулась, и я никогда не думал об этом, или о том, как обитание в новом теле повлияет на тебя. Ничего удивительного, что ты боишься.

Я прикусила губу, обдумывая свои слова. — Ненавижу, когда не знаю, мои это чувства к тебе или ее.

— Я думал, что ты и она теперь одно и то же. — Он коснулся моей щеки, затем его рука скользнула по моей шее и остановилась на затылке. — Это все семантика. Все, чем ты сейчас являешься, происходит из-за женщины, которой ты была, и женщины, в которой ты находишься, и обе они — это ты.

— Семантика, да? Итак, мое существование свелось к вопросу, что было первым? Курица или яйцо?

— Звучит глупо, когда ты говоришь такими словами.

— Так же глупо, если я говорю это своими словами. Все изменилось, когда ты умер, Вайят. Теперь это я, и мне нужно забыть проклятое прошлое и просто… жить. — Я провела кончиком пальца по его лбу, вниз по виску, по жесткой линии подбородка и по жесткой щетине.

— Так живи, — прошептал он.

Легкая дрожь пробежала по моей спине. — Поможешь мне?

Его ответ был в легком наклоне головы и в том, как он нежно погладил меня по затылку. В его приоткрытых губах. Я обвила его шею рукой и притянула ближе к себе. Первый поцелуй был неуверенным — едва заметное прикосновение губ. Я все еще чувствовала трепет во всем теле. В моем животе порхали бабочки.

Другую руку он положил мне на бедро и замер. Он ждал, что я придвинусь к нему, и я так и сделала, накрывая его рот своим, погружаясь в его пьянящий вкус, позволяя ему овладеть моими чувствами. Тепло поселилось в моем животе, а затем поплыло ниже. Мою кожу покалывало везде, где мы касались друг друга, и я думала, что могла бы целовать его так вечно.

Или пока мое колено не начало сводить судорогой от нашего неловкого положения на полу.

Я зашипела и резко отстранилась, вывернувшись, чтобы освободить свои измученные суставы. — О черт, черт, — пробормотала я.

— Эви?

— Ногу свело.

Он подвинулся и присел передо мной на корточки, беспокойство огромными буквами читалось на его лице. — Твое левое колено?

— Ага. — Боль уже проходила, быстро исчезая, когда я помассировала колено через джинсы. — Вот это я и называю разрушителем настроения.

Он усмехнулся. — Я не хотел ничего говорить, но моя задница начала неметь.

— Онемение задницы, — ухмыльнулась я. — Это может быть расценено как оскорбление.

— Говорит королева сквернословия.

— Ты всегда говоришь, что нужно следовать своим талантам.

Он снова рассмеялся, и я последовала его примеру. Приятно знать, что немного личной информации не полностью изменили нашу любовь подкалывать друг друга. Я находила в этих поддразниваниях утешение и была уверена, что он тоже. Немного постоянства посреди хаоса. Вайят встал и протянул руку. Я приняла ее, и он помог мне подняться на ноги.

Не отпуская его руку, спросила: — И что будет теперь?

— Ничего такого, чего бы ты не хотела сама.

Какая-то часть моего разума хотела, чтобы его обещание относилось к вещам, происходящих не только в этой комнате, но и за ее пределами. Только я понимала, что он не может обещать подобного. Все, что не касалось наших отношений, мы не могли контролировать. Вместо этого я сократила разделяющее нас расстояние и прижалась к нему. Бедра к бедрам, живот к животу. Я облизнула губы; он принял молчаливое приглашение.