К черту любовь

Несколько минут я всегда дуюсь после того, как она говорит подобные вещи. Это несправедливо, что она такая красивая и такая мудрая. И если бы я одевалась так, как хотела, чтобы все одевались во всем мире, то это был бы мир — полон сучек, одетые во все бежевое. На мне коричневая толстовка с капюшоном, потому что я — отстой, и потому что у меня слепая душа.

​— Ты же знаешь, они делают это не специально.

​— Кто? — Уточняю я. Ветер играется с ее волосами, раздувая их в разные стороны.

Высветленные пряди продолжают прилипать к ее фиолетовым губам. Она протягивает руку, покрытая лавандовым лаком, чтобы убрать их. Я медленно отступаю, пока она говорит, стараясь быть осторожной.

​— Люди, закрывающие глаза на правду. Они просто пытаются выжить.

На минуту я отвлекаюсь, мой палец застыл над кнопкой камеры на телефоне.

— Кто пытается выжить без правды?

Грир пожимает плечами, и ее рубашка соскальзывает с ее стройного плеча. Идеальная.

— Наверное, люди, которые насытились этим. Или люди, которым было недостаточно. Или люди, которые слишком поверхностны, чтобы оценить всю суть происходящего.

Я делаю снимок, затем опускаю телефон, чтобы посмотреть на нее. Грир — настоящая. Прямо сейчас она — истина. Единственный человек, который по-настоящему переживает за меня и честно говорит, что я многое не замечаю. Если бы я была одной из трех типов людей, я была бы самой бесчувственной. Не сказала бы, что моя жизнь — это риск. Мое детство, как правило, было не богатым, но практичным. Я была настолько недооценена, что превратилась в бежевую сучку. Почему не розовый? В третьем классе мне нравился этот цвет.

​— Грир, — говорю я. — Ты все еще любишь Кита?

Не знаю, почему я это спросила. Грир никогда не намекала на то, что все еще испытывает чувства к Киту. Но сколько раз она говорила, что искусство создается из боли?

«Искусство — это кровь, вытекающая из раны. Не дай ране затянутся; пусть она кровоточит. До тех пор, пока не наберется достаточно крови, чтобы творить».

От такого вопроса, выражение ее лица меняется. Она хмурится, а взгляд мрачнеет.

​— Скажи правду, Грир, — прошу я, затаив дыхание. Ответ на этот вопрос настолько хрупок, что боюсь воздух из моих легких все разрушит. Она поворачивается ко мне лицом, обеими руками убирая волосы с лица. Татуировки на запястьях рук видны на фоне ее белой кожи. БУДЬ на одной стороне, ПРЕКРАСЕН — на другой.

​— Да, — говорит она. — Люблю.

Я отвожу взгляд от Грир на воду. Кит — кукловод сердец. Сколько ещё таких было? Девушки по работе? Из его магистратуры? Я смеюсь над собственной глупостью, но ветер подхватывает мой смех и уносит прочь.

​— О черт, — шепчу, обхватывая голову руками. Все стало ещё запутаннее.



Когда мы забираемся обратно в ее машину, ничего не говорим друг другу. Морщинка, которую я никогда раньше не видела, появилась между бровями Грир после ее признания и до сих пор не разгладилась. Я сижу, ссутулившись, на пассажирском сиденье, во рту пересохло, в груди тяжесть. В салоне пахнет кожей и лимонами. Я вдыхаю этот запах, пока следуем за вереницей машин, уезжающих от парома. Вспоминаю, сделанные мной фотографии и прокручиваю их, чтобы отвлечься. У меня есть фотография Грир в окружении пастельного заката. Оно такое эффектное! Свет падает на ее обнаженное плечо, откуда выглядывает татуировка. Очень красивая. Я выкладываю это в Instagram — потому что это одна из лучших фотографий, которые когда-либо делала — надеясь, что Кит увидит ее. Посмотри, что у меня есть о тебе. Он фиолетовый!

Я подписываю эту фотографию словами Грир. Может быть, люди, которые насытились этим. Или люди, которым было недостаточно. Или люди, которые слишком поверхностны, чтобы оценить всю суть происходящего. #ПРАВДА

Поездка от Кингстонского парома до Порт-Таунсенда занимает около часа, в зависимости от того, с какой скоростью ехать. За этот час фотография Грир набирает три тысячи лайков, а мой Instagram — тысячу новых подписчиков. Я отслеживаю лайки в двух блогах, которые перепостили фотографию, и у каждого блога более тридцати тысяч подписчиков. Я прочитала комментарии к фотографии, краснея от того, что они говорят как о Грир, так и о таинственном фотографе. Кит не из тех, кому она понравилась. Ему понравилась чужая через несколько минут после того, как я опубликовала фотографию Грир, так что теперь знаю, что он ее видел.

​— Вау, — говорит Грир, когда открывает свой Instagram. — Очень красиво!

​— Чистая случайность, — говорю я. — Я никогда еще не делала что-то подобного.

Она ставит машину на стоянку возле консервного завода.

— Возможно, сегодня — самое время для фотографий. Убедись, что следующий будет еще лучше.

Я поджимаю губы.

— Хорошо.

Я собираюсь открыть свою дверь, но Грир хватает меня за руку и сжимает ее.

— Я иду дальше, Элена, — говорит она. — Ты можешь любить кого-то всю свою жизнь просто так. Даже можешь жить с этим. Наша дружбу это не изменит.

Я натянуто улыбаюсь.

— Конечно, но это не так. Он не мой. Если бы это было так, я бы здесь не была.

— Неправда, — говорит она. — Я хочу, чтобы он был счастлив.

​— Легко говорить, пока человек, которого ты любишь, не будет счастлив с другим. Девушки всегда выбирают мужчин, а мужчины всегда выбирают не тех девушек. Это вечный круговорот.

Интересно, помогала ли она себе или мне, когда заставляла пойти с ней на свадьбу?

На этот раз она не пытается остановить меня, когда я выхожу из машины. Бежевая сучка тоже может говорить вещи, которые имеют смысл.






Глава 44

#НЕЗНАКОМЕЦ




После того, как твое сердце разобьется, предстоит многое переделать. Например, изменить свою точку зрения. Что делать, если нет желания есть, пить, работать, играть, любить, спать, говорить или думать? Исцелиться. Сфокусируйся на незначительных, глупых вещах, которые делают тебя счастливым каждый день. Например, вынимать коробку с носками и каждый из них перебирать. Выкладывать красивые депрессивные фотографии Порт-Таунсенда в Instagram, которые собирают тысячи лайков. Независимые рекламщики платят мне за то, чтобы я делала снимки и публиковала их. Я просто бежевая сучка со своим мнением. Вино делает меня счастливой. Каждый вечер я осушаю целую бутылку и туплю в стену. Мне даже нравится просыпаться с головной болью и выворачиваться с похмелья. Это помогает сосредоточиться на чем-то другом, помимо внутренней депрессии. Настроение меняется с каждым часом, из-за чего чувствую себя сумасшедшей. Как и вчера, когда я стояла, глядя на воду, почувствовала гордость, потому что в тот день впервые не было желания утопится в ней. Однако спустя два часа я держала в руках пакетик с крысиным ядом, задаваясь вопросом, каков он на вкус. Грир говорит, что я должна вернуть свою силу.

— Как? — Спрашиваю я.

Она морщится, делая вид, что задумалась, прежде чем, наконец, произносит:

— Помнишь, в «Пиратах Карибского моря» когда Калипсо…

Я никогда не встречала никого, кто бы так убедительно сравнивал с чем-то Дисней. Поняла. Теперь думаю. В любом случае, это заставляет меня смеяться.



Я другая. Кит показал мне кое-что, поэтому я сосредотачиваюсь на этом — чему научилась, а не на том, чего нет. Я заметила, люди, на самом деле, не смотрят в глаза, потому что сосредоточены на другом. На чем-то внутри. Я стараюсь смотреть в глаза всем, чтобы они знали, что я открыта для них. Вот что Кит сделал — открыл мне глаза. Я хочу видеть людей. Также поняла, что чем больше видишь людей, тем больше они доверяют тебе свои секреты. Филлис рассказывает, что в пятнадцать отдала мальчика на усыновление. Покупательница поделилась тем, что она собирает камни цвета глаз своего бывшего, а ее муж думает, что ее «каменный сад» — лишь страсть к минералам. Незнакомка признается, что две недели назад ее изнасиловали. И подобных историй нескончаемое множество. Когда ты заботишься, люди это чувствует. И затем, получив звание «городского секретоносителя» понимаю, что благодаря Киту я стала лучше.

Различие в жизни — важно. Мы понимаем, что такое свет, потому что знакомы с тьмой и можем их сравнить. Сладкое становится слаще после того, как съедаем что-то горькое. То же самое и с печалью. И важно испытать, принять ее, чтобы по-настоящему познать счастье. Я была застывшей, пока не появился он. И, возможно, сейчас мне больно. Но разве это не то, что должна делать любовь? Заставить тебя чувствовать, быть смелым, посмотреть на себя с другой стороны?

Через месяц после отъезда Кита во Флориду мне на консервный завод пришла посылка с его обратным адресом, нацарапанным в верхнем левом углу. Я оцениваю, исследуя пальцами конверт. Страницы. Страницы, страницы, и страницы. Я не открываю его, зная, что внутри. Слова, которые он хотел сказать. Но не успел. У меня тоже есть книга. Но я пока не готова. Неделями она хранится в моей сумочке, просто чтобы почувствовать ее тяжесть на плече. Нераспечатанную и отчасти проигнорированную. Мне страшно прикасаться к этим страницам. Они могли бы рассказать совсем иную историю, чем ту, которую ожидаю, но подход Кита и его появление в Порт-Таунсэнд заставляют поверить.



Однажды, вскоре после Рождества, я иду в бар на Уотер-стрит под названием «Сирены». Сзади бара до сих пор висит рождественский «дождик». По сравнению с остальными, он немного порван, петлями спускаясь вниз. Это угнетает. Я сажусь на барный стул и заказываю виски, поворачиваясь спиной к обвисшему украшению. Бармен пододвигает стакан, не встречаясь со мной взглядом. Сезонная депрессия9. Да, у меня тоже, приятель. Делаю глоток и вздрагиваю. Выпивка — всегда хорошая идея. Хочешь игнорировать внутреннюю боль, плесни Бурбон10 себе в горло, чтобы растянуть удовольствие. Оно будет жечь сильнее, чем сердце.



— Плохой день? — Мужской голос — мертвенно-бледный, низкий. Он сидит прямо напротив меня, по другую сторону бара, в самом темном углу, из-за чего его трудно разглядеть. Интересно, он специально сидит там?

​— Ты это понял по виски? — Мой голос хриплый. Я облизываю губы и отвожу взгляд. Последнее, что мне хочется делать, — болтать с незнакомцем в баре.

​— Многие женщины пьют виски. Просто ты выглядишь, словно глотнула аккумуляторной кислоты.

Я прыскаю со смеху.

Я поворачиваюсь к нему, назло самой себе.

— Да. Плохой день. Но, в основном, они все такие. — Кручу стакан и прищуриваюсь, вглядываясь в тени, пытаясь разглядеть его лицо. У него молодой голос, но не поведение. Может быть, он призрак. Я перекрещиваюсь под столом. Я даже не католик.

​— Это из-за парня, — говорит он. — который разбил тебе сердце.

— Все достаточно банально, — объясняю я.

— Что ещё заставляет девушку сидеть в баре в три часа дня в будний день и пить аккумуляторную кислоту?

Теперь его очередь смеяться. Молодой — определенно.

— Скажи мне, — говорит он. И это все, что он произносит. Мне нравится. Как будто он ждет, что ты раскроешь все свои секреты. Не сомневаюсь, многие так и поступают.

​— Ты первый, — говорю я. — Почему пьешь в одиночестве в самом темном углу бара, пытаясь выпытать у незнакомцев их секреты.

На минуту он замолкает, и мне кажется, что я представила себе весь этот разговор. Делаю еще один глоток виски, решив сохранить невозмутимое выражение лица, наблюдая за тем местом, где он сидит. Призрак!

​— Это то, чем я занимаюсь, — наконец говорит он.

Я удивлена, что он ответил, хотя дешево и уклончиво.

​— Какой смысл разговаривать со мной, если ты все время осторожничаешь и отвечаешь отрепетированными словами?

Я чувствую его улыбку. Возможно ли это вообще? Словно воздух специально подсказывал его следующие действия.

— Хорошо, — медленно говорит он. Я слышу, как он ставит свой бокал. — Я хищник. Жду, когда женщины скажут мне, чего хотят, а потом убеждаю их, что могу им это дать.

Я смеюсь.

— Ты мужчина. Скажи что-нибудь новенькое.

Он ерзает на стуле, и свет падает ему на лицо. На мгновение вижу бороду и очень проницательный голубой цвет глаз. Сердце бешено колотится.

​— Как тебя зовут? — Спрашивает он. Я моргаю от напряжения в его голосе.