Юность воина

— Я согласен со сказанным, — ответил вечный миротворец семьи.

— Да будет так! — торжественно объявила Старшая Мать. — Забирай! — показала на Дока. — Остальные могут идти. А ты, — уже Абале, — запомни! Кому много дано, с того много и спросится. Кроме обычных уроков и занятий будешь возиться с ним, пока он здесь. И наказание получишь потом. По результатам. Ясно?

— Да, Мама, — послушно ответила Абала.

Сегодня у нее будет тяжелый день. И завтра. И неизвестно сколько еще впереди. Придется не просто лечить, а еще и правильно воспитывать. И все равно она всем показала! А эти… нельзя найти сокровище без труда, все об этом в курсе. И веры в свою правоту терять нельзя, даже если тяжело и трудно. Она правильно поступила!





Глава 5

Псоголовые




Блор с трудом разлепил глаза и в недоумении уставился на обстановку. Похоже, как ни странно, не умер. На престол Верховного Судии ничуть не смахивает. Ни очереди, ни моста из мечей, ни свидетелей из раньше померших. Перейти через замерзшие пространства не требуется. Это удачно. Уже вволю по льдам потоптался и без того.

Он находился в маленькой комнате. Половину помещения занимала огромная печь. Возле нее стоял солидных размеров ящик, заполненный черным горючим камнем. Приходилось раньше видеть. Из небольшого круглого окна, закрытого стеклом, в специальной деревянной раме под потолком падал солнечный свет.

Закрыть окно такого размера в стекло, в горах? Вещь наверняка неимоверно дорогая. Хотя нет. Это же слюда. Стекло таким чистым не бывает да и искажает почти всегда. Все равно на дороге не валяется. И при этом убогая утварь.

Судя по лучам света, поздний вечер. Или раннее утро. Память молчала. В комнате кроме кровати, на которой он сидел, подозрительно четырехногой табуретки (где это видано — мебель не на трех?) и пустого, опять же о четырех ножках, стола места было ровно столько, чтобы, не цепляясь, дойти до двери. Еще сундучок в углу да чьи-то вещи развешаны на прикрепленных к стене оленьих рогах. Или это не олень? Вон куча отростков. Да какая разница!

Помещение — это люди. Как он сюда попал? Ничего не вспоминается. Голый, только кольцо фем Кнаута на цепочке по-прежнему на шее. Значит, не ограбили. Оно золотое, старинное и знак положения. Печать хозяина. Само по себе вещь непростая.

Так… Он жутко устал, замерз и чувствовал себя неважно. Решил немного отдохнуть в тени очередной скальной глыбы. Не помогло. Его трясло, будто в лихорадке. И тогда он двинулся дальше. Еле хватало сил волочить ноги в глубоком снегу. Каждый раз еле-еле вытаскивал ногу из бесконечных сугробов. Через каждую сотню локтей расстояния ложился плашмя, чтобы немного отдышаться. Пользы нет, и после этого чувствовал себя еще отвратительнее. Глаза страшно болят от сверкания белизны.

В какой-то момент он не выдержал. Отчетливо осознал: это конец. Еще сутки — и он просто окочурится прямо здесь. Сдохнет от въевшегося в кости холода. А через пару столетий тело, вмерзшее в лед на манер мошки в янтаре, обнаружат и будут с любопытством разглядывать. Обсуждая, тыкать пальцами в заледеневшие члены, выламывать куски инструментами, и уж наверняка обшарят, забирая так и не брошенный мешок с драгоценностями покойника. Надо было избавиться от него еще возле погибших яков и взять дополнительно мясо. Алчность до добра не доводит? Но он же не для себя нес!

И, приняв это, он опять воззвал к Воину. Даже порезал ладонь и уронил на снег кровь, для лучшего привлечения внимания. Собственная кровь — не жертвенного животного. Не просто меч, а кинжал Мага. И тогда это случилось вторично. Тело стояло на дрожащих ногах, воздев руки вверх. В одной — кривой бронзовый клинок, со второй — продолжает капать кровь в жадно принимающий ее снег. А сам он висел над головой замершей внизу человеческой фигурки.

Мысленно скомандовал и поднялся выше, осматриваясь вокруг. С неприятным холодком в отсутствующей груди обнаружил знакомую тварь, сидящую на гребне и внимательно наблюдающую за ним. Судя по положению головы, она его прекрасно видела. И в телесном виде, и в этом воздушном, когда завис в воздухе. Морда сразу повернулась к нему, и из открытой пасти вывалился длинный красный язык. Будто насмехается. Такая неприятная ухмылка на роже. Не животная мимика.

Блор был уверен, что видел его и раньше, возле яков, когда оглянулся, начиная очередной спуск. Расстояние не позволяло рассмотреть подробности, но сидевший открыто зверь ничем иным просто не мог быть. Уж пищи там точно несколько пудов осталось. Он вырезал лишь немного в сравнении с общей массой погибшей коровы.

Но какого Хлада он шел сзади? Мало того что в долине остались другие яки и не мог он их всех с такой скоростью сожрать (или мог?) — так ведь не пытался все это время догнать. Шел спокойно сзади. Не нападал. Вот и сейчас вместо атаки чего-то ждал. Одно слово — тварь. Ни один нормальный хищник так себя вести не станет.

Недовольно отстранился, временно выбросив из мыслей. Не атакует — и ладно. Пусть идет, какая разница. Потянулся еще выше. С противнейшим ощущением обнаружил, куда ведет его дорога. К огромной трещине. Не с его нынешним здоровьем прыгать через пропасть. Она лишь с виду выглядит неширокой. Зато глубокой до ужаса. И падать вниз придется долго. Правда, в конце уж точно не станешь мучиться от переломов. В результате падения останется нечто вроде желе. Кости раздробятся в пыль. Он проследил за обходом в обе стороны. Можно, хотя опять придется подниматься. Гребни вполне проходимы в обе стороны. Но идти-то куда?

Он метнулся вперед, совершено не задумываясь, как это происходит. Просто захотел и сдвинулся. Хорошо бы так в нормальном теле, мельком подумал, перенестись, не затрачивая сил. Глупости. Такое и про великих магов прошлого не рассказывали.

Осмотрел внимательно окрестности и остался разочарован. Опять ледяная пустыня. Переместился налево и за гребнем с замиранием сердца обнаружил след. Здесь шел не так давно караван. Блор помчался, будто волк на запах дичи. Со своей высоты он прекрасно видел — где ступала нога человека, где вьючных животных. Там шерсть зацепилась, здесь обрывок материи остался.

Изучать подробности его не тянуло. Важно держать след. Хвала Воину, это оказалось не особо сложно. Уж они обязаны знать, куда идут, и вряд ли сильно далеко. Поздняя осень — не время для бессмысленных гуляний по горам. Потом дикие бесплодные скалы уступили место небольшой долине, зажатой среди гор. И там были дома. Каменные башни, в несколько этажей. То что надо! Люди! И не очень далеко. Два-три дня пути. Столько он еще протянет. Прошагает через силу.

Главное — не забыть подробностей. Спуск достаточно труден на протяжении почти двадцати лиг, но это приблизительно. Потом поворот в ущелье возле приметного камня на тонкой ножке. Еще не меньше десятка лиг дополнительно. Оба ущелья чрезвычайно узки, и тропинка слабо заметна, а повсюду осколки камней и валуны, затрудняющие переход…

Вот кто-то идет, услышал под окном, отвлекаясь от воспоминаний. Явно направляются сюда. Блор поспешно содрал с кровати покрывало и закутался в него. Неизвестный доброхот, устраивая его сюда, попутно раздел полностью. Не очень приятно встречать посетителя в голом виде. Дверь распахнулась, и в комнату вошел…

Видимо, это и есть псоголовые, с опаской подумал, внимательно изучая фигуру в дверях. Рост у хозяина, а кто он еще может быть, оказался заметно ниже среднего, но еще и пропорции тела какие-то странные. Очень длинные руки, короткие ноги и широкая грудь. А морда совсем на собачью не походила, в отличие от прозвания. Скорее на мартышку. Видел он таких, привезенных с юга. Понятно, та много меньше размер имеет, но такие же будто издевательски преувеличенные человеческие черты.

Слишком вытянутые вперед кости физиономии, широкий нос, оттопыренные уши, и весь шерстью покрыт. На нем не видно, вполне нормально одет в рубаху, в брюках и мягких сапогах, но где руки, лицо и шея открыты — сразу заметно: зарос сплошь. А вот красивый подбитый множеством заклепок ремень наверняка что-то должен был означать. Как и большая вышитая эмблема на груди.

Знает он такие фокусы — каждый цвет и фигура означают нечто важное. У горцев-людей тоже на рубахах вышивка четко определенная. За чужую и убить могут. А знаки эти понимающему подробно излагают происхождение и положение в роду. Натуральный герб по виду.

Во всяком случае, явно свободный, даром что принес котелок. Нож солидных размеров достаточно недвусмысленно об этом сообщал. Очень неприятного вида нож с изогнутым лезвием.

Конечно, лезвие лучше бы рассмотреть в обнаженном виде, а то очень уж характерный профиль у данного экземпляра в ножнах. Точно как извлеченные им из могилы. Наверняка заточка по внутренней грани. Это хорошо или плохо? Вещи у них. Скажут, у родственника спер. Да не, откуда. Не делают даже в горах из бронзы. Давно все железом пользуются.

Человек-мартышка поставил на стол посудину, извлек из кармана собственную ложку Блора и его же нож и кинул на стол. Приглашение достаточно явное. И оружие не боятся оставлять. И давать в руки тоже. Хороший признак.

— Спасибо, — сказал отчетливо.

Тип жутко оскалился, продемонстрировав неприятные клыки величиной с мизинец, и кивнул. Такими, пожалуй, и волка покусать удастся. Если нарвешься без оружия. О! Мрак. Да это же ребенок! Точно-точно. Поэтому маленький. Совсем замечательно. Не камера. Кто же в нее дитятю пустит.

— А одежда моя где?

Он разразился самым натуральным собачьим лаем, навсегда объяснив Блору, откуда взялось название для этого народа. Хав-хав-хав — и жест вбок. На тот самый грубо сколоченный табурет. Действительно, каким местом думал. Под холщовой тканью все его одежки.

— Спасибо, — сказал вторично, на всякий случай, уже в спину. От него не убудет, а этот вроде понимает, хоть и гавкает. Рукой отмахнулся вполне знакомо. Ничего, мол. И опять пролаял нечто, показав на стол. Фраза совершенно не нуждалась в переводчике. Он произнес что-то вроде: «Давай, парень, жри».


Блор поспешно соскочил с кровати и принялся натягивать на себя знакомые вещи. Ко всему еще и постиранные. Сухие. Выходит, валялся он здесь добрые сутки как минимум. Но что странно, ничего не болит. Обмороженные пальцы нормально слушаются. Синяки, он покосился на бок, стали бледными. Может, больше, чем день? Он задумался. Не все вроде отшибло.

Сначала ощущение, что куда-то несут. Соображалка совсем не работает, но почему-то четкое впечатление, что руки волосатые. Качает, как на корабле. Поят, даже вроде подтирают. Похоже, что он делал под себя. Не очень-то приятное воспоминание. И запах знакомый. Поэтому и реакция такая слабая, что-то подсознательно запомнил.

Ведь с перепугу от такого зрелища, как псоголовый, можно и заикой стать. Внизу о них рассказывали страшилки. Он еще в детстве наслушался: «Не станешь слушаться — придет человекопес и заберет». Зачем — и так всем ясно. На котлеты пустит.

Ну, обрадовался всерьез, обнаружив под крышкой хорошо знакомую пшеничную кашу, щедро сдобренную жиром, и ту самую котлету. Не иначе кого уже пустили на мясо. Сейчас он бы с удовольствием слопал что угодно. Изголодаться всерьез не успел, но живот подтянуло, и при виде свежей пищи тот принялся исполнять музыкальные рулады.

Разрезал ножом котлету и озадаченно уставился на внутренность. Там все было забито какой-то зеленью, и на запах свежей. Котлетой данная вещь являлась разве с виду. Где они берут овощи поздней осенью высоко в горах?

Честно говоря, ногтей внутри он не ожидал увидеть: все-таки не очень верил в сказки. Его же потрошить не стали, а прочих людей во всей округе долго-долго искать придется. В земли псоголовых редко случайно забредают. Не любят они человеков. Насколько обоснованно — не ему судить, но разговоров он наслушался в дороге предостаточно. Правда, чем ближе к здешним местам, тем более странное отношение у людей. Боятся, но и уважают.

По наиболее распространенному мнению, здешние обитатели все еще не вышли из первобытного грубого состоянии. Нравы их находятся на степени полудикости. Жестокость, недоверчивость и мщение составляют преобладающий элемент в характере. Достаточно заблудиться и влезть без спроса в их земли, чтобы остаться без головы. И если псоголового обидели на одном конце хребта, недолго быть ограбленным на другом.

Они не различают правого и виноватого, а убивают всех людей подряд. И частенько крайне жестоко. Короче, держись подальше — целее будешь. Ну ему поздно дергаться. Пришел. На кол без разговоров не посадили, как об этом красочно живописуют на реке. Уже замечательно.

Вообще у диких народов, если накормили, убивать не принято. Закон гостеприимства, ага. Все общество откажется от не исполняющего обычаи. Даже вор и убийца, постучавший в дверь, становится неприкосновенным, и хозяин обязан его защищать. Вообще чушь… гм… собачья. Но ему в данном случае выгодная. Можно ли отнести псоголовых к дикарям? Вроде да, но они же не люди… Задачка…

Дверь распахнулась, и они вошли. Очередной псоголовый и совершенно нормальный с виду человек. На вид лет тридцать, крепко сложенный. Серые внимательные глаза, темные короткостриженые волосы, гладко выбрит и одет в том же стиле, что и посетители. Даже эмблема на груди присутствует. На горца не похож. Скорее южанин из столичных краев. Там давно все перемешались. Одно слово — имперцы.

Мартышка была женского пола. То есть не сказать, что с виду чем-то заметно отличалась от предыдущего экземпляра. Нет заметно меньшего роста или еще каких явных признаков. Грудь точно не выпирает. В штанах и полушубке поверх рубахи, но непонятно откуда пришла уверенность — самка.

Любой же отличит бабу, пусть и нарядись она в мужские портки. Черты лица, движения. Хм… лицо. Тут откровенная морда. Узенькие маленькие глазки, широкие, на манер толстой волосатой гусеницы, брови. И приплюснутый нос, нервно подергивающийся. Ну натурально обезьяна. А одели в людское для смеха.

— Хав, хав, — издала она звуки, приложив руку к сердцу. Ну к той стороне, где оно у человека находится.

— Будь свободным! — произнес человек с еле ощутимым акцентом. С юга. Не здешний.

— Э… и вам того же.

— Правильно, — одобрил тот, — это приветствие. Вроде нашего «здравствуй». Что в переводе означает пожелание здоровья.

Обезьянка нетерпеливо залаяла. Ей явно не понравились многословные объяснения.

— Хорошо, — согласился в ее сторону человек. — Меня зовут Док, ее — Шуша.

Вопросительный взгляд.

— Блор фем Грай, — догадливо представился парень. В душе он порадовался. В точку попал. «Ее». Самка.

— Она неплохо понимает имперское наречие, но говорить сложно. Глотка не так устроена. Поэтому я кое-что объясню.

— Гав, гав.

— Кратко, — вздохнув, сказал Док. — Насколько возможно. Тебя подобрали трое суток назад прямо у долины.

Видимо, в выражении лица Блора нечто мелькнуло, как он ни старался держать невозмутимый вид.

— Да, да. Тому уже много времени минуло. Сейчас не суть. Тут дело такое: чужака могли и бросить помирать на снегу. Ты здешним — никто. Еще и вещички прибрали бы. Сам понимаешь, кроме связанных договорами горных кланов, они людей не любят и плохо терпят чужаков.

Значит, про закон гостеприимства не слышали, без особого удивления отметил Блор. Не дикари. Цивилизованные. Гораздо хуже.

— У живого-то забирать запрещено без веской причины, — продолжал Док. — Но тут появилась маленькая загвоздка. На тебе печать бога.

— А?

— Ну можно назвать ее отметиной, а можно знаком или отпечатком.

— Гав, гав, гав, — разразилась псоголовая.

Он сделал несколько жестов руками. Получил очередной лай в ответ.

— Очень сложный язык. Мало того что легко недопонять сказанное, так еще несколько смыслов в одном слове, — рассудительно поведал переводчик. — Хотя случается, все напротив — излишне образно. Отец — звучит как «взявший на руки». Горы — «большие холодные камни». Красивый — «сладкокровный».

— Чего?

— Она говорит, — пояснил, прервав излишне умные объяснения, — я плохо перевожу: на тебе лежит проклятие.

— Что? — враз осипшим голосом переспросил Блор.

— Это тоже нехорошее слово. Тебя коснулся бог, но это не означает нечто хорошее или, наоборот, плохое. Они, — он дернул головой, показывая вверх, — ведут себя иногда… э… странно. Развлекаются за наш счет. Ты знаешь притчу о сироте?

— Убийца вытер окровавленную руку о голову ребенка, а тот решил, что его ласкают?

— Именно. И Верховный Судия, взвешивая прегрешения после смерти, простил убийцу за радость, подаренную сироте. А вот горе семьи убитого осталось без ответа.