Янтарь в болоте

– А подарки не от него были? – осторожно спросила алатырница.

– От него. – Боярышня тяжело вздохнула, шмыгнула носом. – Подарки… Я… Я такая дура! – всхлипнула она и принялась за сбивчивый, путаный рассказ.

Да, впрочем, говорить-то было не о чем. Все сложилось за несколько седмиц, исподволь, и чем дольше Алёна слушала, тем больше жалости вызывала Ульяна. И на князя не получалось сердиться. Пытаясь поставить себя на место боярышни, она все меньше понимала, кто и насколько виноват. На ее месте алатырница бы тоже, наверное, не сумела проявить благоразумие. Да и князь…

Ульяна тогда только приехала в столицу, во дворце никого не знала, очень стеснялась и оттого время больше проводила одна, несмотря на наказы и беспокойство родных. Вот и тем утром сидела на скамье в саду, грызла яблоко и увлеченно читала книгу, когда Ярослав по случаю шел мимо. Боярышня его, конечно, не признала. А он сам и не назвался как следует – от неожиданности, да и без чинов в кои-то веки поговорить хотелось.

Он шутил. Поддразнивал. Смешил и сам смеялся. Называл ее яблочком – мол, яблочко яблоком хрустит, – но выходило не обидно, а забавно. С полчаса они тогда проговорили – не заметили, как время пронеслось. Звонница напомнила, и князь поспешил вернуться к делам. Но условились встретиться назавтра там же.

Седмицу они встречались по утрам и просто разговаривали обо всем на свете. Он рассказывал о дворце, о мире, да так интересно и складно, что Ульяна заслушивалась. Потом так случилось, что она узнала, с кем вела беседы, смутилась, растерялась и долго от него бегала. А когда получила подарок – изумительной красоты резной гребешок из кости, пошла его возвращать. «Обидеть хочешь? Или я тебя чем обидел?» – хмуро спросил он тогда, и боярышня просто не смогла настоять на своем. Ну а потом… вот.

Она и не сразу поняла-то, что влюбиться умудрилась, а совсем недавно, буквально перед той вечеркой у князя.

– Но любовь любовью, а в семью я лезть не стану, – с тоской в голосе, но твердо подытожила Ульяна. – Но… что теперь делать? Как быть?..

Алёна не знала, что можно ответить, и только и придумала, что обнять девушку за плечи. Та склонила голову, уткнулась лбом в шею, слегка царапая шитым очельем. Алатырница бросила вопросительный взгляд на Стешу, но та выглядела задумчивой и лишь растерянно качнула в ответ головой. Даже ее ехидничать не тянуло.

Повисшую тишину вскоре прервал стук в дверь. Не дернулась только Степанида, она нахмурилась и резко поднялась, с ворчанием двинулась открывать, не понимая, кого могла принести нелегкая в такую рань. Ульяна бросила на Алёну испуганный взгляд, та в ответ утешающе пожала ее плечо.

Рыжая с поклоном отступила от двери, и в покои вошла – вплыла – княгиня.

Девушки заполошно вскочили, чтобы поклониться. Ульяна вцепилась в Алёнину руку и заметно побледнела – ждала, что Софья пришла ругаться, и это в лучшем случае. Однако алатырница сжала ее руку в ответ с ободрением, глянула с легкой улыбкой в глазах – она верила в лучшее. Не выглядела княгиня сердитой, только немного усталой и самую малость грустной, однако на девушек смотрела спокойно и без злости, с теплом.

Молча прошла, молча села на свободный стул, не оборачиваясь на Степаниду, которая тенью скользнула к двери, чтобы запереть. Жестом велела девушкам тоже вернуться на свои места, при этом разглядывая смятенную и испуганную Ульяну.

– Не смотри так тревожно, дитя, – заговорила она наконец. – Я не ругаться с тобой пришла. Напротив, спасибо сказать.

– Спасибо? – сдавленно ахнула Ульяна. – Но я же…

– Ты очень чистая и добрая девушка, – мягко перебила княгиня. – А Ярослав умеет увлечь, особенно если влюблен. Уж мне ли не знать.

– Влюблен? – недоверчиво пробормотала боярышня, и Алёна молча поддержала ее в этом изумлении. Только ее не чувства князя удивляли, а спокойствие, с которым говорила о них его жена.

– Князь влюбчив, – кивнула Софья. – Каждый раз искренен, пусть чувства эти быстро гаснут. Но мало кто может устоять перед его обаянием, – слабо улыбнулась она.

– И вы так спокойно об этом говорите?! – не выдержала Алёна, но тут же осеклась, напомнив себе, с кем разговаривает, и виновато опустила взгляд: – Простите.

– Князь справедлив, – все с той же легкой улыбкой в уголках губ и с тенью в глазах, поразившей алатырницу в первую встречу, тихо проговорила она. – Он не стал бы возражать, если бы я тоже нашла себе мужчину. Ярослав… не умеет любить. И не понимает, как можно прожить всю жизнь с одним человеком. Его тяготит невозможность для князя разойтись с женой.

Ульяна смотрела на княгиню широко распахнутыми в удивлении глазами, сочувствуя и, кажется, понимая, а Алёне с каждым словом делалось все тоскливее и горше. А еще неуютней, потому что эти слова были не для нее и, наверное, даже не для боярышни, с которой великая княгиня столь терпеливо и безропотно делила внимание мужа. Слишком личное, слишком выстраданное, слишком… Зачем великая княгиня все это говорила, нимало не стесняясь не только Ульяны, но и алатырницы, и притихшей в стороне Степаниды?

И вдруг Алёна поняла: просто хотела выговориться. Поговорить с кем-то, кто и так все знает, чтобы не выглядело как жалоба и не пошло гулять новой сплетней.

Больно было думать, как тяготит ее такая жизнь, как тяжело сохранять спокойствие и благоразумие.

– Как же мне быть? – тихо проговорила Ульяна. – Князь рассердится на отказ…

– Он не сделает тебе дурного и мстить не станет, об этом не тревожься, – качнула головой Софья.

С минуту они помолчали. Тишина давила и звенела в ушах, Алёне хотелось что-то сказать, но одновременно страшно было двинуться, словно она стояла на крошечном шатком уступе над пропастью.

– Я уеду, – вдруг тихо, но твердо решила боярышня. – Домой, в поместье. Не хочу здесь больше, не могу!

– В этом, наверное, есть и моя вина. – Княгиня смотрела на Ульяну без радости и, кажется, впрямь чувствовала себя виноватой. – Это мой долг – приглядывать за девочками и не позволять им лишнего, а Людмила уж больно заигралась…

– Пустое, – смутилась Ульяна. – Я сама виновата. Не хотелось мне сюда приезжать, и здесь быть не хотелось, вот и не попыталась свое отстоять.

– Боярин Вяткин воспитал чудесную дочь, – вздохнула княгиня, поднимаясь. Девушки тоже повскакивали с мест. – Надеюсь, мои дочки вырастут похожими. Желаю тебе счастья и любви. Хорошей, настоящей. Взаимной.

Софья придержала Ульяну за плечи, мягко, по-матерински поцеловала в лоб и, не прощаясь, двинулась к выходу. Махнула рукой дернувшейся Степаниде, сама открыла и тихо закрыла дверь.

– Как ты? – первой не выдержала вновь повисшей тишины Алёна. – Полегче?

– Да. – Боярышня бледно улыбнулась. – Я знаю, я верно решила, не стоит тут оставаться. А дома небось и на сердце легче станет.

– Ты очень верно поступила с князем, – продолжила алатырница. – Я не уверена, что на твоем месте смогла бы так же…

– Ты хорошая, ты бы не пошла на подлость, – твердо ответила боярышня. Она с каждым мгновением, с каждым словом становилась больше похожа на себя настоящую – круглую, румяную, теплую. И впрямь – яблочко наливное… – И я сейчас точно понимаю, что правильно сделала. Княгиня, она… Такая красивая – и такая несчастная. Что ж это выходит, она его любит, а он – нет? За что Матушка ее так наказала?!

– За гордыню, – неожиданно вставила Стеша. Выглядела рыжая совсем не такой расстроенной, как девушки, лишь самую малость задумчивой.

– То есть?

– Да она в молодости на Людмилу была похожа, – невозмутимо ответила Стеша.


– А ты откуда знаешь? – нахмурилась Ульяна.

– Так мамка моя при старой княгине Красновой была, пока та в столице жила, – не растерялась рыжая. – И про всех порассказала. Заносчива Софья была и самоуверенна, очень хотела великого князя на себе женить, мол, один он ее достоин. Ну вот и исполнила Матушка ее волю честно. Да вы по ней не убивайтесь, не так уж тяжко она живет и не столь мила, раз среди свиты своей свары допускает. Только дозвольте, боярышня, честно сказать, что думаю о вашем поступке?

– Говори уж, – махнула рукой боярышня.

– Все вы верно сделали. Оттого, что княгиня с князем – два сапога пара, подлость меньше не становится. Да и счастья вам бы от него никакого не было, только себя бы погубили. Оно ж не зря в народе говорят, что на чужой беде счастья не построишь. А вы красивая и добрая, дай Матушка вам мужа хорошего, любимого и любящего.

– Спасибо на добром слове, – улыбнулась Ульяна. – И тебе, Алёна, спасибо большое! – Она подалась ближе, порывисто обняла алатырницу. – Мне, как ты появилась, настолько легче стало – словами не передать! Мне кажется, я не обману маменьку, если расскажу, что у меня тут подруга появилась… Можно я буду тебе писать?

– Я бы с радостью, но не знаю пока куда, – искренне отозвалась Алёна. – Не думаю, что тут надолго останусь. Вот как князь мужа подберет, так и поеду… Давай лучше я тебе напишу, как устроюсь.

– Матушка! А я и не подумала об этом за своей тоской, а тебе ведь моего хуже… – пробормотала Ульяна. – Хочешь, я тут останусь, тебя поддержать?

– Не стоит, – отмахнулась алатырница. Она бы ей и правду о себе с легким сердцем рассказала, но при Стеше не стала. – Жениха любимого у меня нет, да и князь небось не обидит. А там авось стерпится – слюбится. Оно, может, и лучше так замуж выходить, чем по жаркой любви.

Однако вышло все это не очень-то радостно, без того спокойствия, которое хотелось показать. Потому что был тот, от мыслей о ком сердце заходилось, и даром что Алёна знала – никто ее взаправду замуж выдавать не станет да и не сумеет, все одно не по себе было. И больше оттого, что невольно мысли всякие горькие возникали. Олег-то с ней ни о чувствах не говорил, ни о будущем. И так или иначе, а ей тут лишь несколько дней осталось, меньше седмицы, а дальше обратно на заставу надо отбыть, так что с воеводой расстаться придется насовсем.

– Как я надеюсь, что у тебя все ладно сложится! – проговорила Ульяна, крепко сжав обе ладони Алёны.

– Матушка сохранит! – А вот это вышло куда уверенней всех прошлых заверений.

Еще с четверть часа они поговорили о своем, стараясь не касаться грустных вопросов, а потом обе уже раззевались и распрощались, условившись, что Алёна непременно отпишет при первой возможности.

Выпроводив гостью, Степанида ни о чем расспрашивать подопечную не стала, а только отправила отсыпаться. Алёна, наскоро ополоснувшись перед сном, завалилась в постель, и усталость почти мгновенно взяла свое, не уступив ни тревожным мыслям, ни радостным воспоминаниям.

Проснулась молодая княгиня гораздо позже полудня, между обедом и ужином, и первой мыслью было попросить Степаниду добыть перекусить, потому как разбудило ее именно чувство голода. Но рыжей в покоях не оказалось, пришлось искать другую служанку и с ней договариваться, думая о том, что к прислуге ей, верно, никогда не привыкнуть: куда проще было бы самой дойти до кухни и приготовить что нужно.

Сейчас минувшая ночь виделась сном, и больше всего Алёне хотелось найти Олега и… наверное, взглянуть для начала, как он станет держаться. Потому что ночь Озерицы ничего не обещает и ни к чему не обязывает, это лишь малая толика бездумной радости. И пусть мечталось, что для воеводы это тоже окажется чем-то иным, важным и ценным, но так же Алёна была готова и к дурному исходу. Да, эту ночь она станет вспоминать с тоской, и Олега не забудет, вот только… Если бы Матушка не свела их здесь, мало что изменилось бы для нее. Просто теперь она знает его лучше и любить его легче. Уже всерьез, по-настоящему.

Только никуда Алёна не пошла. Если бы еще заведомо знать, где его встретить можно, а так – не бегать же за мужчиной по всему дворцу! А о встрече они не условились, как-то в голову не пришло.

Алёна постаралась отвлечь себя книгой, и это даже вышло. Дождалась, пока принесут еду, пообедала без спешки и задумалась, чем бы занять остаток дня. Пыталась понять, действительно ли ей хочется прогуляться, или всему виной надежда случайно встретиться с Олегом.

Отвлек быстрый, торопливый стук в дверь. Посуду одна из сенных девок уже забрала, и алатырница с удивлением пошла смотреть, кому понадобилась.

Однако на пороге никого не оказалось, зато нашелся небольшой тугой снопик недозрелого ярового овса и пучок немытой моркови. Алёна пару мгновений удивленно все это разглядывала, потом высунулась наружу, но никого там не увидела. Решив, что бросать все это на пороге не следует, она взяла сноп за перевясло и морковный букет за ботву, занесла внутрь и принялась одеваться. Единственное, что придумалось сделать со странным подношением, – отдать в конюшню, там-то найдется применение и необмолоченному овсу, и уж тем более моркови.

Ответ на вопрос, что это, нашелся быстро: из колосьев выпал обрывок бумаги. Короткая записка, знакомый почерк, только слова в этот раз злые, едкие, явно чтобы обидеть: «Прежние подарки, верно, были не ко двору. Жажду исправить оплошность и шлю кобыле дары, способные утешить».

– Вот дураки! – удивленно вскинув брови, пробормотала Алёна. – И нечем же людям заняться…

Морковка ладно, но это же надо было с утра собрать где-то сноп овса! Всяко боярские дети ездили не сами, слуг отослали, но и то – озаботились! А в том, чьих рук это дело, алатырница не сомневалась: Сафроновых шуточки, и не только Светланы. Это ведь ее брат про лошадей тогда начал, небось и вчерашнее с его руки случилось.

А еще Алёне было непонятно, зачем вообще понадобилась эта история с подарками, чего хотели-то? Ну ладно нынешний, это для обиды, а прежние? Там-то как будто никакого подвоха не было…

– Это еще что такое? – Вошедшая Степанида в удивлении остановилась над снопом.

– Подарок, – со смешком ответила Алёна и протянула рыжей записку, пересказав то, что надумала по этому поводу. – Как считаешь, чего они хотели прежними подарками-то добиться?

– Всякое бывает. Могли надеяться, например, что тебя тронет внимание загадочного мужчины, начнешь выяснять, кто он, и получится тебя опозорить. Деньги-то невелики, кто из богатых бояр траты на ленты да прочую мелочь считает! Или гадость какую-то затеяли, даром, что ли, белокрылку тебе вчера прислали…

– Да, кстати, о гадости! – опомнилась Алёна и рассказала, что случилось на празднике. Конечно, не про воеводу, а вот о том, что веселилась с русалками и Озерицей, упомянула. Надо же было как-то объяснить, где ее носило всю ночь, а такая компания показалась довольно безобидной.

– Занятно, – проговорила Стеша. – Это что выходит, белокрылку и масло тебе с намеком послали или даже в помощь? Всяко же не от них к тебе запах этот прилип, небось в праздничной сутолоке кто чего брызнул – ты и не заметила.

– То есть кто-то знал и помочь хотел, а прямо не рискнул обратиться?

– Я на Павлину думаю, – через мгновение решила Степанида. – Она почти оклемалась от встречи с лешим и, уж наверное, задумалась, с кем связалась. Они не сознались, зачем на самом деле в лес пошли, а обвинять их в нападении пока не стали – тогда возникнут вопросы, как ты с разгневанным лешим так легко справилась. Но что ты ей на выручку без раздумий бросилась, это уж Павлина знает. Вот скоро кончится все, можно будет с ней прямо поговорить. Да, кстати, я же с новостями! Князь для тебя жениха подобрал.

– Уже? – испуганно глянула на нее Алёна.

– Уже, завтра сговор будет к полудню. Да ты чего так побледнела-то? – Стеша удивленно выгнула брови. – Никто тебя всерьез выдавать замуж не будет, не бойся. Хотя для дела бы лучше, чтобы ты вот так и выглядела – несчастной и недовольной.

– Отчего же? И для какого такого дела? – спросила алатырница. – Кого вы вообще ловите так странно? Светлана вон лешего натравить собиралась, то есть на зло способна, а с ней и не поговорили об этом толком, как будто так и надо. Выходит, кого-то другого. Но кого? Что случилось-то? Не только ведь в смерти князя дело?

– Не только, – смерив ее задумчивым, тяжелым взглядом, кивнула Степанида. – Вьюжин заговор против Ярослава чует. – Слова упали веско, обдали жутью.

– Как – заговор? – изумилась Алёна. – Кому такое вообще могло в голову прийти?! Да никогда Матушка не позволит великого князя извести!

– А вот так. – Рыжая пожала плечами. – И поймать Вьюжин хочет рыбку покрупнее, чем глупая вдовица. Смерть Краснова всяко не сама по себе случилась, из той же кубышки монета. Возьмем заговорщиков – и убийцу на ниточке вытянем. Только сам Ярослав в это не верит, тоже на Матушку уповает, вот Вьюжин и не стал пытаться его переубедить.

– Но при чем тут я? – совсем уж растерялась Алёна. – До меня-то заговорщикам какое дело?